— Черт. Как у тебя это так хорошо получается?
— Это навык. Очень похоже на…
— Ладно, ладно, — кричит Харпер. — Мы поняли!
* * *
Мы заканчиваем ночь лёжа на диване, переплетенные конечности используются в качестве импровизированных подушек, волосы на лицах друг друга, по телевизору идет «Гордость и предубеждение». На этот раз это просьба Харпер. Она считает, что нам не помешало бы немного комфортного, предсказуемого, приносящего удовлетворение романа. Утверждает, что просто хочет, чтобы ее что-нибудь усыпило, чтобы она хорошо отдохнула перед завтрашним полетом, но я замечаю, как на ее лице промелькнули горько-сладкие эмоции при первой встрече Элизабет и мистера Дарси.
Я позволяю векам дрогнуть и закрыться через некоторое время после катастрофического первого предложения, когда Элизабет остается одна в саду, мокрая от дождя и совершенно обезумевшая. Я слишком устала, чтобы бодрствовать и не нужно беспокоиться о том, чем все обернется.
У них счастливый конец.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Наша квартира похожа на благотворительный магазин, разграбленный влиятельными людьми. Одежда и туалетные принадлежности Нины, учебники и электроника разбросаны повсюду. Я стою на кухне, сжимая в руке чашку с кофе и наблюдаю, как она пытается запихнуть надувной костюм динозавра в ручную кладь, который, как меня заверили, предназначен для импровизированной вечеринки, а не для секса.
Харпер уехала рано утром. Она благополучно приземлилась и прислала селфи из спальни своего детства с розовыми занавесками, блестящими наклейками в виде бабочек, наклеенными прямо на стену, и выцветшим постером Гарри Стайлса в эпоху One Direction20.
Это никогда не выйдет из моды — подписала она снимок.
— Можешь связаться со мной по FaceTime, если станет одиноко, — говорит Нина, сидя на чемодане и используя вес тела, пытаясь придавить содержимое, чтобы я могла застегнуть молнию. — Я отправила расписание фестиваля. Серьезно, ты можешь позвонить в любое время.
— Все будет в порядке, — ворчу я. — У меня сегодня смена в библиотеке. Возьму несколько новых книг, чтобы пережить выходные.
Нина спрыгивает с лопающегося чемодана и грустно улыбается.
— Я знаю, что должна уважать твой выбор и держаться подальше от этого…
— И ты будешь придерживаться своих слов.
Она качает головой.
— Ты должна поговорить с Винсентом ради себя. Ты рассказчица, Кендалл. Тебе нужно закончить.
Я заключаю ее в объятия — такие крепкие, что почти больно.
— Ненавижу, когда ты права, — бормочу ей в волосы.
Нина крепко сжимает меня.
— А теперь, как лучшая подруга-шлюшка, я приказываю пойти и получить свой счастливый конец.
* * *
Лекция о Шекспире длинная и оскорбительно сухая — до такой степени, что я перестаю слушать профессора и начинаю составлять в голове список основных моментов о том, почему этот курс — пустая трата денег за обучение и никто никогда больше не должен изучать Шекспира, чтобы получить степень бакалавра. Но в конце концов заканчиваются причины злиться на англоцентризм и андроцентризм, и я начинаю новый список в голове: способы извиниться перед Винсентом Найтом.
Когда урок заканчивается, я присоединяюсь к толпе уставших студентов, мигрирующих наружу. Теоретически, это должен быть золотой час. Небо над головой тяжелое и серое, и все тусклое, темное и угрюмое.
Я люблю это.
У меня есть целый плейлист на Spotify, посвященный такой погоде. Я включаю его на телефоне и протягиваю руку, чтобы достать наушники из рюкзака.
После нескольких неловких попыток нащупать внешний карман, я признаю, что наушники не там, где обычно.
Я останавливаюсь у скамейки вдоль дорожки и плюхаюсь на нее с тяжелым вздохом, злясь на себя, что позволила рюкзаку превратиться в такой беспорядок — прямо сейчас это кажется метафорой на всю оставшуюся жизнь. Если я их потеряла, придется либо раскошелиться на другую пару, либо присоединиться к Харпер, Нине и остальной части этой забытой богом страны в покупке AirPods, которые полностью выходят за рамки бюджета и которые я неизбежно потеряю в течение недели.
— Пошел ты, Стив Джобс, — бормочу я.
Деревянные доски подо мной скрипят и прогибаются. Я поднимаю голову и вижу Джабари Хендерсона, сидящего на другом конце скамьи.
— Привет, Кендалл.
Я немедленно настораживаюсь.
— Чем могу помочь?
Он тихо присвистывает.
— Боже, вы с Винсентом похожи.
Соль на рану. Я прищуриваюсь, глядя на Джабари, потому что смотреть на него гораздо круче, чем превращаться в лужицу слез, и дергаю молнии рюкзака, отказываясь от поиска наушников в пользу того, чтобы убраться отсюда как можно быстрее.
— Мне нужно быть… где-то. Извини. Придется сообщить Винсенту, что ты потерпел неудачу… что бы здесь ни пытался сделать.
В моем голосе звучит вызов.
«Признайся», — говорит он. — «Скажи, что все это план, или шутка, или пари. Скажи, что я не злодей в собственной истории.»
Но Джабари вздрагивает и эффектность его улыбки исчезает.
— Он не знает, что я здесь.
Я выгибаю бровь.
— Прости, — говорит он. — Просто, пожалуйста, выслушай. Я действительно облажался.
У Джабари карие глаза, как и у Винсента. Они широкие, честные и умоляющие. Это отрезвляет и, возможно, немного сбивает с толку, видеть, как кто-то, кто всегда смеется и улыбается, выглядит таким серьезным.
— Пять минут, — смягчаюсь я.
Джабари кивает и вытирает ладони о джинсы спереди, как будто готовится. Я готовлюсь к суровой правде, проверке на реальность и нескольким ударам по гордости.
Вместо этого Джабари говорит:
— У Винсента никогда не было девушки.
— Знаю, — мое лицо краснеет. — Я не ожидала, что он будет привязан или что-то в этом роде…
— Нет, нет. Не думаю, что ты понимаешь. Дело не в том, что он не хочет встречаться с тобой. Дело в том, что он, блять, понятия не имеет, как это делается.
— Но он же был с девушками? Верно?
Это глупый вопрос. Парень ни за что не смог бы понять, как соблазнить девушку без какого-либо предварительного опыта. Я вздрагиваю при этой мысли.
— Спать с кем-то — это не то же самое, что встречаться, — говорит Джабари.
— Тогда в чем проблема?
— Он… стесняется.
Я смеюсь ему в лицо.
— Отвали.
— Я серьезно, — говорит Джабари, тоже немного смеясь. — Он знает, как быть мудаком, когда нужно показать себя на корте, но послушай — я никогда не видел его таким. Пришлось уговаривать его утром, перед тем как он встретился с тобой в Starbucks. Парень чертовски нервничал. Не знаю, как он высидел урок. А потом позвонил мне, когда бежал по кампусу…
— Он опоздал.
— Знаю. Вот почему он позвонил. Винсент волновался, что все испортил. Хотел узнать, должен ли был подарить тебе цветы или нет, или это слишком рано.
Мысленный образ Винсента, несущегося через кампус, прижимая телефон к уху, пока лихорадочно советуется со своими друзьями о том, как ухаживать за девушкой — как ухаживать за мной — поражает, как удар в грудь. У меня перехватывает дыхание. Это разрушает.
— Значит, все дело в том, чтобы перепихнуться на день рождения? — спрашиваю я хриплым голосом. — Это было просто развлечением? Небольшим сплочением команды?
Джабари морщится.
— Это моя вина, — признается он, теребя эластичный браслет на запястье. — Я переживал за него. Винсент был таким несчастным в этом сезоне, с запястьем и всем прочим, и он всегда прикрывал нас… — Джабари делает паузу, и мы оба думаем о разыгрывающем, которого Винсент нокаутировал в середине игры. — Я подумал, что все мы должны хоть раз прикрыть его. Он всегда делает для нас всякое дерьмо. Я хотел отплатить тем же. Помочь хоть раз побыть эгоистом.
