Черт возьми, он даже не кончил.

Отдавал и отдавал, и даже когда я лапала его штаны и потребовала показать член, Винсент казался нерешительным. И я знаю, что он хотел меня. Видела желание в его глазах, и не могу придумать другой причины, по которой парень мог бы так смотреть на девушку. Но теперь, когда я одна в ванной, руки трясутся, пока разглаживаю спереди помятое боди и задаюсь вопросом, сколько из этого было в моей собственной голове.

В горле образуется комок.

Я не могу это объяснить. Не могу понять, в чем дело.

Просто чувствую, что сделала что-то не так.

* * *

Несмотря на все усилия, я не могу найти нижнее белье. Знаю, что сняла трусики и бросила их куда-то в сторону стола, но тех нигде нет. Я сдаюсь после нескольких минут поисков и натягиваю джинсы обратно поверх разорванного боди, сильно краснея при воспоминании о лице Винсента, когда раздевалась.

«Это… Мне нравится эта штука.»

Я фыркаю и провожу руками по лицу. Я только что испытала лучший оргазм в жизни. Только что сделала все, чего когда-либо хотела. Не знаю, почему чувствую себя дискомфортно. Ноги все еще дрожат от оргазма, когда я открываю дверь Винсента и проверяю обе стороны, прежде чем выскользнуть в коридор незамеченной и, спотыкаясь, спускаюсь вниз.

Давка толпы не помогает беспокойству. Вокруг столов для игры в пив-понг нет никаких признаков Нины. Я обхожу кухню и уже собираюсь отважиться войти в гостиную, когда слышу, как Нина безошибочно зовет меня по имени.

Она в маленьком коридоре рядом с кухней, между раздвижной стеклянной дверью, ведущей на заднее крыльцо и маленькой дверью, которая, должно быть, является шкафом или кладовой. Отсюда я могу видеть весь вестибюль, где люди поднимаются и спускаются по лестнице, входят и выходят через парадную дверь.

— Харпер действительно не шутила насчет того, что придет половина колледжа, — бормочу я.

— Где ты была? — требовательно спрашивает Нина, но затем замечает меня, с растрепанными волосами и отсутствующей помадой, и ее глаза широко распахиваются. — Боже. Ты этого не сделала.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Я это сделала.

Ухмылка, расплывающаяся по лицу Нины, исчезает, когда маленькая дверь позади нее щелкает и распахивается. Это прачечная. Я замечаю двойную стопку стиральных и сушильных машин, прежде чем взгляд падает на Харпер, у которой растеклась тушь, а глаза розовые и слезящиеся.

Она плакала.

Она никогда не плачет.

— Что случилось? — тут же спрашиваю я, подскакивая к подруге.

— Ничего, — огрызается Харпер, сильно шмыгая носом. — Я принесу немного Jungle juice.

— Харпер, подожди…

Но она уже проталкивается на кухню.

Как только оказывается вне пределов слышимости, Нина хватает меня за руку и наклоняется.

— Мы видели Джабари с другой девушкой, — шепчет она так тихо, как только можно шептать посреди многолюдной домашней вечеринки. — Они были наверху с Харпер и остальной командой, и ему пришло сообщение. Джабари сказал, что скоро вернется, но спустя пару минут Харпер последовала за ним и мы увидели их. Он держал ее за руку и вел в бар. Харпер вела себя спокойно, но потом мы подслушали — как один из его товарищей говорит о каком-то пари, чтобы с кем-то переспать и…

Нина резко замолкает, лицо морщится, когда замечает мои растрепанные волосы и отсутствие помады. Она подумала, что те говорили о Джабари. Но теперь, когда сказала это вслух — и теперь, увидев меня, думаю, она понимает, что вероятно, говорили о ком-то другом.

Об имениннике.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я всегда ненавидела фразу — это было лишь пари.

Прямо сейчас я испытываю то же самое чувство тошноты, которое возникает, когда читаю книгу и кусочки пазла начинают вставать на свои места. Потому что, возможно, именно поэтому Джабари был так рад меня видеть. Я действительно была подарком Винсенту на день рождения — завернутым в аккуратный бант и доставленным вручную. А как насчет Гриффина, парня, который пришел и попросил у Винсента ключ от подвала? Это была попытка затащить меня наверх, в комнату Винсента? Была ли вся эта ночь одной большой, скоординированной командной попыткой снять с меня штаны?

Нижнее белье.

Может быть, оно все еще в комнате Винсента, куда бы ни приземлилось. Но, может быть — только может быть — у него в кармане, как трофей, которым можно похвастаться перед друзьями.

У мозга нет тормозов. Я просто пассажир, вцепляюсь в сиденье так, что побелели костяшки пальцев, пока мчусь навстречу наихудшему сценарию. Я не могу перестать прокручивать в голове события этой ночи, задаваясь вопросом, правильно ли все это истолковала. Что, если каким-то образом ошиблась?

— Я готова идти домой, — говорю я высоким и напряженным голосом.

— Эй, эй, эй, — отвечает Нина, хватая меня за руки. — Что случилось наверху? Вы, ребята, целовались?

Я слабо смеюсь.

— Немного больше, чем просто целовались.

— О, Боже. Ты… — она замолкает.

Может быть, баскетбольная команда сможет рассказать всем грязные подробности завтра.

И, черт возьми, теперь я жалею, что мы вообще пришли, потому что это больно. Та же часть воображения, которая так хорошо рисует все в романтических образах, превращает всю ночь в фильм ужасов.

Я прижимаю кончики пальцев к груди, нащупывая тугой комок там, где должно быть сердце. Кажется, меня сейчас вырвет. Может ли стресс убить тебя так быстро?

— Он сделал что-то, чего ты не хотела? — требует Нина.

— Нет. Нет, я… все было по обоюдному согласию, и…

У меня перехватывает горло. Я не могу закончить предложение.

Идеально. Это было идеально.

— Кенни, — мягко говорит Нина. Взгляд устремлен куда-то поверх моего плеча.

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить спускающегося по лестнице Винсента. Он не один, его окружает небольшая толпа товарищей по команде. Джабари Хендерсон стоит прямо за ним, положив руки Винсенту на плечи и что-то говорит на ухо, как какой-нибудь рекламщик. Их небольшая группа быстро растет, поскольку другие завсегдатаи вечеринки оказываются на орбите вокруг именинника. Я наблюдаю, как Прия, девушка из-за кухонной стойки, симпатичная и милая, именно с такими девушками я бы хотела дружить, ерошит волосы Винсента, отчего приходится отвести взгляд.

Потому что я хочу его.

Несмотря на все предупреждающие сирены, ревущие в голове, все еще есть часть меня, которая доверяет ему. Которая видит его в толпе и думает: «Мой».

Всю ночь я влюблялась.

А для него все это было просто пари, чтобы потрахаться в свой день рождения.

— Кенни, послушай, — настаивает Нина. — Все будет…

— Холлидей!

Мне приходится сделать глубокий, успокаивающий вдох, прежде чем повернуться и услышать приближающиеся шаги. Когда наконец делаю это, надо мной возвышается Винсент, широкоплечий и широко улыбающийся. Он выглядит уверенным. Конечно, он уверен — друзья наблюдают с другого конца зала, у входной двери. Я чувствую, что застываю от чего-то подозрительно похожего на страх.

Он сказал им. Рассказал обо мне, о том, что мы делали в комнате, и теперь пришел, чтобы — что? Потребовать приз? Раскрыть весь обман, как какой-нибудь архетипический злодей?

Он бы этого не сделал.

Но что, если бы сделал? Что, если бы причинил мне боль и я попалась на это?

И даже когда в животе образуется узел холодного страха, при виде него что-то тает. Пурпурные и голубые огни с танцпола гостиной льются в холл, отражаясь в волосах Винсента и мерцая в глазах. Вид его лица не должен был вызвать столько фейерверков в груди.

«Думаю, ты можешь стать моей худшей ошибкой.»

— Что тебе нужно? — спрашиваю я, голос едва слышен из-за грохочущей музыки.

— Пойдем с нами в бар, — говорит Винсент, все еще улыбаясь и протягивает руку.