Я думаю о том, что сказал Винсент в спальне. Он плохо умеет просить о том, чего хочет.

— Заставив переспать с кем-то? — спрашиваю я.

— Подарив девушку.

— Девушку или девушек? — это говорит неуверенность. Слова на вкус кислые, но произносить их приятно, даже если Джабари будет думать обо мне хуже.

Он качает головой.

— Девушку, Кендалл. Ты была единственной.

Была. Прошедшее время.

— Он… — я с трудом сглатываю. — Он злится?

Я ненавижу, что эти слова действительно слетели с губ. Они такие незрелые. Как в средней школе. Но затем Джабари снова качает головой и самый тугой узел, который был в груди всю неделю, наконец-то развязывается. Я рада, что спросила. Общение — это жестоко, и, возможно, у меня получается хуже, чем думала, но, Боже, оно того стоит.

— Он зол из-за того, что произошло, — говорит Джабари. — Но… но не думаю, что на тебя. Пока это имеет смысл. Он рассказал, что ты ответила после приглашения пойти в бар. Во-первых, это жестоко. Но лично я думал, ты уловила тот факт, что мы все пытались оставить его с тобой наедине на всю ночь и это напугало. Но Винни воспринял это немного более близко к сердцу. Сказал что-то о том, что знал: он не будет достаточно хорош для тебя.

Все эти разговоры о любовных романах, герцогах и миллиардерах, и завышенных ожиданиях. Винсент дразнил меня не ради забавы, чтобы вывести из себя. Он был искренне обеспокоен тем, что не подходит мне.

— Это в буквальном смысле самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышала, — говорю я.

Джабари кивает.

— Я же говорил. Он новичок в этом. И чувствительный маленький засранец.

Я стону и откидываюсь на спинку скамейки. Кампус становится все темнее и серее. Я чувствую, как крошечная холодная капля туманного дождя падает на щеку, но не делаю движения, чтобы смахнуть ее.

— Почему он думает, что недостаточно хорош? — спрашиваю я.

Потому что, вопреки тому, что сказала Нина, я знаю, что точно такая же, как другие девушки — просто на интровертном и тревожном конце спектра. Не то чтобы я экстраординарна.

Джабари пожимает плечами.

— Спроси лучше его. Вероятно, я мог бы сказать, что он, блять, не затыкался ни на секунду о тебе и чертовой поэзия, но ты, наверное, хочешь услышать все это от него. Кроме того, в мои обязанности не входит возвращать тебя. Это на совести Винсента. Я здесь только для того, чтобы сказать, что мне действительно нравишься ты и твои соседки по комнате, — он почти запинается на последнем слове, — и что я буду ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь, если стану причиной того, что у вас, ребята, ничего не получилось. Я тебя напугал. Знаю, это так. Я был слишком взволнован и думал только о своем друге, и не дал тебе знать, в чем дело.

— Я понимаю, — говорю я очень тихо. — Мои подруги делали то же самое.

— Я все еще не могу смириться с тем, что облажался. Винсент — тот, кто обычно портит атмосферу. Не я. Я душа гребаной вечеринки, ясно?

Я хрипло смеюсь.

— Значит, он никого не подцепил в баре? — спрашиваю я, ковыряя заусенец и отказываясь встречаться взглядом с Джабари. — Я была единственным подарком, который он получил на день рождения?

Джабари на мгновение замолкает.

Когда я поднимаю взгляд, он смотрит широко раскрытыми глазами глаза.

— Так вы двое переспали?!

Удивление на его лице настолько неподдельное, что вынуждена признать, возможно — всего лишь возможно — я была неправа и Винсент никому не рассказывал о том, что произошло в спальне. Возможно, он сдержал обещание.

— Черт, — говорит Джабари, озвучивая в точности мои мысли, пока мы смотрим на парк. Затем громче: — Черт. Ну, это объясняет, почему он был таким гребаным неудачником после… Подожди, подожди. Приостановить. Когда мы поднялись за ним в комнату, ты была…

Я прочищаю горло и поджимаю губы.

— Черт. Неудивительно, что он был таким спокойным.

— Спокойным?

— Да. Я имею в виду, весь вечер он был как на иголках, а потом вдруг опрокидывает рюмку текилы и просто говорит: «Я собираюсь пригласить ее в бар». Без колебаний.

Я слабо смеюсь, потому что альтернатива — плакать в кампусе.

— Та вечеринка по случаю дня рождения действительно провалилась и испортила отношения со всеми, да? — спрашиваю я, хмыкая.

Джабари колеблется.

— Харпер…

— В порядке ли она? — заканчиваю за него, тон снова резкий. — Не совсем. Спасибо за это, кстати.

Он выглядит обиженным.

— Я не хочу, чтобы ты была посредником или что-то в этом роде, — говорит он, — но могу хотя бы получить подсказку? Она исчезла в четверг вечером. Не связалась со мной и заблокировала номер. Знаю, иногда я бываю несдержанным, но действительно думал, что все шло хорошо, так что можешь хотя бы помочь понять, что пошло не так? Она тебе что-нибудь сказала?

Я хочу разорвать его на части. Выпотрошить. Но вместо этого решаю проявить немного терпения в благодарность за то, что он рассказал о Винсенте.

— Сказала, что ты бросил ее ради другой девушки.

Джабари отступает.

— Что?

— Она видела, как ты тусовался с другой девушкой на вечеринке по случаю дня рождения Винсента.

— Моей кузиной? — я недоверчиво выгибаю бровь. — Семья отца чертовски белая, — говорит Джабари. — Макайла учится на последнем курсе Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, но была неделя отпуска, потому что они работают по квартальной системе. Она приехала в гости.

Я недоверчиво усмехаюсь.

— Я клянусь, смотри.

Джабари достает телефон из кармана, пока я наблюдаю, как несколько капель дождя падают на экран, когда он открывает фотографии, показывая групповой снимок, по крайней мере, двадцати человек. Он указывает на себя, мать, отца, а затем на сестру отца и ее высокую светловолосую дочь, которая соответствует описанию, данному Ниной, вплоть до смутного сходства с Тейлор Свифт эпохи Speak Now²¹.

Я вздыхаю, провожу рукой по лицу и стону.

— Гребаное недопонимание.

— Что?

— Послушай, — говорю я, поворачиваясь на скамейке лицом к Джабари. — Ты нравишься Харпер. Сильно. Но она никогда не будет бегать за парнем. Никогда не признает, что нежная натура, но я знаю: в глубине души она это отрицает. Итак, нужно показать ей это семейное фото, а затем сказать, что ты чувствуешь. И главное — сделать это с размахом. Цветы. Скрипка. Бриллианты, если есть такой бюджет. Но если ты к этому не готов, тогда, наверное, стоит отвалить и оставить ее в покое, потому что она и так тебе не по зубам.

— Я знаю.

— Хорошо.

Джабари качает головой.

— Вы с Винсентом действительно чертовски похожи, ты это знаешь?

— Ага, — ворчу я. — Начинаю замечать.

— Хорошо, — говорит Джабари, поднимая руки в знак капитуляции, когда встает. — Я сказал все, что хотел. Не говори Винсенту, что я с тобой разговаривал, ладно? Если все не пройдет хорошо.

Если все не пройдет хорошо.

Мое сердце трепещет. Он бы не сказал этого, если бы не было возможности. Верно?

— Харпер нет в городе, просто чтобы ты знал, — кричу я. — Она вернется в понедельник!

— Отлично. Дает немного времени, чтобы найти скрипача.

Я смотрю, как он поворачивается и убегает трусцой, натянув куртку на голову, чтобы защитить волосы от постоянно усиливающегося моросящего дождя, и понимаю, что, возможно, ошибалась насчет Джабари Хендерсона.

Потому что определенно ошибалась насчет Винсента.

Я потратила целую неделю, пытаясь отговорить себя. Пыталась убедить, что наше совместное времяпрепровождение на самом деле было просто пари, каким-то таким же грубым и женоненавистническим занятием или иным образом большим выступлением. Может быть, я занималась этой охотой за мусором еще дольше, потому что с того момента, как мы впервые поцеловались, кажется, я искала даже малейший признак того, что он не тот, кем кажется. Потому что, если Винсент настоящий, тогда он… он — это все.

Он умен, чертовски красив и сообразителен так, что иногда хочется придушить его, а иногда прыгнуть на шею. У него есть друзья и товарищи по команде, которые целиком и полностью преданы ему. Он мягкосердечный, под холодным и отчуждённым щитом, который воздвигает и всегда терпелив со мной. Всегда слушает. Всегда нежен, когда мне нужна помощь и тверд, когда необходимо преодолеть себя.