Он вспомнил о личной связи с Индией, хотя Память не могла или не хотела сказать ему, что именно. Это было связано с редкими мечтами о прелестной принцессе с овальным лицом, одетой в голубой лед и пахнущей сандалом и специями. Порой он был счастлив с ней, но чаще чувствовал зловещую печаль, глубокое предчувствие, как грозовые тучи, предупреждающие о дожде. Как сказала Эмили, сидящая рядом с ним в театре: «Это похоже на то, когда вы слышите жуткую музыку прямо перед тем, как убийца выскакивает с ножом». Она яростно терла его, пытаясь заставить его кончить в штаны и испачкать одежду. Какая она была извращенка! Столь же странный, как и любой из воображаемых дьяволов, которым она якобы поклонялась! Его мать называла ее ведьмой и яростно читала ему лекции о «плохом семени».

— Хой, — указала водительница. «Оттуда на северо-восток до Нахичевани, затем до Еревана в Армении. Вот откуда родом мои предки, ты знаешь.

Он не знал.

«Мы армяне… евреи, но армяне. Ты еврей, не так ли? Я знаю, что ты обрезан». Она одарила его плутовской ухмылкой.

Он должен ответить; это было бы вежливо. Но он не мог. Вместо этого он улыбнулся ей. Ему все еще было трудно вспомнить ее имя, и Память ему не сильно помогла.

«Армянские евреи. Не блондинка и немецкая внешность, как ты, ты, грязный зомби, такой же светящийся в темноте, как любой «арийец», когда-либо порожденный! Что касается меня, то я не немец, не поляк, не русский… и, следовательно, не принадлежу к нашей израильской элите, нашему правящему классу, нашей болтливой «расе господ»!» Она сплюнула белую пыль из окна такси. «Ну и что, что ты не еврей? В ваших трупных венах, вероятно, столько же «чистой семитской крови», как и у меня… и больше, чем у многих наших лидеров. Большинство из них — европейские евреи, происходящие из славянских племен, обращенных в Средние века! Остальные из нас возвращаются к бедным болванам, которых римляне разбросали по всей своей погромной империи после того, как они разграбили Иерусалим. Она насмешливо сморщила нос. «Мы прослеживаем нашу родословную от Моисея, Авраама и древнего Израиля, но это пропаганда. Оно объединяет наш народ и дает нам право на родину в Палестине, которую мир не может отрицать! Но какое это имеет значение сейчас?»

Он не знал и не заботился об этом. Корабль тошнотворно катился в тисках шторма, стальные пластины визжали, двигатели стучали сквозь шум ветра и воды.

«Ну и что, что ты не еврей?» — настаивала водительница. Кажется, ее это беспокоило. Она провела грязными пальцами по припудренным губам. «Кто теперь дает пог? Я такой еврей? Я не религиозный и не сионистский националист. Мне плевать ни на кошерную кухню, ни на империю жалких арабских рабов! О, я еврей по происхождению и по культуре, но меня не волнуют две вещи, которые, по словам наших лидеров, действительно делают еврея! Все, чего я хочу, — это открыть свой бутик в Хайфе, продавать модную одежду, возможно, проникнуть на американский рынок и жить мирно… так, как люди должны жить. А теперь это! Теперь это!» Она помахала рукой в ​​окно.

Он показал, что все в порядке. Он стал хорошо владеть языком жестов. Жаль, что Память не смогла найти ни члена экипажа, знавшего азбуку Морзе, ни другого матроса с сигнальными флажками. Подождите, пока он доложит адмиралу!

Она сказала: «Я рада, что ты не можешь говорить. Это была одна особенность моих друзей-мужчин-шовинистов-поггеров! Говорите, говорите, говорите… Мистер Мачо! Губите их всех! Она улыбнулась ему, затем зажала нижнюю губу зубами. «Я плохо себя чувствую». «Эм-м-м?» — спросил он.

Она не ответила, но зажмурила глаза. Он скользнул через сиденье к ней.

«Бог…!» Она согнулась пополам, прижавшись лбом к рулю.

«Эм-м-м! Ух!» Он схватил руль, оттолкнул ее ногу, нащупал педаль тормоза и остановил тяжеловесный БТР. Беверли Раунтри выглядела раздраженной.

— Больна… — прошептала водительница.

Что она ему сказала? Что сказала Память о какой-то ужасной эпидемии, охватившей их корабль?

Она открыла дверь, скатилась на дорогу, опустилась на колени, и ее вырвало. Прежде чем он смог до нее добраться, у нее случился приступ спазмов, диареи и рвоты. Ребенок протянул ему флягу, и он молча протянул ее женщине.

Водительница достаточно оправилась, чтобы взять его. Щеки у нее были желтоватые, губы сухие и потрескавшиеся, на лбу выступил пот. Она прохрипела: «Мне очень жаль… мне очень жаль…»

Он хотел сказать ей, что это не обязательно. Он помог ей привести себя в порядок, а затем осмотрел гористый горизонт в поисках места, куда можно было бы ее отвести. Все, что попадалось ему на глаза, — это угрюмые барашки на серебряном море: земли не видно! Разве на этом корабле не было лазарета? Где был доктор? Он крикнул Памяти, но там был только ребенок. Она помогла ему вернуть женщину-водителя на мост.

Он вел. Женщина-водитель, имя которой он почему-то совершенно забыл, сгорбилась на пассажирском сиденье рядом с ним. Она выглядела ужасно.

Хой, когда они добрались до него, оказался неожиданным: красивый город с широкими улицами, ручьями, окаймленными ивами, и садами. Единственной грязью была грязь, принесенная с плодородных полей снаружи. Среди мусора он увидел еще больше белокостых обитателей с разинутыми ртами и задыхающимися от пыли. Ему было интересно, как они едят.

Память выбрала в качестве ориентира самое высокое здание, которое видел, и он ехал вокруг и вокруг, пока не достиг его: высокий минарет мечети, обращенный к кирпичному базару и площади. Здесь было больше скелетов; они собирались в переулках, дружно собирались под аркадами и издавали дружелюбный треск под гусеницами его машины. Многие из этих молчаливых горожан были аккуратно сложены, как дрова, у стены мечети, но их превосходили по численности неуправляемые граждане, развалившиеся повсюду. Никакой дисциплины, как сказали израильтяне об этих восточных народах.

«Где…?» Голос шофёрши напомнил ему, что он должен что-то для неё сделать. Он не был уверен, что именно.

На площади стояли грузовики израильской армии, целый ряд. При осмотре он обнаружил, что многие скелеты были одеты в лохмотья и лохмотья цвета хаки, а также увидел шлемы, пистолеты и пряжки Иззи. Эти скелеты тоже лежали и бездельничали. Как это не похоже на трудолюбивых израильтян! Значит, евреи размякли! Майор Бергер сказал, что это неизбежно: живи с ленивыми людьми в легком месте, и сам развалишься. Следующее, что вы понимаете, — вы такие же, как и ваши побежденные подданные. А потом приходит какой-нибудь новый варвар и вбрасывает вас в историю.

Память с усмешкой прервалась, сказав, что это выглядело как настоящая вечеринка с зеленым светом, такая же веселая, как и беспорядочные оргии Banger, которые Эмили Петрик так взорвала! Посмотрите, как переплелись эти белые костяные люди!

— Это не Паков, — пробормотала женщина. «Думаю, дизентерия. Вода в той последней деревне. Ты не пил из этого колодца, помнишь? Ни девушки. Холера?

Он был озадачен. Вода в фонтанах кинотеатра Су-Сити была довольно хорошей. На что она жаловалась? Почему она не пошла за колой на стойке в вестибюле? Он мог бы одолжить ей пару долларов, если бы у нее не было денег.

Ребенок захныкал и показал пальцем. На колеблющемся, гниющем брезенте одного из израильских грузовиков был нарисован большой красный крест. Он остановил их БТР рядом с ним.

Женщина-водитель наполовину вылезла наружу, а остаток пути упала на тротуар. Ей снова стало плохо, она пресмыкалась и блевала среди разбросанных костей своих хозяев.

Девушка схватила его за руку и потащила в сторону грузовика. Чего она так торопилась? Корабельный врач может быть здесь в любую секунду. Однако он позволил ей потянуть себя и забрался внутрь.

Здесь было еще больше костей, одетых в лохмотья цвета хаки; коробки и канистры; машины и оборудование; автоклавы, шприцы и стетоскопы — все запылилось и выцвело. Он бродил вокруг, ища что-то, что узнал. Снаружи он слышал, как умоляла женщина-водитель, выкрикивая слова, которые он не мог разобрать.