«По-прежнему у нас нет точных отчетов», — отвечал Субрамам миссис Сатерли, пухлой женщине, которая руководила отделом кредиторской задолженности Indoco. Он говорил по-английски, имея лишь следы ретрофлексированных согласных его родного тамильского языка, который так же отличался от хинди-урду северной Индии, как зулу от венгерского. Инспектор был невысоким, щеголеватым и очень темноволосым, как и большинство жителей Южной Индии. Он сказал. Все в руинах. Мы слышим, что большая часть России опустошена этой чумой. Затем член советского Политбюро вышел в эфир из штаба обороны на Урале и обвинил вас, американцев, в тайном нападении. Ваши люди, конечно, это отрицали. Вчера вечером какой-то русский сумасшедший сбил семь ракет со своих спутников. Они были немедленно уничтожены пучками частиц с ваших космических платформ противоспутниковой защиты. Подготовка к войне идет вдоль границ Востока и Запада в Европе. Сегодня у нас обрыв новостей! Хаос, мадам, хаос!»

«Война в Европе? Боже мой!» Бедная миссис Сатерли ошеломленно пробормотала: «А как насчет Соединенных Штатов?»

«Все еще в порядке. Никакого нападения на вашу страну пока не было, так что Нью-Дели соблаговолил сообщить нам. Но мир ошеломлен, парализован. Русские, поляки, чехи… большинство жителей Восточного блока… покидают свои дома и бегут на запад, подальше от чумы. Ситуация запутанная. Кто может сказать, что происходит?» Субраманиам еще раз обогнул полированный пол из бетонной крошки. Миссис Малдер порхнула в дверях гостиной; Позади нее Лессинг заметила бирюзовый камиз Джамилы. Офицер уголовного розыска тоже заметил ее и окинул ее взглядом с ног до головы одним мрачным взглядом. Он вернулся и встал перед Германом Малдером.

«Это подводит меня к вам, люди», — сказал он. «Наше правительство ввело закон о чрезвычайных полномочиях с 06:00 сегодня утром. Чтобы не участвовать в том, что мы воспринимаем как конфронтацию великих держав… и по гуманитарным причинам… мы репатриируем всех иностранных граждан. Это для вашей же безопасности. Вас доставят самолетом в Дели, а оттуда в любой пункт назначения, который ваше посольство сочтет целесообразным. Срок составляет сорок восемь часов. Его голос звучал так, словно он цитировал катехизис наизусть.

«Русские в Индии?» — ласково спросил Ренч. «Ты собираешься просто высадить их в московском аэропорту?»

Субраманиам ощетинился. «Граждане других стран — не ваше дело! Ваша эвакуация — это акт милосердия; мы помогаем вам воссоединиться со своими семьями и соотечественниками в это трудное время. Правительство Индии предоставляет самолет и отказывается от таких формальностей, как разрешения на выезд и оформление подоходного налога!»

«И раздавать чай и залежавшееся печенье в зале вылета аэропорта Дели!» — проворчал Ренч.

Если инспектор и услышал, он проигнорировал его. Он столкнулся с Малдером. «Были приняты меры по хранению иностранной собственности». Он указал на ожидающих снаружи солдат. «Indoco останется в надежных руках, пока ситуация не прояснится».

Что, как подозревал Лессинг, вероятно, означало «никогда». Это был шанс премьер-министра Рамануджана избавить Индию от иностранной коррупции — и получить кучу иностранной добычи, отменить выплаты иностранных займов и покончить с нежелательными внешнеторговыми договорами, и все это по вполне понятным причинам. Пусть пардези спорят, жалуются, подают иски, проводят слушания и жалуются в Организацию Объединенных Наций или Всемирный суд, если эти величественные органы еще существуют! Ажурные и запутанные извилины индийской бюрократии будут держать ситуацию в напряжении на долгие годы, и даже тогда иностранные инвесторы, скорее всего, получат лишь частичную компенсацию. Внуки людей, находящихся в этой комнате, возможно, не доживут до возвращения Индоко своим первоначальным владельцам. Вот вам и вера Малдера в то, что страны третьего мира более безопасны для его корпораций СС, чем Запад.

— А что насчет нас? — спросила миссис Делакруа из дальнего конца веранды. «У меня и двоих моих товарищей есть южноафриканские паспорта».

Субраманиам пожал плечами. «У Индии нет никаких отношений с Южной Африкой. Вам придется вернуться на коммерческом самолете — когда и если он будет доступен».

«Наш собственный самолет и пилот ждут нас в Дели».

«Тогда мы отвезем вас туда. Дальше это будет решение правительства». Инспектор жестом показал, что собрание распущено.

«Ему следует носить спортивные штаны и носить с собой хлыст», — прошептал Ренч Лессинг. «Бюрократы: истинные враги рода человеческого!»

Стулья скрипели на цементном полу. Люди столкнулись, переговаривались и бросились собирать вещи. Малдер мрачно вошел в дом, миссис Малдер порхала позади, рассказывая ему о своей драгоценной мебели и безделушках. Фея-крёстная уже давно обнаружила, что фарфоровые и латунные статуэтки вполне могут заменить несуществующих детей.

У Лессинга не было ничего, что стоило бы взять с собой: единственный чемодан и футляр для оружия. Еще одна вещь, которую он не осмелился оставить, была спрятана на фабрике: его тайник с Паковом. Но как он мог добраться туда, когда ворота охраняли назойливые собаки Субраманиама? Он не мог просто бросить это дело. Какой-нибудь неумелый ремонтник найдет его, и тогда действительно начнутся смерти: смерти, подобные тем, что произошли в России, смерти, которые посрамят землетрясения, вулканы, Черную чуму и даже Хиросиму! Он должен был предположить, что именно Паков теперь бродит по миру. И он сам помог поднять его из могилы и дать ему жизнь!

Алан Лессинг: Доктор Франкенштейн!

Нет, черт возьми! Он отказался признать вину! Почему он должен? Он не нес ответственности! Не Алан Лессинг приказал разбросать эти канистры по России; он не выпустил в мир невидимое убийство! Он был всего лишь рассыльным, всего лишь транспортировщиком оружия, как и экипаж «Энолы Гей», самолета, сбросившего первую атомную бомбу. Черт, он был меньше этого! Он был почтальоном, который по незнанию доставил посылку с бомбой внутри. Так он сказал себе.

Подождите-ка: что он вообще думал, что делал в Marvelous Gap? Его работодатели послали туда его команду не для того, чтобы украсть новую технологическую безделушку или какую-нибудь жалкую коммерческую тайну! Такая спецоперация, как Marvelous Gap, была организована не за гроши! Он, конечно, должен был догадаться, но не позволил себе об этом думать. Таким образом, сравнение с «Энолой Гей» было точным, но оправдание «невиновный почтальон» звенело, как свинцовая пятидолларовая монета.

Но был ли он ответственен? Он понятия не имел, что его цель столь чудовищно смертоносна — и никогда бы не поверил, что кто-то окажется настолько безумным, чтобы воспользоваться ею!

Как сказал Ренч, в Нюрнберге его тоже не купили.

Не было времени осознать чудовищность того, что произошло; теперь это начало поражать цель. Он чувствовал себя потрясенным, больным и пустым в животе, как ребенок, который ради шутки поджег школьную корзину для мусора, а затем наблюдает, как здание сгорает дотла вместе с его друзьями внутри.

Кто бы ни освободил Пакова, мир теперь изменился навсегда. Ничто уже никогда не будет прежним.

Когда он вошел, квартира была пуста и безлична, как гостиничный номер между гостями. Несколько часов назад это был своего рода дом; теперь это была остановка, вестибюль автовокзала. Он мог бы поклясться, что здесь даже пахнет по-другому. Он забрал свой комплект в ванной комнате, отделанной белой плиткой, затем вышел и бесцельно встал посреди гостиной. Камин был сырым и обугленным; это напомнило ему Сирию, разрушенный артиллерийским обстрелом дом, сломанную куклу и разбитый стул. От нечего делать он взял лампу Аладдина. В чемодане было место, и он засунул его внутрь.

Одежда Джамилы исчезла, дверь шкафа была приоткрыта. Его охватило отчаяние: как будто она исчезла тихо, без сцен, без долгого прощания.

Он потрогал шероховатую коричневую ткань дивана. Буквально вчера вечером она была там. Он знал это еще до того, как ее аромат жасмина достиг его ноздрей. Он повернулся и увидел ее в дверях.