«Я охранник», — ответил он. «Меня наняла компания Indoco для работы на их заводе в Лакхнау».

«У вас немецкое имя», — сладко заявила миссис Делакруа. Старушка, к большому облегчению последнего, предоставила пилоту кабину своего частного самолета и теперь занимала место рядом с Лизой и напротив Лессинг в длинной носовой каюте.

«Мои предки приехали в Америку во времена Войны за независимость». На самом деле он не был уверен, но именно это утверждал его отец.

«Лессинг», — размышляла миссис Делакруа. «Готхольд Эфраим Лессинг. Он был великим немецким драматургом и критиком середины восемнадцатого века».

«Работал на герцога Брауншвейгского… среди других», — вмешалась Лизе. Как будто ей приходилось платить за слово, чтобы говорить.

— Неважно, — весело сказала пожилая француженка. «Готхольд Лессинг давно умер. Этот… Алан, не так ли?… жив. Мне интересно узнать об Алане Лессинге».

Разговаривать с Эммой Делакруа было все равно, что обращаться с хрупким фарфором. У Лессинг сложилось впечатление, что она разобьется, если кто-нибудь с ней не согласится.

«Нечего рассказывать. В Айове некуда пойти дома… это один из штатов Среднего Запада. Окончил школу, проучился один год в колледже, не нашел работы, пошел в армию. Послужил некоторое время, потом сам занялся армейским бизнесом». Он самоуверенно ухмыльнулся. Речь была длиннее, чем он обычно произносил, но проницательные черные глаза и напудренная кукольная улыбка миссис Делакруа вызывали доверие. И Лиза слушала.

— Не член, — с сомнением вставила Лиза. — И все же господин Мюллер, похоже, вам доверяет.

«ВОЗ?»

«О… мистер Малдер. Теперь это его имя.

— И он потомок?

«Да. Как миссис Делакруа.

Ему надоела эта тема. СС и нацистская партия были холодны как труп, как… как его звали? — Готхольд Лессинг. Он смотрел в окно на ярусы белых замков-облаков. Они покинули Каракас и теперь направлялись через Атлантику в Дакар.

Миссис Делакруа ласкала один из дневников СС с благоговением монахини, прикасающейся к священной Библии. Самые поздние дневники были четко скопированы на современном немецком и английском языках, но самый ранний из двадцати с лишним томов был написан архаичным немецким шрифтом Суеттерлина, который ни она, ни Лизе не могли прочитать. Их нужно будет расшифровать, когда они прибудут в Преторию, чего Малдер не делал, пока их держала его семья.

Темно-синие переплеты и потертые кожаные корешки излучали ауру почти мистической преданности. Те, кто написал эти страницы, любили свое дело с ужасающей яростью. Они не сдались, даже несмотря на преследования нацистов прошлого века. Лессинг ощутил что-то вроде религиозного трепета, как в тот раз, когда они с Джамилой посетили пещерные храмы Эллуры. Вырезанные там боги все еще были горды, все еще могущественны, все еще великолепны в своем загадочном величии. Они все еще говорили с человечеством. Джамила, чья семья принадлежала к шиитской (или шиитской) секте ислама, как она настаивала, смеялась над ним.

Лессинг перестал быть лютеранином, когда ему было шестнадцать, когда горькое благочестие его матери и рождественские слова отца окончательно разъели последние следы его детских убеждений. Позже он не нашел ничего, что могло бы соблазнить его среди догм Рождённых свыше, католиков, ислама Джамилы или любой другой религии мира. Однако иногда на него все еще влияли религиозные и квазирелигиозные переживания. Дневники, сложенные на красном плюшевом сиденье самолета, были именно этим; они были переполнены собственной силой, подобно мане жителей островов южной части Тихого океана. Звонили, кричали, почти кричали: «Верьте в нас! Верьте в нашего Фюрера! Верьте в национал-социалистическое движение, в Германию и в славную судьбу арийской расы!» Он почти мог слышать пение «Зиг Хайльс» сквозь гудящий грохот самолета.

Он так резко дернулся, что Лиза уставилась на него.

«Дакар к вечеру», — сказала она. «Тогда Претория. Немедленно вернуться?

Он изо всех сил пытался расшифровать ее странную словесную стенографию. «Э… да. Вернемся в Индоко.

Она скрестила одну обтянутую шелком ногу с другой, и ее жемчужно-серое платье из китайского шелка соскользнуло с ее бедра. «Убей. День или два. Покажу тебе окрестности.

Выражение ее лица было двусмысленным. Возможно, она заигрывает с ним, а может быть, предлагает лишь ритуальное гостеприимство. Он улыбнулся и ничего не сказал. Он перейдет этот мост после тщательной разведки.

Он снова проснулся от сбивчивого сна о терновых кустах, черных лицах и заикающемся автоматическом оружии: Ангола. На какой-то тревожный момент он подумал, что это было правдой. Прямо над его головой Лизе объявила: «Африка, мистер Лессинг. Приземление в Дакаре. Аэропорт Йофф».

Оно было настоящим, таким же жарким и влажным, каким он его помнил, и пахло Индией, но с небольшими отличиями. Теперь там были настоящие черные лица, костлявые мужчины в потрепанной униформе цвета хаки, немецкие автоматы СМ-97, демонстративно висящие на тощих плечах. Это была Новая Гвинейская империя, основанная сорок лет назад каким-то армейским капитаном. Гвинейцы захватили Сенегал, Гамбию, Сьерра-Леоне, Либерию и некоторые другие остатки европейского колониализма. Их многообещающее предприятие было поддержано французскими и португальскими деньгами, а также европейскими офицерами, командовавшими Черными легионами императора Сайида Абу-Бакра.

Миссис Делакруа сошла с корабля, забрав с собой Лизу. Пилот занимался оформлением документов, а Лессинг оставался в кабине. Он принял все возможные меры предосторожности: запер дневники в сейфе самолета, проверил свое 7,62-мм пистолет и 9-мм пистолет-пулемет и осмотрел в бинокль взлетно-посадочную полосу и отдаленные здания. Если кто-то из заинтересованных сторон знал, что дневники находятся на борту, сейчас самое время нанести удар. Он мог ожидать чего угодно: от угона самолета до ракетной гранаты. Он выключил свет в каюте и стал ждать.

К самолету с грохотом подъехали бензовозы, несколько коммерческих судов приземлились и взлетели, а сотрудники службы контроля аэропорта поднялись на борт и высадились, благоухая лучшим французским перно миссис Делакруа. Пилот, молодой шотландец с рыжими волосами, склонился над картами, чтобы проложить курс на Преторию. Снаружи линии синих посадочных огней образовывали геометрические диаграммы на черноте, а сырые запахи Африки смешивались с запахами бензина, асфальта и горячего металла.

Белый свет промчался по асфальту, превратился в два огня и превратился в открытую машину. Миссис Делакруа и Лиза? Не на такой скорости! И не с тремя сбившимися в кучу фигурами с сверкающими синим автоматическим оружием, застрявшими на переднем сиденье.

Это может быть оно.

Пилот появился по зову Лессинга, осмотрелся, нырнул обратно в кабину и вернулся с японской штурмовой винтовкой ГК-11, гранатометом, штыком, оптическим прицелом и всем остальным. Он ухмыльнулся Лессинг. «Раньше несколько раз поддерживал старушку».

Машина с визгом остановилась возле лестничной площадки, и из нее выскочили трое черных солдат в блестящих стальных касках и аккуратно выглаженной белой форме. За ними шел костлявый европеец в гражданской рубашке и шортах.

«Эй, там!» — крикнул последний. «Ты! Лессинг! Мух-фук-ка!»

Лессинг раскрыла рот. Это был Джонни Ноу. Во время Баальбекской войны они служили в одном отряде.

Пилот слабо улыбнулся и опустил оружие, но Лессинг колебался. Он не был готов к тому, чтобы его преследовал бывший товарищ, теперь работающий на другой стороне.

«Джонни? Положи свой кусок и поднимайся. Оставьте там своих собачек.

Снизу послышалось недоуменное ругательство. Он услышал грохот оружия, брошенного на заднее сиденье машины. Затем по металлической лестнице, по две за раз, взбежал Джонни Кеноу.

Лессинг отступил в тень за дверью, не желая подпускать Кеноу к ближнему бою, пока он не узнает больше. Те солдаты, что там внизу, могут подняться и войти в самолет за считанные секунды.