— Тебе не обязательно мне говорить! Тем не менее Ренч позволил Годдарду говорить; это помогло избавиться от горя и гнева в организме большого человека.

«У нас есть два варианта: мы экспортируем их, как это делали немцы перед Второй мировой войной, или мы их полностью вывозим. Я не против любого решения. Они делают то, что должны, и мы тоже. Когда на карту поставлено расовое выживание, цель оправдывает средства. Единственная мораль — это мораль живых».

Снизу раздался грохот и продолжительный стук. Ренч судорожно подпрыгнул. «Что это такое?»

«Граната!» — воскликнул Годдард. «Стрельба! Черт, нам лучше придумать план! Если собачки Коринека ринутся вверх по лестнице, кто же такой Tefungled!

Ренч помахал рукой перед лицом Лессинг. «Что нам делать с этим чудаком? Он в чертовом шоке… вышел из себя.

Лессинг выплыл на глубину сотни лиг. Он сказал: «Нет, мне теперь зеленый свет. Дай мне домкрат. Он выпрямился. «Отдай свою М-25, Ренч. Я могу использовать это лучше, чем ты».

Он чувствовал себя тысячелетним кораблем, поднятым из водной могилы. Он цеплялся за топ-мачту и вытаскивал водоросли и мусор из своих гниющих костей. Древний моряк? Дэви Джонс? Нет, это был какой-то другой фильм!

Он споткнулся, схватил автомат и, шатаясь, побрел вниз по лестнице, оставив двоих других следовать за ним.

Один, второй, третий этажи они спускались молча, Лессинг шел впереди. Ренч посередине, Годдард замыкает шествие. На некоторых этажах еще работала спринклерная система; на других не было ни звука, ни света: только сырая и дымная тьма, пахнувшая гарью.

Ноги скрипели на лестнице внизу, и Лессинг поднял руку. Он указал на пожарную дверь на лестничной площадке, и Ренч и Годдард проскользнули внутрь и заняли позиции за ней. Сам он поднялся на половину пролета к лестничной площадке между этажами и присел за стальными перилами, чтобы видеть, кто идет. Он проверил свою М-25 и положил рядом с собой бельгийский автомат в качестве запасного. Затем он выключил электрический фонарь.

Он ждал.

Тусклый свет опускался и танцевал внизу.

— Никто, — завыл голос. «Мы взяли их всех, каждого…»

«Та маленькая рыжеволосая малышка, которую Джонсон нашел на пятом этаже. Она была так чертовски напугана, что… Остальное было непонятно. Акцент был латиноамериканским, вероятно, иностранным новобранцем в армии США.

— Какого черта ему пришлось в нее стрелять? Другой солдат, судя по тембру голоса, чернокожий с глубокого Юга, пожаловался. «Мы все могли бы подраться».

«Замолчи!» — приказал кто-то еще более высоким и резким тоном. Голос почти наверняка принадлежал Коринеку! «Здесь может быть больше выживших». Шаги прекратились. «Эй, Томсон, разведчик наверху, ладно? Убедитесь, что никто не врет, черт возьми.

Единственная пара ботинок осторожно хрустела пеплом и обломками, разбросанными по лестнице, а яркий овал света выделял резкие тени на стенах. Лессинг приготовился нырнуть обратно на следующий рейс.

Акустика на лестнице обманула его. Прежде чем он успел отступить, он обнаружил, что смотрит вниз на блестящий безликий пластиковый козырек шлема, наклоненный к нему. Он постарался вовремя поднять неуклюжую М-25, понял, что уже слишком поздно, стал как можно меньше и стиснул зубы в ожидании смертельного обстрела.

Солдат поднял дуло своего оружия.

Затем медленно опустил его снова.

Правая рука мужчины очертила жесткое приветствие партии. Другая рука подняла козырек. Песик был молодой и светловолосый. Он улыбнулся и тихо произнес: «Полковник Лессинг?»

Лессинг обмяк от облегчения. Он не знал этого мальчика, но в этом не было ничего необычного. Он почти не помнил никого из своих новых учеников. Возможно, этот ребенок видел его только по телевизору.

Левой рукой песик изобразил цифру «восемь» и указал вниз. Затем он поднял два пальца, снова указал вниз и указал на Лессинга и себя: еще двух друзей партии. Коринек невольно выбрал трех очень неподходящих помощников.

Может быть, им удастся схватить этого ублюдка и положить этому конец легким путем.

Этого не произошло. Картина была разорвана выстрелами с площадки внизу: визг, рычание, непрерывный грохот автоматического оружия, перемежающийся четырьмя выстрелами из боевого дробовика. Раздались крики и крики.

Лессинг упал на пол и откатился за перила. Пули полетели ему вслед; молодой солдат невольно дал очередь из М-25. Цементные куски летали над его головой, как пчелы, скуля, жужжая и жаля.

Осколочная граната с грохотом упала вниз. Шум, дым и сотрясение мозга были неописуемыми. Мальчик вскрикнул, широко раскрыв глаза и рот; затем он поднялся и полетел вперед, как брошенная тряпка для посуды, и врезался в ступеньки лестницы, прямо под площадкой Лессинга. Его конечности свело судорогами, и он лежал неподвижно.

Стрельба прекратилась.

В звенящей тишине Лессинг опустился на колени. Он провел трясущимися руками по своему телу и обнаружил, что остался цел и невредим, если не считать порезов от летящей цементной крошки. Его слух, вероятно, уже никогда не будет прежним, но, по крайней мере, он был жив. А что насчет остальных? Кто бросил гранату? Вероятно, Годдард, который понятия не имел, что эта штука может делать в этом замкнутом пространстве.

Что теперь? Он схватился за стену. Боже, он стал слишком стар для этого! Вы перестали играть капитана Марлоу Страйкера, когда вам исполнилось сорок, или наняли каскадеров, чтобы они делали за вас самые сложные моменты. Его колено болело, и он видел, что оно кровоточит. Он вытащил из икры кусок металла длиной в дюйм: сувенир с перил.

Лессинг наклонился и прижал дрожащие пальцы к горлу молодого солдата. Он не нащупал пульса. Он перевернул его и увидел, что тот мертв. Осколки гранаты отрикошетили вверх по лестнице и за угол. Пластиковый шлем защищал голову мальчика, но его плечи и спина были в беспорядке. Лессингу повезло; он почти полностью обогнул следующий угол выше.

Он прокрался на площадку внизу. В смрадном мраке лежало несколько тел. Он не мог сказать, сколько. Кровь была повсюду. Один из электрических фонарей еще работал, и он взял его искать дальше. Противопожарная дверь была открыта и висела на петлях; перила из стальных труб были скручены и разорваны; а пожарный шкаф на противоположной стене лежал разбитым на одном из тел.

Лессинг поднял шкаф и вытащил пожарный топор и мотки шлангов. У тела не было головы. Однако торс не был похож на Коринека, и уж точно не на Ренча или Годдарда. Он вздрогнул. Затем он увидел след красных брызг, который вел вниз, к лестнице. Коринек — или его арьергард — должно быть, сбежали.

Лессинг должен был найти Ренча и Годдарда и убраться из этой части отеля, прежде чем Коринек вернется с новыми противниками. Он подошел к пожарной двери, опасаясь того, что может быть за ней.

Он увидел ступню, затем окровавленную ногу в камуфляжных штанах. Они не были связаны ни с чем другим.

«Гаечный ключ?» — осторожно позвал он. «Годдард? Привет!»

Снова раздался тонкий, задыхающийся хрип.

Он нашел Годдарда в десяти футах дальше, прислоненного к двери. Лицо его было бледно-бледным, и он обеими руками сжимал живот. Лессинг и раньше видел выстрелы в животы в Анголе и Сирии. Многие такие раненые выжили, если им вовремя была оказана медицинская помощь.

«Христос…!» Годдард изо всех сил пытался говорить. На его губах пузырилась пена. Лессинг заметил еще одну сочащуюся красным дыру рядом с нагрудным карманом. Пункция легкого стала бы последней каплей.

«Ладно ладно. Не разговаривай. Просто кивни, если с Ренчом все в порядке.

«Послал… найди… разведчик… лестницу».

— Стой спокойно, черт возьми. Без медицинского оборудования он ничего не мог сделать. Он бродил. Он вспомнил, что на этом этаже в основном находились партийные офисы: переписка, связь, бухгалтерский учет, закупки, членство, информационные бюллетени и другие деловые функции. Он поднял голову, чтобы прислушаться менее поврежденным ухом, но услышал только шипение и бульканье вышедших из строя разбрызгивателей. Вода растеклась у его ног.