Квартира Сэма Моргана находилась рядом с квартирой Хэнда; он, по-видимому, был неповрежденным. Лесс прошел мимо, не останавливаясь. Его собственные апартаменты находились прямо за ним. Он обнаружил, что его ноги тянутся, удерживая его. Дверь была открыта, но он не хотел входить.

На пороге лежало тело мужчины.

Это был Горди Монк, его черты лица были безразличны и умиротворены в мерцающем алом свете. Он умер, задохнувшись дымом.

Лессинг проверил кислородную маску и осторожно переступил через тело. Внутри его комната выглядела нормально, если не считать клубящегося дыма. Ковер горчичного цвета, пустая кофейная кружка Ренча, кофеварка в кухонном уголке — все было так, как он их оставил. Он наклонился и положил ладонь на пол; было не жарко. Он подошел к двери спальни. Там лежало тело женщины. Он перевел дыхание и перевернул ее. Слава богу, она не была Лизой! Это была некая Джанет, телефонистка из отдела связи. Люди, должно быть, отступили сюда, чтобы спастись от войск Коринека внизу, а затем обнаружили, что крыша горит, и спасти вертолет с этой стороны невозможно.

Он коснулся двери спальни. Там тоже было не жарко. Как ни странно, было холодно. Он осторожно распахнул ее.

И чуть не потерял равновесие.

Спальня почти исчезла, превратившись в зубчатую, разбитую, светящуюся красным, обугленную бездну! Ракета оторвалась не только от свиты Ренча; он прошел в одну сторону и по диагонали через соседнюю стену, оставив огромную, извилистую дыру диаметром пять метров! Лессинг балансировал на потрескавшемся и обугленном бетонном язычке, выступавшем на полметра над небытием!

За углом слева, в трех метрах от него, Лессинг увидел часть своей ванной комнаты. Выглядело оно удивительно целым: раковина, краны, аптечка — все было идеально. Даже его банное полотенце в сине-белую клетку все еще криво висело на вешалке. Угол не позволял ему видеть больше, чем один конец ванны.

Рядом с ванной, на бледно-лазурном коврике Лизы, виднелась женская нога. Нога была длинная и тонкая, с хорошо изогнутой и сужающейся лодыжкой, в сером шелковом чулке, без обуви. Лессингу показалось, что он разглядел лишь клочок серой ткани под икрой. Никакой другой одежды он не видел. Он высунулся, чтобы увидеть больше, но не смог, пошатнулся, пошатнулся на шаткой ноге, чуть не упал и ухватился за дверной косяк. Под ним зияла пустота.

Лиза?

Это была там Лиза? Боже мой!

Лиза! Это была Лиза! Этим утром на ней было синее платье и серые шелковые чулки. Должно быть, она вернулась, чтобы найти его.

Бушующий огонь наверху давал достаточно света, чтобы показать, что через пропасть нет пути. Лессинг выкрикнула имя Лизы, но она не ответила и не пошевелилась. Через некоторое время стало ясно, что женщина напротив мертва.

Ренч и Годдард нашли его свернувшимся на ковре в гостиной, без кислородной маски и с брошенным рядом рюкзаком. Они наполовину вынесли, наполовину вытащили его наружу, по коридору и на лестничную клетку.

«Может быть, это была не Лиза». Ренч сделал успокаивающие движения.

Лессинг ответил только: «Так и было».

— Подожди, мы переберёмся через эту дыру и… э-э… посмотрим, кто это был… есть.

«Будь ты проклят.» Он очень устал. «Оставь меня в покое.»

«Вы пойдете с нами», — заявил Годдард. «Как только наши ребята вернутся с разведки, я велю отвезти тебя в машину скорой помощи». Он осторожно протянул руку.

По какой-то причине Лессинг нашел этот жест утешающим. Он позволил Годдарду помочь ему подняться.

— Ты выглядишь дерьмово, — сказал Ренч незлобиво. «Иди обратно. Мы можем закончить поиски выживших, хотя я готов поспорить, что их нет. Если бедный Малдер был здесь, то сейчас он промахнулся. Наши люди, должно быть, направились через главные двери прямо в объятия собачек Коринека. Он не стрелял в рыбок, а только в партийных офицеров… вроде нас».

«Лизе, вероятно, среди заключенных», — сказал Годдард. — Даже Коринек не стал бы стрелять в женщину. Большой Медведь Билл: вечный сексист! Как-то он звучал не очень уверенно.

«Послушайте, мне зеленый свет», — сказал им Лессинг. «Нам еще есть над чем работать. Я уже терял друзей в бою». Перед ним предстало яркое видение: хорошенькая тонколицая девушка в пыльной военной форме. Девушка была мертва, ее конечности вытянулись и искривились под странными углами в окопе, окаймленном сухой желтой травой и заваленном белесыми сырцовыми кирпичами. Где он это видел? Сирия?

А еще там был… ледяной синий цвет.

«Боже… поймай его!» — вскрикнул Вренч. «Он падает!» Внутри стало темно так же, как и снаружи.

Позже он обнаружил, что растянулся между Годдардом и Ренчом на твердой ступеньке почти в темноте. Рядом на полу стоял один из их электрических фонарей, его луч был направлен в яблочко на закопченную стену. Здесь стоял сильный запах гари, но воздух из спринклерной системы был прохладным и влажным. Должно быть, они спустились на этаж или два. Он не мог вспомнить.

Лиза. О, Лиза!

— Он приближается, — пробормотал Ренч. «…Ненавижу терять Лизу», — говорил Годдард. «Она нужна партии».

«Ага. Как будто это была твоя единственная причина!».

— Я знаю, — сказал Ренч. Он протянул руку и положил руку на руку Годдарда. «Я знаю, чувак. Ты тоже был в нее влюблен. Люди почти никогда не говорили об этом лично с Биллом Годдардом.

Годдард не обиделся. — Больше, ты знаешь. Лессинг чувствовал свое горе, словно физическое одеяло, окутывающее их.

«Я помню, как Лессинг женился на Джамиле», — продолжил Ренч. — Вы хотели, чтобы Лессинг и его золотая малышка вышли из партии, чтобы у вас был шанс с Лизой.

Ноздри Годдарда раздулись; по крайней мере Ренчу удалось сменить тему. «Лессинг поступил неправильно, женившись на Джамиле Хусайни! Он ни черта не знал о расе, о генетике, о евгенике! Он до сих пор этого не делает! Просто мистер Среднестатистический американский придурок, которому промыли мозги средства массовой информации и который считается «образованием!» Может быть, не стоит винить кого-то в невежестве, но Лессинг очень старается! Никаких амбиций, никакой цели, никакой особой морали, никакой идеологии… никаких причин выходить из-под проклятого дождя!»

«Невинный, как дырка младенца, вот наш Алан». Пальцы Ренча прикоснулись к правому веку Лессинг. «Боже, он все еще в шоке. Что мы делаем?»

Годдард проигнорировал его. «Я никогда не нравился Лессингу. Я фанатик, парень, который не отступает от насилия, тот, кто так же готов встать и сражаться, как и наши враги. Он никогда не понимал расового выживания, зла смешения рас и истинной природы нашей оппозиции».

— Нет, — медленно сказал Ренч. «Я не думаю, что он когда-либо это делал. Ему следовало бы сейчас…

— Лиза… — Годдард очень тихо прошептал ее имя.

Ренч приподнялся и оперся на металлические перила. «Нам пора идти. Где, черт возьми, наши ребята?

«Я послал их посмотреть, смогут ли они найти выход отсюда. Коринек и его евреи загнали нас в ловушку.

«Всегда евреи. Фанатики… — Ренч нервно хихикнул, — …как и мы.

«Ага. Они делают то, что должны: свои террористические банды, свои группы давления, свои деньги, свой контроль над СМИ. Даже после Пакова, после всего, что произошло, они вернутся. Я их не виню; Я просто сражаюсь с ними. Такие парни, как Лессинг, думают, что если мы будем к ним добры, то откинемся назад, чтобы быть «непредвзятыми», дадим им больше, чем их доля наших вкусностей, позволим им управлять нашим правительством и нашими средствами массовой информации, позволим им пугать нас их обвинения в «антисемитизме», то они будут жить с нами в прекрасном мире и согласии. Это все такое «экуменическое», такое дерьмовое «либеральное»!»

— Должен признать, это отличный урок воскресной школы.

«Пропаганда! В течение двух тысяч лет евреи изо всех сил старались захватить наше общество. Они попадают, их принимают, а затем берут на себя ответственность. Они умные: трудно заставить людей увидеть, что происходит прямо у них под носом».