— Комасатри!

— Да-да, этот Комасатри не в силах выучиться рисовать, и оттого заменяет мастерство гнусными выдумками, будто публика, увлекшись непристойными танцорками, не заметит, что художник не в силах изобразить простую мандолину! Ах, дорогая, полноте, забудем о Комасате. — Тон госпожи Боскет явственно указывал, у кого здесь есть неотторжимое право вето. — Не прочитаете ли нам что-нибудь из свежего? Я уверена, ваше стихосложение явит нам настоящее искусство, в отличие от нелепых потуг этого Комасата.

— Кома… о да, конечно!

Дамы затихли. Поэтесса отпила глоточек чая, расправила плечи, и приложив руку к пышной груди, продекламировала:

Нет, не страшна мне длань мороза,

Когда в душе зияет роза!

Не будет вечной мерзоты

В душе, чьи помыслы чисты!

Илона посчитала, что занять себя печеньем будет менее оскорбительным, чем рассмеяться.

В ратуше собралось множество горожан — всем было очень интересно поглядеть на прекрасную и коварную убийцу, узнать подробности и тут же обсудить их с соседями по скамье.

Проходя в зал и усаживаясь, Илона прислушивалась к разговорам. Похоже, дядюшка Фирц славно потрудился. После поездки в сторожевую башню стало ясно, что старый кваксер вел какую-то свою игру, и слухи про подлое предательство возлюбленного Айси тоже, наверное, распускал не просто так.

Одна половина собравшихся бранила негодяя Сырнокса: сперва соблазнил честную девушку, а потом толкнул ее на преступление! Некоторые упоминали, что Айси — отличная лечсестра и ранее никаких поводов усомниться в своей порядочности не подавала.

Другая часть пришедших на дознание закатывала глаза и глубокомысленно рассуждала, что порядочные девушки на происки всяких проходимцев не поддаются.

Какая партия побеждала, понять было трудно, но Илона очень надеялась на красоту и обаяние Айси. Интересно, доставят ли ее сюда?

Илону тронули за рукав и, обернувшись, она увидела Леопольда Боскета с драгоценной мамашей, по-хозяйски державшей его за локоть, а за ними госпожу Эббот, госпожу Нафепан, и всех до одной соседских кумушек. Явились поглазеть на представление! Ну конечно, разве могла Гвардия Нравственности пропустить подобное событие? Вид у делегации Трех Сосен был такой, будто они собирались на званый ужин. В воздухе витал явственный запах нафталина: ради дознания по делу о смертоубийстве дамы вытащили из сундуков лучшие наряды. Право дело, не на премьеры же в них ходить, в Шинтоне нет театра. Илона хихикнула про себя — в этом сезоне его заменяет дознание по делу о смертоубийстве. Интересно, как местный свет развлекается, когда никто не удосужился совершить преступление, достойное их внимания?

Одна только верная себе госпожа Боскет пришла в своем обычном черном чепце и лишенном украшений старомодном платье самого простого кроя, на сей раз сизо-синем, будто затянутое тучами хмурое небо. Приподняв бровь, госпожа Боскет процедила:

— Никак не думала, госпожа Кларк, что вы в вашем положении, явитесь сюда. Никак не думала.

— А почему бы и нет, госпожа Боскет? Ведь вы и ваш сын тоже здесь. Добрый день, Леопольд.

— Это долг всех достойных горожан, — заявила госпожа Боскет, занимая весьма обширное пространство на скамейке, отчего Илона вынуждена была подвинуться, лишившись возможности видеть коронера. — Но никак не думала, что это может заинтересовать вас…

Илона сочла за лучшее не распространяться о своей дружбе с подозреваемой в убийстве и запнулась в поисках подходящего ответа, но тут в зал вошло несколько представительных мужчин; они расселись за столом на возвышении, и дознание началось. Леопольд, надо отдать ему должное, не стал теснить Илону еще больше, оставшись на ногах. Он выбрал место за спинами обеих дам и прислонился к колонне. Госпожа Боскет недовольно зыркнула на него, но смолчала.

Поначалу даже скучновато было. Коронер, в роли которого выступил господин Доухилл, уважаемый всеми владелец местного банка, объявил цель мероприятия и начал опрос. Первым вызвали Томпсона. Он рассказал, как в управление стражи прибежал садовник господина Диггингтона и сообщил об убийстве; затем майор описал осмотр тела, расположение его в комнате, улики, найденные на месте преступления и другие подробности. Все это Илона уже слышала от дядюшки Фирца.

— На веранде была обнаружена тяжелая статуэтка со следами крови и волос, обычно стоявшая в гостиной. Видимо, убийца взял ее по пути от входной двери на веранду. На столике рядом с убитым найдено печатное издание и опрокинутая чашка чая. Возможно, убитый даже не услышал, что к нему подкрались сзади и ударили по голове, прежде чем задушить.

Коронер напомнил майору, что тот должен излагать факты, а не свои выводы.

После этого вызвали лекаря, осмотревшего тело и установившего причину смерти. Илона приготовилась увидеть убеленного сединами ученого мужа.

— Мэтресса Скотт, — объявил распорядитель.

Мэтресса — значит, магичка. Илона не ожидала увидеть в таком маленьком городке настоящего маглекаря. На кафедру для свидетелей поднялась миниатюрная и очень шустрая с виду молодая особа — не более чем на десять лет старше самой Илоны. Держалась она, впрочем, очень уверенно и смотрела на присутствующих сквозь золотое пенсне на носу.

— Морин Скотт. Главный лекарь городской больницы, а также внештатный судебный лекарь при управлении стражи. Диплом магической академии Байроканда, факультет маглекарей, диплом с отличием университета в том же городе, лекарский факультет.

Строгим и чистым громким голосом она рассказала, что, по результатам осмотра тела, магия при умерщвлении убитого не применялась. Его сначала оглушили, нанеся удар справа сзади, а потом накинули ему на шею пояс от халата и задушили. Нимало не смущаясь, с помощью — как Илона понадеялась — такого же пояса мэтресса Скотт продемонстрировала на шее господина Доухилла, как именно его затянули, и почему можно утверждать, что господин Диггингтон был задушен именно этим шнурком.

— Мог ли он сам нанести себе подобные увечья? — поинтересовался кто-то из мужчин, сидевших за столом. Илона так и не поняла их роль — возможно, это была некая комиссия из уважаемых горожан.

— Разумеется нет, ведь к моменту удушения он был оглушен ударом по голове, — не вполне почтительно ответила магичка.

— Но головой он мог удариться раньше.

Мэтресса Скотт еще раз терпеливо объяснила, почему она считает, что удар был нанесен за несколько минут перед смертью, и почему Диггингтон, по ее мнению, потерял сознание от этого удара. Она говорила немногословно, но очень ёмко и понятно для несведущих людей. Оказалось, что по состоянию запекшейся крови можно установить время нанесения удара, а по следам на шее — понять, сопротивлялся ли убитый, когда его душили.

— И все же, что дает вам такую уверенность? — не унимался заседатель. — Ваши магические пассы, что ли, показывают?

— Умному человеку и без пассов все очевидно. Вряд ли вы будете сидеть спокойно, когда вас душат за горло веревкой, — ехидно заметила мэтресса. — Жертва инстинктивно хватается за веревку и пытается ослабить нажим, чтобы вдохнуть воздуху, оставляя следы от ногтей и пальцев. В нашем случае мы ничего такого не наблюдаем, следовательно, господин Диггингтон был убит, будучи без сознания.

— Могла ли нанести такой удар женщина?

— Если удар был нанесен достаточно тяжелым предметом, вроде статуэтки, что упомянул майор Томпсон, то большой силы не требовалось.

Коронер задал еще несколько вопросов о болезни, которой страдал убитый. Госпожа Скотт и тут оказалась на высоте.

— Я ознакомилась с заключениями лекарей, пользовавших господина Диггингтона, и назначениями, которые они сделали, — сообщила она. — Лекарской документации в доме нет, а ответ на запрос от лекаря господина Диггингтона еще не пришел. Для точного диагноза требуется осмотр и опрос живого пациента, но возможно… возможно, это была нервическая атрофия Гайнза-Шефхеля. При этой болезни частичный или полный паралич поражает различные органы, но чаще всего ноги.