Так что Илоне было откуда позаимствовать сюжет для своей истории.

Дамы с интересом выслушали трагическую повесть об армейских неурядицах. На «вдову» снизошло вдохновение, и скорбным голосом она поведала, как дочь полковника положила глаз на юного офицера, но тот предпочел подругу детства. Как разгневанная леди перехватывала письма, подсылала наушников, устраивала сцены, пыталась скомпрометировать неискушенного лейтенанта, даже фальшивую записку ему передала. Но ее планы пошли прахом, и влюбленные, наконец, соединились в храме.

Однако коварная девица не успокоилась и воспользовалась близостью к командирам. Сразу же, как лейтенант Кларк вернулся с медовой недели, его отправили испытывать новые, непроверенные и потому очень опасные магострелы, которые, увы, оказались чрезвычайно неудачными и взорвались после первого же выстрела (эту историю Илона прочитала в середине лета в газетах). После похорон юная вдова в тяжести не могла и подумать о том, чтобы оставаться в городке рядом с гарнизоном: там все напоминало о трагедии!

— Возвращаться в родной город для меня тоже было бы слишком тяжело; ведь там люди кормятся сплетнями, как земля дождем, — скорбно поведала Илона. — Мне невыносимо было бы рассказывать эту историю знакомым снова и снова, особенно тем, кто завидовал моему выгодному браку с офицером армии! Это совсем не то, что разговаривать с вами, вы так сочувственно слушаете!.. Поэтому я решила уехать в какое-то тихое, уютное место, где меня никто не знает. К тому же морской климат…

Рассказ имел блестящий успех, а заверения в такте и деликатности местного общества — в особенности. Хоть и было очевидно, что местные сплетницы отличаются от брютонских только фасоном шляпок, да и то в худшую сторону, расчет Илоны оправдался: слушательницы рассыпались в соболезнованиях и больше не расспрашивали о трагически погибшем Кларке.

После ухода гостий Илона поднялась в спальню и забралась с ногами в глубокое кресло — пересидеть, переждать подступающие слезы. Кажется, ей удалось присочинить ровно столько реалистичных подробностей, чтобы удовлетворить интерес, но не возбудить подозрений. Только что же, теперь до самой смерти придется всем пересказывать эту драматическую повесть, стараться не запутаться в деталях, а может — кто знает? — ловить усмешку в глазах слушателей поумней и поопытней: хорошо поешь, скворушка… Как же так вышло? Ей, значит, годами лгать и изворачиваться, скрываться, жить под чужим именем, отказаться от благородного статуса, растить ребенка без отца. А этот… со времени последней встречи с Дугласом Илона не могла заставить себя произнести ненавистное имя и называла его мысленно «этот». Этот живет и в ус не дует. Этот женился на баронессе. Этот вхож в высший свет.

— Если высшему свету этот милей меня, то и жалеть о светском обществе незачем, — пробормотала Илона и испуганно захлопнула рот рукой, словно матушка или леди Фрикуссак могли ее услышать.

Сентябрь в Шинтоне был теплым, как и на всем южном побережье Риконбрии. Илона не закрывала окно в надежде, что свежий воздух способен унести тяжелые воспоминания, которые наваливались на нее, стоило погасить лампу.

Вот и сегодня Илона долго ворочалась в кровати, прежде чем заснуть, но вскоре ночной кошмар вытолкнул ее наружу, в темную спальню, где едва шевелилась кружевная занавеска, а под окном стрекотали не то сверчки, не то кузнечики. Насекомых Илона не любила, и на страницу в учебнике природознания, где изображены обладатели усиков и ножек, старалась не заглядывать. Знала бы она, что жучки и паучки — не самое страшное, с чем ей придется столкнуться…

Илона встала, высунулась в окно, подставила ветерку разгоряченную тяжелым сном голову и вдохнула прохладный соленый воздух. Надо бы вернуться в кровать, постараться заснуть… но тут внизу, с улицы, послышалась подозрительная возня.

Квартал Трех Сосен считался тихим, благопристойным местом, где ничего не случалось, воры не показывались, окна во всех домах были целехоньки, поэтому Илона накинула шаль и как была, в ночной сорочке, спустилась вниз. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить хозяйку дома, она сняла с полочки у входа фонарь и прошла к задней двери, ведущей в сад. Садом госпожа Эббот называла три старых яблони, которые уже почти не приносили яблок, и кустарник, стыдливо прикрывавший веревки, на которых то поденщица, то Люси вешали белье сушиться. Сегодня там была развешана часть нового гардероба Илоны. Шел пятый месяц, живот «госпожи Кларк» уже заметно выдавался вперед. И черные траурные платья, и нижнее белье она заказала намного просторнее прежних. В талии кое-что было еще великовато, но малыш рос быстро — как бы через месяц расставлять не пришлось.

Первыми Илона увидела широкие длинные панталоны, ярко белеющие в свете фонаря. К панталонам прилагались два парня, застывшие в изумленных позах. Прикрывая руками глаза от света, они держали каждый по штанине.

— Господа, что вам понадобилось от моих панталон?

По мнению Илоны, преподавательницы пансиона могли ею гордиться — исполненный достоинства тон ничуть не дрогнул от странной фразы. Зато вздрогнули оба безобразника, словно привидение увидели.

— П… панталоны? — просипел один из них.

Они одновременно глянули каждый на «свою» штанину, вытаращили друг на друга ошалевшие глаза и прыснули в стороны. Увы, панталоны отпустить они не подумали, и те с громким треском разорвались по шву. Убежавший влево упустил добычу, и кусты украсились «белым флагом». Второй зачем-то забрал штанину с собой.

Снимая остатки белья с веток — не оставлять же на радость соседям — Илона почувствовала, будто на что-то наступила носком домашней туфли. Фонарь в ее руке высветил некий весьма странный предмет.

Дома она рассмотрела «трофей» получше. Крупная бусина? Перья? Перламутровая пуговица? Все вместе было связано явно неслучайными узлами на шелковой нити. Илона никогда такого не видела. Похоже на рисунки в книгах по истории. Такие штуки назывались амулетами. Они были популярны до эпохи артефакторики, теперь же считаются уделом отсталых магов, которые не верят в прогресс.

Амулет лег в ящик комода, а Илона — в кровать.

— Значит, тихий приморский городок, — сказала себе Илона, укрываясь одеялом. — Значит, сонная глухомань, где ничего не происходит, и где единственная для меня опасность — мигрень от скуки. Вот как, значит, это выглядит.

Очень хотелось с кем-нибудь поделиться происшествием, но нельзя. Она старалась привлекать к себе как можно меньше внимания: молодая вдова в ожидании ребенка и без того соблазнительная цель для пересудов.

Около полудня на неровных камнях мостовой загрохотала телега с необъятной бочкой. Следом появился дядюшка Фирц. Лишь заслышав стук колес, Илона встала, чтобы поскорее закрыть окно, пока не долетел необычный, ни на что больше не похожий запах.

— Свежий, самый лучший квакис! Берите квакис! Самый свежий, самый душистый в городе! — раздалось с улицы.

Со всех сторон к бочке бежали служанки с бутылями, кухарки с кувшинами, а некоторые жители квартала и сами выходили — вокруг дядюшки Фирца собирался кружок любительниц свежих новостей. Ловко наполняя сосуды, он успевал одарить почтенных горожанок старомодными комплиментами, пересказать свежие сплетни соседних кварталов, и — Илона в этом не сомневалась — запомнить всё то, о чем судачили дамы, ожидая своей очереди.

Квакис здесь пили все и всегда: на обед, на ужин, к мясу, к рыбе, к пирогам, на свадьбе, на похоронах, при болях в желудке, в голове или в коленках, в печали и в радости. Госпожа Эббот торжественно позвала Илону с матушкой поболтать за квакисом в первый же вечер после переезда.

Полупрозрачный желтоватый напиток пах подгнившими яблоками, сырым тестом, жареным луком и гвоздикой. Не иначе как госпожа Эббот по ошибке подала на стол слишком долго хранившийся кувшин. Илона стала соображать, как повести себя, чтобы не обидеть добрую женщину, но тут хозяйка поднесла к губам стакан, с наслаждением сделала два больших глотка и выжидательно посмотрела на своих гостий.