Когда кэб остановился в переулке, уже начало темнеть. Попросив возницу подождать, Илона забарабанила в запертую дверь. Лавка уже закрылась, но свет горел — наверняка хозяева живут здесь же, в задней комнате.

Дверь распахнул тот же мальчишка. Странно, неужели родители столь беспечны, что пускают его открывать дверь по вечерам незнакомцам? Но еще удивительней было то, что мальчишка, узнав ее, бросился вперед, схватил ее за руку заревел:

— Тетя, спасите! Звездами клянусь, я больше не буду, и папка не будет! И братец не будет! Помогите, тетенька-а-а!

— Стой тут, — приказала Илона и вернулась к кэбу.

Заплатив вознице два серебряка, Илона уговорила его зайти вместе с ней в лавку. Одно дело — спросить через порог, не находили ли бусину с перышком и еще несколько монет, другое — соваться в темнеющем безлюдном переулке в чужой дом, где происходит нечто странное.

Возница оказался полезен не только как охранник. Через пять минут разговора с мальчишкой из потока рыданий он выделил главное:

— Малец говорит, что он вас отвлекал, пока его брат из кошеля несколько монет вытащил, только там, кроме монет, была штучка одна странная. Что за штучка, никто из них не понял, в руках повертели, а у брата есть махонький нюх на магию, так говорит, что магия в этой штучке какая-то. Сели ужинать, и только пить-есть начали, как скрутило их. Говорит, сидят в кухне на заду дома и плачут.

— Что-что делают?

— А я сам не понял. Вы, госпожа, ежели помочь хотите, так пойдемте вместе.

Всхлипывая и причитая, мальчишка повел их за дверь позади стойки, по узенькому коридорчику в крохотную кухню, где кроме небольшой угольной — никаких артефактов! — печки помещался кривой столик и три грубо сколоченных облезших табурета. На одном из них сидел хозяин лавки, и по его иссиня-бледному лицу нельзя было бы сказать, жив он или мертв, если бы не едва шевелящиеся губы. Уставясь взглядом куда-то сквозь стену, он бессвязно бормотал что-то о разорении, о мошенниках, кто-то кого-то выведет на чистую воду, кто-то кого-то по миру пустит.. Второй был намного моложе, наверняка, тот самый «братец». Обхватив голову руками, он раскачивался на табурете из стороны в сторону, подвывал и всхлипывал, будто недавно овдовевшая селянка.

Возчик, а за ним и Илона, попробовали их звать, кричать, махать рукой перед глазами и даже бить по щекам. Почти никакого проку: мужчины только отмахивались от рук и звуков, продолжая бормотать какую-то бессвязную чепуху.

— Чтоб мне провалиться, если тут обошлось без магии. Кто-то на них волшебного страху нагнал, вот что я скажу, — важно проговорил возница. — Вы, госпожа, сами ничего не сделаете, им или лекарь нужон, или само пройдет, только мальчонку тут оставлять нельзя. Эти-то лбы здоровые, ничего с ними не станется, а и станется, не ваша печаль. Мальчонку только жалко. Он один с ними такими страху натерпится.

— Где лекарь, знаешь? — для очистки совести спросила Илона у мальчика.

— Есть тут один, только папка его коновалом зовет, он папку от кашля лечил, лечил, а не проходил кашель, только от травок бабки Мартиши прошел, так папка к нему ходить зарекся, платить не стал, и тот теперь сам к нам не пойдет.

— Видите, госпожа? Берите мальца на ночь, в кухне у вас ему всё тише будет, а с утречка я вас сюда снова привезу. Ежели не придут в себя, так стражей звать надобно, порча какая или проклятие. А ежели охолонут, так мальца им отдадите, и весь разговор.

Илона была вынуждена согласиться. Амулет она нашла на столе и вернула в кошель. Вырвав из расходной книжки клочок, она черкнула записку для владельца лавки, чтобы не переживал, где сына искать, и вся компания поехала в квартал Трех Сосен.

Полной истории она Люси не сказала, только то, что у мальчишки семья заболела, а она как раз мимо лавки шла. Ворча, что много ей, Илоне, родители воли дают, раз она с животом в сумерках по лавкам бродит, Люси мигом выяснила, что мальчика зовут Тим, что ему целых восемь лет, и владелец лавки с недорогими подержанными вещами, который называет себя антикваром, действительно, его отец, а помощник — брат по имени Барк. Его, Тима, не обижают, он сегодня уже ужинал, но со страху проголодался снова. Люси повела Тима мыть, кормить и укладывать спать в своей каморке. Расчувствовавшись, госпожа Эббот выдала старый матрас из чулана, серую простынь, которую уже собиралась определить на тряпки, и одеяло, которым она укрывалась поверх своего в самые холода. Одеяло она украдкой приносила, забирала и снова приносила три раза: очевидно, было жаль укрывать им приблудного мальчишку, но в конце концов жалость к ребенку перевесила.

Утром возница, как и обещал, отвез Илону с мальчиком к антиквару. Люси не терпящим возражений тоном постановила, что едет с ними, а то ей за молодую госпожу перед матушкой отчитываться, а случись что, как оправдаться? Нет уж, едут вместе. По дороге Люси-таки выжала из Илоны с мальчиком, что случилось на самом деле, и по поджатым губам служанки было понятно, что ничего доброго о своей госпоже та не думает.

Лавка работала. Хозяин со старшим сыном были живы и относительно здоровы, только синева под глазами говорила о ночных злоключениях.

Переговоры Люси взяла на себя. Под ее напором оба не только выложили историю похищения монет и нечестивого амулета, но и рассказали про страхи и ужасы, обуявшие их внезапно среди ужина.

— А мальчонку, значит, не обуяли, — скептически скривилась Люси, но семья антиквара лишь развела руками. — Амулет этот все трогали, в руках вертели?

— Все!

— Госпожа, — Люси обернулась к Илоне, — и откуда, скажите на милость, у вас такая опасная вещь?

Илона растерялась:

— Кто-то пробрался к нам в сад. Я вышла с фонарем и спугнула их. Наверное, обронили.

— Ох, госпожа, не бережете вы себя, — покачала головой Люси и обернулась к антиквару. — За ужином, значит, началось. Будто траванулись чем-то. Рассказывайте, кто что ел.

Ели все одно и то же, но старший сын вдруг хлопнул себя по лбу:

— Ан нет, не все! Мы ж бормотуху Тиму еще не наливаем, мал он!

— Ага, — удовлетворенно произнесла Люси. — Давайте ее сюда.

Глотнув стопку бормотухи, Люси прислушалась к себе.

— Не-а, ничего.

Возница тоже пожелал приложиться к дармовому пойлу и тоже ничего не почувствовал. Антиквар решился:

— Дай-ка я чуть-чуть, два глотка сделаю.

Не прошло и пары минут, как он забился в угол за стойкой, и вцепившись в край стола, обводил лавку вытаращенными глазами:

— Звезды небесные! Страх-то какой! Будто сейчас лавка сложится и меня похоронит! Я ж глотнул всего ничего!

Люси прошла в кухню, налила воды и дала трясущемуся лавочнику выпить:

— На, может, быстрей отпустит. А может, и нет. Чую я, дорогие мои, что вам теперь ни капли нельзя в рот брать, — и не выдержав вида несчастных лиц, расхохоталась. — Трезвячком жить будете, значит.

— Демоны клятые-е-е! — взвыл антиквар, все еще боровшийся с навалившимся ужасом.

— Да ка-а-ак же это теперь! — вторил ему старший сын.

На это Люси, не очень выбирая выражения, посоветовала хозяину пойти в нужный чулан и удалить выпитое из желудка известным методом.

— А сейчас нам пора. Мы вам младшенького накормили, отоспался он у нас, принимайте назад, а мы поедем, пожалуй.

И твердой рукой потащила Илону вместе с возницей на выход.

— Люси, помоги с сапожками.

Если раньше Илона еще как-то управлялась со шнурками, то теперь приходилось признать, что без помощи Люси ей из дома не выйти. Значит, придется выслушивать новые нотации. И точно.

— Куда это вы направились, госпожа?

— Люси, не начинай этот разговор снова. Еще месяц, и буду гулять только по дорожке позади дома, дюжину шагов туда, дюжину сюда.

Люси с ворчанием опустилась на колени и завязала аккуратные бантики на полусапожках с раструбами по верху голенища и маленькими каблучками. Илона в очередной раз с завистью посмотрела на плоские боты служанки. Увы, сама она, хоть и представляется горожанкой неблагородного сословия, а все же не может выглядеть прислугой, лавочницей или прачкой.