Он вспомнил о бесследно исчезнувшей Су Цинлуань, которая сейчас находилась в крошечной усадьбе, каждый день исполняя песни для одного человека. Сегодня этот человек женится, а все чиновники и простолюдины празднуют. Смешалась ли она в одиночку с толпой или молча полировала цинь в собственном дворике?

У Си не мог этого понять, сколько бы ни думал. Эта женщина отдала Хэлянь И свою жизнь, так почему же она предала его? Или, если она с самого начала замышляла недоброе, то о чем сейчас думала?

Внезапно он почувствовал укол разочарования в сердце и молча вернулся к себе.

Жизнь человека была лишена корней и неслась, словно пыль над улицами. Однако всегда находились влюбленные юноши и девушки, что днем и ночью скучали по людям за тысячи ли от них. Они прятали эти чувства в сердце, постоянно думали о них наяву, вспоминали во сне и безумно тосковали.

Словно новорожденные телята, они не боялись свирепого, словно тигр, мира и верили, что настанет день, когда они смогут покинуть неволю людского мира и сбежать в горные леса. После долгих лет и сотен встреч западный ветер развеет юношескую нерешительность, несокрушимая скала в их сердцах станет горой песка и рассыплется от одного удара.

Сколько людей могли себе позволить умереть, не отступая, не оглядываясь назад, не сдаваясь?

Если такие были, то даже Небеса повиновались их воле. Однако большинство людей не понимало этой простой истины.

Так или иначе, у Цзин Ци, о котором думали два человека, были другие дела. Восстание полностью подавили, императорские войска вскоре вернулись с победой, как и ожидалось. В этот момент Цзин Ци пригласил Ляо Чжэньдуна, но тот не понял его намерений:

— Князь, это...

Похрустывая тыквенными семечками, Цзин Ци согнул пальцы перед Цзи Сяном. Тот понял его без слов и вытащил из-за пазухи письмо. Цзин Ци молча передал письмо Ляо Чжэньдуну, чтобы тот прочел его сам. Ляо Чжэньдун принял его с безграничным недоумением, но с первого взгляда узнал почерк Хэлянь Чжао. Внутри было написано, что под влиянием старшего принца в Лянгуане находилось несколько значительных фигур. Очевидно, что под этим подразумевалось.

Ляо Чжэньдун поднял глаза и посмотрел на Цзин Ци.

— Господин Ляо, честные люди не привыкли говорить намеками. Этот князь прибыл сюда, чтобы дать императору и народу объяснения. Однако какие это будут объяснения, зависит от господина Ляо.

Ляо Чжэньдун с серьезным видом поклонился и сказал:

— Прошу князя дать указания.

— Ах, господин Ляо... — Цзин Ци вздохнул и отряхнул руки от шелухи. — Какой же ты глупый. Знаешь ли ты, почему в Лянгуане поднялся бунт?

Ляо Чжэндун был застигнут врасплох, услышав продолжение:

— Позволь тебя спросить: сколько крупных купцов и помещиков ежегодно платят тебе серебром и сколько выгоды ты с этого имеешь?

Ляо Чжэньдун округлил глаза:

— Князь, не говорите глупости.

Цзин Ци слегка улыбнулся.

— Но, господин Ляо, будь то чиновники или купцы, нет смысла вставать рано, если нет наживы. Все стараются бездельничать, главное табу здесь — двуличие, говорить об этом нельзя. Они уже потратили деньги на собственное спокойствие, так каким образом ты протянул руку к борту чужого судна? Делите награбленное не сходя с места, да еще и перековали мозг человека в собачий. Ваше предательство...

Цзин Ци усмехнулся и замолчал. Ляо Чжэньдун, конечно, внутренне понимал, что местные знатные семьи вмешались, чтобы очернить его, воспользовавшись суматохой, и невольно смутился:

— Князь...

Он взглядом указал на письмо Хэлянь Чжао и сказал приглушенным голосом:

— Аппетит упомянутых людей становится все сильнее. Этот скромный чиновник столкнулся с безвыходными трудностями.

«Ни черта тут трудностей. Только твоя ненасытная жадность...»

Цзин Ци похлопал его по тыльной стороне ладони и проникновенно сказал:

— Господин Ляо, когда солнце пройдет зенит, день клонится к закату, а луна, став полной, обязательно пойдет на ущерб [2]. Остановитесь, пока можете, будьте снисходительны и строги, и тогда тонкий ручей сможет течь длинным потоком. Зачем рыть самому себе могилу? Я еще раз спрашиваю тебя. Если учесть все незанятые места в Лянгуане, сколько должностей всего и сколько ты продал? Эти семьи с большим трудом наскребли свое состояние, купили заслуги своим наследникам, потому даже внештатная должность облагается жалованьем. Ты совершил бессчетное количество подобных махинаций, давая этим семьям пустую власть и богатство. Знаешь ли ты, сколько человек будет ненавидеть тебя до зубного скрежета?

Ляо Чжэньдун вытер пот:

— Эт... этот скромный чиновник недостаточно все продумал.

Цзин Ци вздохнул, покачав головой:

— Все уже случилось, но ты упрямо пытаешься скрыть факты. Этот князь действительно не знает, что хорошего сказать о тебе. Если бы не Его Высочество первый принц... эх!

Ляо Чжэньдун опустился на колени, сотрясаясь от дрожи.

— Князь, прошу, пощадите жизнь этого скромного чиновника!

Цзин Ци усмехнулся и согнул пальцы.

— Скажу по секрету.

Выслушав все, Ляо Чжэньдун удалился, сердце его наполнилось тревогой.

Цзин Ци очень долго в одиночестве просидел в этом павильоне. Возле него стояло свежее нефильтрованное вино с зеленой пенкой и маленькая красная глиняная печь, а снаружи лежал блестящий снег. Вдруг он начал невпопад напевать себе под нос скорбную песнь.

— Тонкий белый шелк чист, словно иней и снег. Резной веер безупречно кругл, словно полная луна. Мой господин всегда держит его при себе, малейший взмах создает свежий ветерок. Боюсь, скоро праздник середины осени... хах, неужели скоро праздник середины осени?.. [3]

В этот момент к нему подошел Цзи Сян и что-то сказал на ухо. Цзин Ци кивнул, пребывая в хорошем настроении:

— Пусть войдет.

Цзи Сян повернулся и вышел. Вскоре после этого он провел Ли Яньняня через маленькую веранду в павильон для наблюдения за снегом.

— Князь действительно утонченная натура, — подобострастно улыбнулся тот. — Можно сказать, сейчас самое время любоваться свежевыпавшим снегом. Как жаль, что мы здесь редко видим его белизну. Посмотрите, как он чист.

Цзин Ци улыбнулся.

— Присаживайтесь, господин Ли.

Ли Яньнянь поблагодарил его и сел. Цзи Сян налил им вина и беззвучно отступил в сторону.

Ли Яньнянь смочил губы и почувствовал свежий аромат, ударивший прямо в голову. Он невольно похвалил напиток, но Цзин Ци остался невозмутим. Дождавшись, когда он добьет, Цзин Ци медленно заговорил:

— Господин Ли, сегодня этот князь пригласил тебя, во-первых, попробовать вино, а во-вторых...

Он вытащил из рукава пожелтевшее письмо и с усмешкой протянул его Ли Яньняню.

— А во-вторых, я нашел кое-что интересное. Прошу господина Ли взглянуть.

Ли Яньнянь раскрыл письмо, и лицо его тотчас изменилось.

***

Примечания:

[1] *вздох боли* Окей. Это китайский 60-летний календарный цикл. Он основан на комбинации десяти небесных стволов и двенадцати земных ветвей (10х12 = 120 вообще-то, но они берут только половину). В этом предложении Прист одновременно упоминает 14-й год, 4-й год и 58-й год по этому циклу... честно говоря, я ума не приложу, как они должны сочетаться, потому что все это один большой беспорядок, с помощью которого китайцы каким-то образом вычисляют благоприятную дату. Запад очень часто ассоциируется со смертью и всем таким, потому ослаблять его влияние — хорошо.

[2] Оба этих высказывания означают «всё, что достигает цветущего состояния, приходит затем в упадок».

[3] Стихи, написанные супругой Ван, которая после потери благосклонности императора сравнивает себя с одиноким осенним ветром.

Глава 37. «Ловля огромной крысы»

Внутри пожелтевшего конверта лежала толстая стопка разнообразных вещей. Происхождение Ли Яньняня, его родня, весь ход его сорокатрехлетней жизни, большие и малые дела, важное и неважное – все было перечислено мелким летящим почерком. Ли Яньнянь бегло пробежался глазами по письму, и чем больше он смотрел, тем больший страх его охватывал. Под конец уже обе его руки безудержно дрожали.