Хэлянь Пэй щелкнул языком и махнул рукой:

— Скорее встаньте.

Повернув голову, он пристально посмотрел на министра Цзяня.

— Дорогой сановник Цзянь Ай, ты только что сказал, что Наш Дацин — Высокое государство, соответственно, мы должны быть снисходительны. Он лишь ребенок, прибывший издалека, сколько ему может быть лет? Зачем ты беспокоишь его? Позовите слуг, чтобы они хорошо позаботились об этом юном шамане.

Дождаться, пока ребенок преклонит колени и коснется головой пола, и лишь потом упрекнуть старого чиновника, выставив его в дурном свете, только чтобы подчеркнуть свое доброе сердце — Цзин Ци почувствовал, что их император действительно великолепен.

Теперь же император наклонился вперед, разглядывая молодого шамана с детским любопытством, и немедленно спросил:

— Юный шаман Южного Синьцзяна, Мы спрашиваем тебя, поскольку ты носишь имя юного шамана, обладаешь ли ты какими-нибудь выдающимися способностями? — он протянул руку, обрисовав жестами в воздухе. — Совершенствуя вашу магию, можешь ли ты стать бессмертным? Можешь ли ты летать, оседлав ветер, и прятаться в земле? О... да, подвластно ли тебе искусство проходить сквозь стены?

В главном зале мгновенно воцарилась тишина. Возвышенный и уважаемый сын неба принимал сдачу пленных, однако первым делом сказал не слова утешения, не угрозы и уж тем более не заявление об обидном поражении и подчинении Дацину. Вместо этого он спросил, могут ли южане проходить сквозь стены?

Вполне возможно, многие хотели либо прикрыть лицо длинными рукавами, как Цзин Ци, притворившись, что их здесь нет, либо молчать, как старый министр Цзянь. Однако, хоть все и молчали, усы их подергивались, будто выражая намерение немедленно напасть.

***

Примечания:

[1] Имеется в виду, что язык Южного Синьцзяня для центральных равнин считается «языком дикарей, варварской речью».

[2] Гуаньхуа – в оригинале – 官话 (guānhuà) – мандаринское наречие (старое название китайского общегосударственного языка).

[3] Взбешенный – в оригинале 横眉立目 (héng méi lì mù) – дословно «вздыбившиеся брови и вертикально вставшие глаза»; в образном значении «[сделать] зверское выражение лица, свирепый вид; взбешенный».

[4] Обряд включал троекратное коленопреклонение с троекратным же прикосновением лба к полу, а также девятикратное челобитье.

[5] «Новорожденный теленок тигра не боится» – образно о молодежи, совершающей необдуманные и дерзкие поступки, не задумываясь над их последствиями; не имеющий опыта не боится нового дела.

[6] Выйти из себя – в оригинале 吹胡子瞪眼 (chuī húzi dèng yǎn) – дословно «встопорщить усы и выпучить глаза»; образно «выйти из себя, злиться, раздражаться».

Глава 7. «Сплошное веселье»

У Си сжал руки, спрятанные в рукавах, настолько сильно, что ногти вонзились в ладони. Высокомерный мужчина сомкнул пальцы на подбородке и улыбнулся, вызвав непередаваемое чувство нетерпимости. У Си подумал, что этот человек смотрел на него, как знатный господин ради забавы смотрит на котят и щенков.

Высокий потолок главного зала напоминал маленькое небо. Дракон, будто живой, обвивал колонну, стремительно поднимаясь ввысь. Все взгляды устремились на У Си. Тот думал, что умел сохранять спокойствие, что многому научился, следуя за Великим Шаманом, и знал, что правильно, а что нет. Однако ему еще никогда не было так тяжело контролировать себя, как сейчас.

В Южном Синьцзяне Великие Шаманы были подобны богам, люди почитали их, словно главное божество Цзя Си. Юные шаманы в будущем становились Великими Шаманами, а значит, были маленькими посланниками небес. Покинув родную семью, они с малых лет находились рядом с Великим Шаманом и учились множеству разных вещей. В глазах своих соплеменников они удостаивались ничуть не меньшего уважения, даже если были только детьми.

Сейчас казалось, будто вся кровь, хлынув к сердцу, яростно желала вырваться из тела и броситься на всех, кто презирал его.

У Си повернул голову и увидел А Синьлая и остальных — его храбрые соплеменники и воины стояли рядом, жалкие и униженные. На их лицах отражалось негодование, однако они даже не могли открыть рот. Мужчины, которые не отступали при встрече с дикими зверями и ядовитыми змеями, сейчас стояли и задирали головы, только чтобы увидеть множество надменных людей.

Словно растоптали кучку жучков.

У Си глубоко вдохнул и медленно заговорил на таинственном мандаринском наречии:

— Слова императора, должно быть, связаны с колдовством людей центральных равнин. Мы в Южном Синьцзяне таким не занимаемся.

— О? Тогда что вы совершенствуете?

У Си пристально посмотрел на него, и даже Цзин Ци, не говоря уже о самом Хэлянь Пэе, ощутил, что взгляд этого ребенка весьма странный, будто наполненный особой демонической энергией. Этот взгляд заставлял людей чувствовать недомогание и не имел ничего общего с очаровательностью других детей.

У Си поднялся на ноги.

— Возможно, император позволит мне показать?

— Хорошо, — спешно кивнул Хэлянь Пэй. — Тебе нужны какие-нибудь вспомогательные предметы?

У Си ничего не ответил, глаза его на мгновение слегка изогнулись, будто от улыбки, но Цзин Ци, не сдержавшись, нахмурился. Обернувшись, У Си как раз наткнулся на его хмурый взгляд. Только сейчас он заметил, что рядом с императором центральных равнин, чуть повернувшись, стоял неприметный ребенок. Однако У Си лишь мельком взглянул на него, развернулся и сделал пару шагов, остановившись напротив чиновника Министерства церемоний, Цзянь Сыцзуна.

У Си поднял на него изогнутые серпом, большие и черные глаза, прижав руки к груди, будто в знак приветствия. Цзянь Сыцзун не понял, чего от него хотят, поэтому нахмурился, смерив чужака взглядом.

Внезапно Цзянь Сыцзун почувствовал что-то неправильное, словно его ослепили, оставив перед глазами лишь неясный туман. Он поспешно отступил назад, жужжание заполнило его уши, заставив бездумно оглядываться по сторонам не в силах узнать людей вокруг. Цзянь Сыцзун понял, что попал под воздействие чар юноши, на лице его сменялись страх и ярость, когда он гневно указал на У Си:

— Ты...

Но взглянув снова, он увидел перед собой уже не юношу в монашеской рясе, закрывающей лицо, а молоденькую девушку в персиковом платье. Женщина улыбнулась ему, обнажив ряд жемчужно-белых зубов, щеки ее вспыхнули бледным румянцем, брови слегка опустились, выражая мягкое изящное заигрывание. В уголках ее век словно были длинные крючки, и этим она напоминала Сяо Хэюэ, лучший из цветков [1] древнего публичного дома.

Он тотчас покраснел.

Едва увидев, что красавица подошла на два шага ближе и стала раздеваться, Цзянь Сыцзун удивился, как женщина могла вести себя столь распутно при всем честном народе, не испытывая ни капли стыда? Только он собрался остановить ее, как вдруг заметил, что вокруг ни души. Главный зал опустел: все министры и чиновники исчезли, остались только он и эта женщина.

Еще раз осмотревшись, он обнаружил, что вместо главного зала появилась заполненная алым шелком «Башня рождения дыма» [2].

Женщина, столь похожая на Сяо Хэюэ, подошла обманчиво близко, ее легкое верхнее платье было почти распахнуто, оголяя мягкую грудь, где виднелась яркая точка цвета киновари. Ее глаза были затуманены, словно от смущения и обиды, и полнились разными эмоциями, которые в следующий момент исчезли, оставив лишь пару влажно блестящих миндалевидных глаз.

Цзянь Сыцзун почувствовал, как жар начал распространяться внизу живота от этой сцены, все духовное в нем почти рассеялось, и он, не сдержавшись, протянул руку, чтобы крепко сжать красавицу в объятьях.

Человек в его руках изо всех сил пытался освободиться, лишь добавляя себе очарования. Цзянь Сыцзун только и мечтал упасть с ней в ароматное тепло красного шелка, заняться любовью и вместе направиться к горе Ушань [3].

В этот момент он услышал смешок, принадлежащий, похоже, ребенку. Звук был несколько резким, но холодным, и казалось, мог пронзить нутро человека и заставить дрожать.