Подняв голову, он увидел множество людей, наводнивших обе стороны дороги. Кто-то нес птичьи клетки, кто-то держал корзины, но все до единого обступили их экипаж и провожали жадными взглядами сопровождающих его людей, словно те были необыкновенными животными.

Экипаж медленно выровнялся и продолжил свой путь по прямой, выложенной голубовато-серым камнем дороге. В центре города протекала извилистая река, а несколько довольно больших и особенно ярких лодок бесшумно пристали к берегу, пока журчащая вода с легкостью струилась мимо них. Свисающая ветвь ивы на берегу реки, казалось, тянулась к У Си. Он поднял руку, но не смог схватить ее.

В это время экипаж остановился, и послышались приближающиеся шаги. У Си опустил занавеску, подобающе сел и, когда дверь открылась, увидел члена своего племени и сопровождающего, А Синьлая, что стоял с прямой осанкой, словно изо всех сил хотел казаться выше. За его спиной находился мужчина, улыбающийся во весь рот, в странной высокой шляпе и с широкими рукавами, которые скрывали руки, свисая до колен.

— Ах, Ваше превосходительство и есть юный шаман? — прозвучал тонкий и резкий голос. — Это место приветствует вас.

Сопровождающий его Лу Байчуань поспешно разъяснил эти слова на грубом языке Южного Синьцзяна [1]:

— Это евнух Си, служащий лично императору, человек первостепенной важности. Император специально послал евнуха Си к воротам Сюаньдэ, чтобы поприветствовать вас, а также устроил угощение во дворце в честь приехавшего из далеких краев гостя.

Лу Байчуань был ханьцем с границы Южного Синьцзяна. Во время войны он стал одним из проводников, которого нанял Фэн Юаньцзи. Его хорошее знание гуаньхуа [2] и Синьцзянского диалекта помогли ему быстро взобраться по общественной лестнице и стать известным человеком в армии. Знание китайского языка группой гостей из Южного Синьцзяна ограничивалось парой фраз для простой беседы, даже совсем слегка сложные формулировки они уже не понимали до конца, поэтому Лу Байчуаня специально назначили переводчиком для юного шамана.

Лицо У Си скрывала темная вуаль, являя взгляду лишь пару невероятно черных глаз, смотрящих сквозь Лу Байчуаня. На мгновение улыбка на лице Лу Байчуаня застыла из-за того, что ему казалось, будто эти глаза принадлежат совсем не ребенку, слишком темные, необузданные, будто созданные по единому образу с глазами старого Великого Шамана, холодный взгляд которых вызывал в людях неудержимую дрожь.

У Си медленно встал, и Лу Байчуань заискивающе протянул ему руку, чтобы помочь, но А Синьлай оттолкнул его, ударив ладонью.

Лу Байчуань пришел в ярость, однако, обернувшись, увидел свирепого южанина, гневно уставившегося на него. Молодой воин выглядел разъяренно, яркие татуировки покрывали оголенную верхнюю часть тела. В одно мгновение Лу Байчуань охладил свой гнев и смущенно отошел в сторону, наблюдая, как А Синьлай наклонился, скромным движением позволив У Си опереться о свое предплечье и осторожно помог ему слезть с экипажа.

У Си поднял глаза и посмотрел на того евнуха с пронзительным голосом, немного помедлив. Однако затем он вспомнил о прощальных наставлениях Великого Шамана, что гласили сдерживать себя на центральных равнинах ради защиты людей их клана, и наконец слегка склонил голову.

Евнух Си тут же поклонился, выражая тем самым, что не смеет принять это скромное приветствие:

— Вы оказали этому старому слуге слишком большую честь! Я ни в коем случае не смею!

Императорский город находился в самом центре столицы, палаты дворцов соединялись одни с другими, сияние золота и яшмы, в котором было легко затеряться, словно поднималось к облакам. У Си запрокинул голову, подумав, что это действительно высоко...

Он почувствовал страх, но не мог показать его, поскольку А Синьлай и остальные находились за его спиной, а вражеские воины и полководцы наблюдали за ним. Он не мог позволить своему племени потерять лицо.

У Си глубоко вздохнул, поправил одежду и последовал за евнухом Си внутрь.

Когда воины Южного Синьцзяна наконец вошли в тронный зал, перешептывающиеся военные и гражданские чиновники затихли, наблюдая за стройными рядами угрожающего вида южан. Многие годы жизни под открытым небом сделали их плечи особенно широкими; обнаженную, медового цвета кожу мужчин украшали тотемные татуировки, а волосы их были распущены.

Цзин Ци, по милости императора Хэлянь Пэя, восседал у него под рукой и, думая, что другие люди не обращают на него внимания, пытался незаметно зевнуть. Посреди зевка он услышал объявление и сдержался, быстро моргая, чтобы скрыть подступающие слезы и удержать глаза открытыми.

Он смутно помнил, что в его прошлой жизни южане преклонили головы, император удовлетворил свое тщеславие и больше ничего ужасного не происходило. Не было никакого заложника, привезенного в столицу. В самом деле, с каждым новым перерождением некоторые вещи менялись.

Он также не смог сдержать любопытство, желая увидеть издалека, как выглядит неукротимый южный народ, полностью уничтоживший четыреста тысяч отборных воинов Дацина.

Но повернувшись, Цзин Ци увидел ребенка, окруженного этими воинами. Мальчишеское тело было завернуто в иссиня-черную мантию, что даже лицо было не разглядеть, открытыми оставалась лишь пара темных и мрачных глаз. Ребенок стоял очень прямо, словно не боялся всех собравшихся людей, что мерили его взглядами.

Неизвестно почему Цзин Ци почувствовал к нему жалость.

Офицеры Дацина преклонили колени, громко приветствуя Его Величество. Несколько секунд воины Южного Синьцзяна переглядывались между собой, а потом все как один также резко опустились на колени. Только юный шаман в черных одеяниях продолжал одиноко стоять.

Взбешенный [3] чиновник Цзянь из Министерства церемоний прочистил горло, яростно сказав:

— Какая дерзость! Раз уж вы покорились Дацину, то должны уважать наши священные традиции, вы увидели Его Величество, увидели обряд коленопреклонения перед троном [4], почему вы не встали на колени?!

— Император Дацина, — громко сказал А Синьлай. — Мы потерпели поражение и признали себя твоими поданными, потому при необходимости встанем на колени. Однако юный шаман — будущий Великий Шаман, посланец главного божества Цзя Си, который ни перед кем не преклонит колени!

Сильный голос А Синьлая эхом разносился по залу при каждом его слове.

Цзин Ци с интересом присмотрелся, чуть прищурившись. Этот человек выглядел рослым и крепким, однако, услышав звучание его речи, Цзин Ци с опасением подумал, что тот был еще только ребенком, имеющим упрямство новорожденного теленка, который не боится тигра [5].

Лицо министра Цзяня стало крайне бледным, он почти вышел из себя [6]:

— Наш император — единственный истинный Сын Неба, занимающий императорский трон, и даже если ваши ничтожные варварские полубоги лично спустятся с небес, то не смогут проявить неуважение, не говоря уже о ребенке с каким-то там званием!

А Синьлай уставился на него сверкающими, подобно меди, глазами. Министр Цзянь не был таким же талантливым человеком, как Лу Байчуань. Хотя этот старик носил одежду высшего сановника и казался таким слабым, что от ветерка свалится с ног, хотя он и следовал правилам Министерства церемоний больше прочих, тем не менее в действительности он был лишь упертым ослом. За всю свою жизнь он преуспел лишь в двух вещах: оскорблении людей и прожигании их гневным взглядом после оскорбления. Даже сам Хэлянь Пэй в некоторой степени старался избегать его. Теперь этот старик и юноша молча уставились друг на друга, не желая уступать.

Цзин Ци слегка опустил голову, подавляя рвущийся наружу смех.

Однако У Си неожиданно протянул руку, положив ее на плечо А Синьлая, после чего вышел вперед и опустился на колени.

— Юный шаман Южного Синьцзяна У Си выражает свое почтение Его Величеству Императору Дацина.

Его голос еще не изменился, но звучал абсолютно чисто и холодно, без мягкой изящности. Он обеими руками оперся о землю, обнажив немного бледные кончики пальцев, после чего наклонился и с почтением коснулся лбом пола. Цзин Ци заметил, что южные воины позади него в миг крепко сжали кулаки, а молодой человек, только что бросивший вызов министру Цзяню, выглядел так, будто его облили ушатом холодной воды, уголки его глаз покраснели.