Смутно что-то припомнив, он вдруг широко раскрыл глаза.

Цзин Ци неторопливо нащупал кусок зеленого нефрита за пазухой и положил на стол.

— Это... это моего дашисюна... — воскликнул Лян Цзюсяо.

Он нерешительно взял нефрит в руку и тщательно осмотрел. Естественно, он не мог не узнать вещь, знакомую ему с детства. Затем он поднял голову, взглянул на Цзин Ци и тотчас с глухим стуком упал на землю:

— Этот простолюдин не знал, что князь... Я нанес вам сильное оскорбление. Прошу князя простить меня.

Голос его наполнился почтительностью.

— Не нужно, — улыбнулся Цзин Ци. — Этот князь не выдержит от тебя подобных церемоний. Если бы я оказался злодеем, разве ты сейчас не понес бы огромные потери?

Лян Цзюсяо низко поклонился.

— Этот простолюдин хорошо знает характер дашисюна. Если бы князь действительно не считался с человеческой жизнью и был продажным чиновником, дашисюн ни за что бы не завязал дружбу с князем. Этот простолюдин поступил опрометчиво, встревожился вашим поведением и чуть было не совершил большую ошибку...

Он продолжал мямлить, пока губы не онемели, стоял на коленях и непрерывно кланялся, отказываясь поднимать голову.

Он искренне сожалел и раскаивался, даже глаза его покраснели от беспокойства. Цзин Ци мысленно вздохнул, подумав, что этот Лян Цзюсяо, скромный ребенок, отличался от своего дашисюна, чья душа была преисполнена коварных замыслов: если бы Цзин Ци не простил его, то, вероятно, он продолжал бы досаждать ему в таком духе до самой смерти. Тогда Цзин Ци наклонился, помог Лян Цзюсяо подняться и сказал:

— Хорошо, раз уж ты шиди Цзышу, я побеспокою тебя одним делом.

Глаза Лян Цзюсяо заблестели:

— Прошу, князь, скажите!

Цзин Ци достал бумагу и кисть и быстро написал несколько имен.

— Помоги мне тайно навести справки об этих людях... Происхождение, наличие родственников среди знати, чем больше информации, тем лучше. Особенно об Ли Яньняне.

— Разве он не приспешник Ляо Чжэньдуна? — удивился Лян Цзюсяо.

Цзин Ци покачал головой, не став ничего объяснять:

— Пусть кто-нибудь разузнает о нем. Отсюда этому князю будет неудобно посылать письма остальным. Придется положиться на вас.

Поскольку этот парень сам попал ему в руки, не использовать его будет бессмысленно.

Лян Цзюсяо воодушевленно кивнул:

— Слушаюсь!

— Тогда иди и будь осторожен, когда приходишь и уходишь.

Он передвигался в полной темноте. Лян Цзюсяо был растяпой, но с некоторой долей самосознания. Получив указания Цзин Ци, он больше не своевольничал и выполнял любой его приказ, оказывая огромную помощь. В глазах Ляо Чжэньдуна и остальных князь Наньнина будто бы прибыл не расследовать дело, а веселиться.

В тот день он специально пригласил нескольких человек, чтобы спросить, есть ли здесь какие-нибудь местные фирменные безделушки, которые можно забрать с собой и подарить ребенку в столице.

Наместник Ляо не знал, какого «ребенка» он имел в виду, подумав, что это кто-то из потомков знати. Он собрал группу из четырех человек, включая себя самого и Ли Яньняня, чтобы они все поочередно составляли Цзин Ци компанию. Цзин Ци под красивым предлогом ожидания торжественного подавления мятежа вел сытую веселую жизнь.

Так воцарились мир и равновесие.

Здесь он был свободен, но из-за поспешного отъезда из столицы не успел на одно грандиозное событие — бракосочетание наследного принца.

Накануне вечером, Хэлянь И отпустил всех слуг и всю ночь одиноко просидел в своем кабинете. Он открыл потайную полку, запрятанную глубоко под бумагами и литературными трудами, и достал оттуда маленький ящичек. Словно держа в руках редкое сокровище, он очень осторожно открыл его. Внутри лежали куча выцветших безделушек и свернутая в свиток картина.

Вещицы были разного качества, некоторые аккуратные, некоторые грубые, но все они были подарены ему одним человеком.

Хэлянь И вспомнил, как Цзин Ци в детстве лепетал что-то, изображая из себя маленького взрослого, но стоило отвернуться, как на лице его появлялась недобрая улыбка. Всего через три дня без дисциплины он уже мог забраться на крышу и содрать с нее черепицу. Раз за разом императорский наставник Чжоу злился до потери голоса и дрожи в бороде. Он вспомнил, как тот румяный и нежный малыш постоянно преподносил ему всякие безделушки так, как преподносил бы сокровища маленькой девочке из знатной семьи. Неизвестно, где он этому научился.

«Ваше Высочество наследный принц, этот слуга специально привез это с прогулки за пределами дворца. Если ты снова меня разозлишь, я не буду столь милосерден».

«Братец наследный принц, вчера дядюшка император подарил мне пару кроликов. Я хотел отдать одного тебе, но мне не разрешили... Императорский наставник Чжоу снова заставил меня переписывать «Записки о благопристойности» в наказание. Ты... не мог бы помочь мне с парой страниц? Всего парочкой?»

«Братец наследный принц, быстрее, смотри, я сам сплел эту бамбуковую свинью... а? Клетка с цикадами дядюшки императора? Это.. э-это не тот бамбук, честное слово. Тот я уже разобрал и спрятал».

«Братец наследный принц...»

«Братец наследный принц...»

Уголки рта Хэлянь И бессознательно приподнялись в легком подобии улыбки, невыразимое чувство нежной привязанности вдруг появилось в его глазах.

Хэлянь И протянул руку и раскрыл свиток. На нем был изображен юноша, небрежно сидящий на голубовато-сером камне, с угловатыми чертами лица. Волосы его были собраны в узел, на коленях лежала какая-то книга. Опустив голову, он внимательно смотрел на письмена, лицо его озаряла едва заметная блаженная улыбка — он был словно живой. Художник был весьма посредственным, но своей кистью раскрыл неописуемые чувства, словно каждая частичка юноши на картине просочилась в его сердце. То хмурящееся, то радостное лицо представало взору, стоило только закрыть глаза.

Хэлянь И вдруг закрыл глаза, свернул свиток и поднес его к краю свечи. Он долго стоял неподвижно, а затем суетливо погасил пламя, вспыхнувшее на краю картины, и тяжело вздохнул. Еще раз бережно рассмотрев свиток и безделушки, он снова спрятал их в глубине потайной полки.

Лишь потому что он Цзин Бэйюань, а я Хэлянь И...

Лишь потому что...

Долгая ночь казалась бесконечной.

Наследная принцесса была внучкой великого наставника Сун. Говорили, что она мудра и добродетельна, обладает лучшими душевными качествами и отличается изящным ароматом османтуса. У Си впервые наблюдал за столь величественной свадебной церемонией.

Месяц года красного Быка, день года красного Кролика, год белого Петуха — все это ослабляло влияние запада и потому прекрасно подходило для свадьбы [1].

Праздничный наряд для большого жертвоприношения небесам, гадание на счастье, ритуал подношения подарков. Все официальные чины стояли по бокам Зала почитания небес. Император сидел в темно-красных одеждах, совершая жертвоприношение с возлиянием вина. Наследный принц лично встретил супругу за главными воротами, облаченный в церемониальную одежду, в сопровождении императорских телохранителей, по всем правилам этикета.

Каждый шаг соответствовал определенным правилам. Небо и земля пребывали в гармонии с инь и ян, не препятствуя людским делам. Молитвы небесам о счастье песней разносились на десятки ли. Неразборчивые слова подхватывались ветром, величественные и серьезные, пронизанные одиночеством. У Си рассеянно слушал их. Он не понимал большинства стихов, но вдруг ощутил душевную пустоту.

Он повернул голову, взглянув на огромный дворец, что стоял здесь уже много веков, и почувствовал, что вся столица была четырехугольной клеткой. Будто сквозь сон он вспомнил последние семь лет, что пронеслись в одно мгновение. Он всегда считал себя пленником, но оказалось, пленником был каждый.

У Си вспомнил Цзин Бэйюаня из сна. Его тело было холодным, лишь на губах сохранился след теплоты. Неясная дымка как будто всегда окутывала его черты. А еще эти невероятно белые волосы... Желание забрать этого человека в Наньцзян вдруг вспыхнуло в его сердце с небывалой силой. Он не хотел, чтобы Цзин Ци целые сутки о чем-то размышлял и льстил, не хотел, чтобы тот всесторонне обдумывал каждый шаг и с утра до ночи не знал покоя.