[5] Мулань – девушка, переодевшаяся мужчиной и ушедшая в армию вместо своего отца; образ верной дочери и героини.
В тот момент бывшие подчиненные Фэн Юаньцзи и остатки людей Хэлянь Чжао, ранее несовместимые, как огонь и вода, наконец пришли к согласию. Месяц спустя число воинов в столице достигло ста восьмидесяти тысяч и вся провизия была собрана.
Будь это простолюдин или солдат, эмоции каждого достигли пика – император Жунцзя, Хэлянь И, вероятно, стал самым авторитетным императором за всю историю Великой Цин.
Восьмого октября Хэ Юньсин вместе с войсками, оставшимися после битвы на северо-западе, вернулся в столицу живым.
Услышав новости, Хэлянь И лично встретил его у городских ворот. Хэ Юньсин опустился перед ним на колени там же, где стоял, и не сдержал горьких слез. Взяв себя в руки, он не стал молить о снисхождении, а Хэлянь И не стал осуждать его, просто включил в число генералов столичного гарнизона. В подобное время, был ли кто-то жив или мертв, им всем стоило набраться храбрости.
Чжоу Цзышу не знал, что Лян Цзюсяо, которого он отослал, на полпути использовал мелкий трюк и сбежал, когда двое его сопровождающих отвернулись. Лян Цзюсяо не поднимал шум, но очень кстати наткнулся на резервное войско, направляющееся в столицу с юга, и присоединился к ним под вымышленным именем Сяо Цзян.
За все это время он так и не смог смириться. Не смог смириться с тем, что его шисюн убил семью Цзян Чжэна, не смог смириться со словами князя, что морозом пробирали его до самых костей. Он знал, что был глупым, не умел видеть все наперед и не понимал ход мыслей этих умных людей. Однако он постоянно испытывал чувство вины.
Он всегда мечтал, что однажды станет великим героем, поддерживающим справедливость, но после приезда в столицу полностью потерял себя. Лян Цзюсяо чувствовал, что должен вернуться, пусть не ради того, чтобы преодолевать трудности вместе со своим шисюном, но ради того, чтобы во времена, наполненные кровью и пламенем, снова встать на путь «великой истины».
За этот короткий месяц каждый сжал в кулак свою решимость.
Ну что же, захватчики, смелее, нападайте!
Глава 72. «Последняя битва (2)»
У Си казалось, что он видит глубокий сон, переворачивающий весь его мир. Этот сон был слишком настоящим – настолько, что всё и все внутри него казались реальными, не давая ему шанса отличить действительность от фантазии.
Ему снился день, когда его экипаж проехал густые леса Наньцзяна. Следуя по очень длинной дороге, он видел много людей, а затем в одиночку приехал в самое процветающее и прекрасное место в мире – к реке Ванъюэ, что текла на тридцать ли вдаль; и на воде, и по ее берегам пели и танцевали красавицы.
После этого он встретил кого-то. Глаза того человека выглядели еще более живыми, чем отблески света на воде. На его лице всегда была улыбка. У него всегда были средства на жизнь в предельном комфорте. Он любил хорошее вино и красивых людей. Он говорил и работал с размеренным спокойствием и никогда ни с кем не ссорился. Однако у него было и много недостатков: он был ужасно избалованным представителем «золотой» молодежи.
Но стоило У Си заметить его краем глаза, как на сердце теплело.
Ему снилось множество полных покоя дней. Тот человек, беззаботно оперевшись на спинку скамьи под большим деревом и лениво прищурившись, объяснял вещи, которых не было в книге так, будто знал их с рождения. Ему даже не нужно было сверяться с рукописью – он уверенно говорил даже в полусне, изредка поднимая руку, чтобы выпить чашку чая. От его широких рукавов исходил особенный нежный аромат.
Еще ему снились теплые ладони этого человека, снилось, как на его лице мелькают всевозможные эмоции, когда тот называет его «ядовитым созданием», снилось, как тот держит на руках соболя, как надевает красную нить с висящим на ней кольцом, едва заметную на его белоснежной шее, снилась та ночь, когда его кровь вскипала от переизбытка эмоций.
Но все эти радости тревожили его; он смутно чувствовал, что что-то не так. Широко раскрытыми глазами У Си смотрел на чужую улыбку, все острее чувствуя поднимающуюся в душе панику. Будто светившиеся черты человека, что стоял перед ним, постепенно все сильнее бледнели, пока под его кожей не проступили вены. Приподнятые уголки губ вдруг опустились, глаза опустели, и из уголков его рта потекли струйки алой крови, капля за каплей падая на белоснежные одежды.
Страшно перепугавшись, У Си протянул к нему руку, но не смог дотянуться, а затем опора вдруг исчезла у него из-под ног. Все его сознание помутнело, осталось лишь отчаяние, въевшееся в его грудную клетку и вставшее комом в горле, словно желая разорвать его сердце.
У Си резко открыл глаза, но перед ними стоял туман. По ушам бил шум экипажей. Он невидяще уставился в никуда на какое-то время, не в силах вспомнить, где находится, и положил руку себе на грудь. В уголках его глаз осталось что-то холодное; потерев их, он с удивлением обнаружил, что все его лицо залито слезами.
– Юный шаман проснулся! Он проснулся! – громко закричал кто-то.
В это мгновение в его голове пронеслась абсолютно нелепая мысль: это была дорога в столицу, верно? Все это было лишь в его воображении и никогда не происходило.
Вскоре перед ним возникло лицо А Синьлая, и тот неуклюже помог ему подняться.
– Юный шаман, выпейте воды.
Взгляд У Си скользнул по морщинкам в уголках чужих глаз, а затем по собственным взрослым рукам. Та его мысль начала медленно угасать, словно фейерверк, упавший в воду, и наконец оставила после себя лишь облачко пепла, упавшее в пробирающий до костей холод волн.
Он молча выпил полчашки воды из рук А Синьлая, закрыл глаза и спиной прислонился к циновке. В его голове было абсолютно пусто. Он сосредоточился лишь на боли, исходящей из его сердца – боли, что волна за волной разрывала его внутренности на части.
Цзин Бэйюань… Цзин Бэйюань… Цзин Бэйюань… Цзин Бэйюань…
А Синьлай и Ну Аха наблюдали за ним со стороны, не осмеливаясь издать ни звука. Они смотрели, как У Си полулежит, с несчастным лицом схватившись за грудь, пока не прогорела палочка благовоний. Он почти не дышал и сильно нахмурил брови.
Лишь долгое время спустя он спросил:
– Где мы?
А Синьлай и Ну Аха переглянулись.
– Уже проехали Шучжун, – тихо ответил Ну Аха.
У Си легонько кивнул и больше ничего не сказал.
А Синьлай взволнованно открыл рот в порыве заговорить. Ну Аха схватил его в попытке остановить, но тот лишь гневно обернулся, посмотрел на него и все равно начал говорить:
– Шаман, когда мы останавливались на постоялом дворе несколько дней назад, я слышал, что племя Вагэла уже скоро достигнет столицы…
У Си открыл глаза и посмотрел на него; чернота его глаз словно подернулась легкой дымкой. В них больше не было ни одной из тех ранее отчетливых эмоций, и А Синьлай вдруг осознал, что этот взгляд несколько отличался от прошлого взгляда шамана. Что же он напоминал? Взгляд князя Наньнина, взгляд наследного принца Великой Цин: внутри него скрывалось много всего, но это было так глубоко, что другие не могли разглядеть.
Однако он продолжил говорить, не изменившись в лице:
– Юный шаман, одно слово, и мы тут же развернем лошадей обратно! – он яростно смахнул руку Ну Аха, который пытался его остановить. – Не нужно останавливать меня! Что насчет князя? Разве все, что он делал, неизменно правильно? На мой взгляд, у него тоже каша в голове! Шаман, давайте вернемся. Давайте вернемся в столицу и тайно увезем его! Остальное пусть пойдет прахом, плевать. Позже мы хорошенько отходим князя хлыстом и заставим… заставим…
У Си посмотрел на него бесстрастным взглядом, и слова застряли у А Синьлая в горле.
– Пришпорьте лошадей, – кратко и четко сказал У Си.
А Синьлай и Ну Аха изумленно замерли.
– Гоните их в Наньцзян, – продолжил тот. – Не жалейте их. Пусть наши братья усердно поработают несколько дней, чтобы мы поскорее добрались до Наньцзяна. Чем раньше, тем лучше… Как только я восстановлю контроль над дыханием, найдите мне быструю лошадь, и я покину вас.
