Сан Владимыч слушал, вставлял странно уместные комментарии вроде «да ну настежь!», «все люди как люди, а вы — деловые на блюде», и где-то между делом ронял зёрнышки вопросов. Лишь закончив, Александр понял, что выдал больше, чем следовало. Сан Владимыча не устраивало и это. Он долго гипнотизировал мойку, всем лицом помогая работе мысли, пока не резюмировал:

— Я правильно понимаю, что за тобой бегает сумасшедший с ножом, и вместо того, чтобы обратиться в полицию, ты треплешься с отлежавшим в Гоголевке приятелем и добровольным отшельником, который пьёт воду из унитаза?

— Евген — гость города, — зачем-то уточнил Александр. Сан Владимыч был неумолим:

— Гостям города предписано оставаться у родственников, друзей, или гостинице, отметившись у участкового.

— Так он в гостинице!

— Надо бы погонять чаи с его участковым…

— Дядь Саш, ты мне поможешь? — не скрывая отчаянья в голосе, взмолился Рассветов.

Сан Владимыч, начавший проваливаться в какие-то свои долгоиграющие планы с участковым, чуть дрогнул и вернулся в реальность.

— Сильно же ты напуган, раз попёрся ко мне, а не в участок!

— Дядь Саш, можно как-то без полиции?

— Без полиции? — не сразу поверил в высказанное кощунство Сан Владимыч. — Я понимаю, ты напуган, но…

— Не настолько я напуган!

— Правда? Тогда, бесстрашный гражданин — вот не обращаемся мы в полицию, а дальше? Осада? Нам надо в магазин ходить, а если он так хорош, как ты говоришь… хотя я не верю… Сказать правду? Уверен, это была случайная акция насилия, а ты невольный свидетель. Дашь показания, к психологу запишешься, крышу подпаять, и скатертью по жопе. Отсидишь сегодня в участке, походишь недельку с парой сотрудников успокоения для. Я пошуршу, чтобы кадров подогнали посообразительнее.

Так Александр понял, что больше умалчивать бессмысленно.

— Нельзя полицию, дядь Саш. Разыскивают меня.

— Что? — необычайно отчётливо проговорил Сан Владимыч.

— Они вывезли соседку… перепутали, мы полные тёзки… Пытались оцепить Петрову Крепость… Человек Мэра тащил меня в машину, чтобы сдать, и если бы не тот псих… Евген сказал, какие-то Скрепы, но я, говорит…

— Скрепы? Откуда этот хрен знает про Скрепы?

— Тебе что-то известно?! — ошарашило Рассветова. Сан Владимыч резко отвернулся: взболтнул лишнего.

— Твой друг слишком долго жрал одни грибы.

— Что ты знаешь про Скрепы?

Сан Владимыч взмахнул уже рукой, чтобы обрубить эту тему, но разглядев что-то на обращённом к нему лице Саньки, осёкся и вздохнул.

— Этот наркоман вбил тебе в голову, что ты один из них? Показать бы ему, откуда помидоры растут… Тайна это, Санька, и тайна государственная.

— Но как-то «этот наркоман» о ней прознал.

— Болтуны, сраные, утечки…

— Дядь Саш, почему меня разыскивают?

Дядька взглянул на него совсем как Евгений.

— А разыскивают? Чего ты натворил?

— Ничего!

— Верю. Слушай, у многих бы от такой неожиданной расправы крыша протекла. А ты у нас натура ещё и впечатлительная…

— Я не псих!

— Ты не псих, Санька. Ты не псих, — очень уж печально повторил Сан Владимыч и, передёрнув плечами, поднялся. — А Скрепы твои…

Он прошёл к окну и покачал головой на хлопья тумана, от которых запотели стёкла.

— Дурость полная. Старый ФСБшный проект, куда время от времени вовлекали офицеров полиции от майора и выше. Тоже разок посодействовал. Одни спецы выявляли людей, которые сталкивались с необъяснимым, а другие определённым образом влияли на них через соцсети, чтоб они поскорее забывали о своём опыте. Мы предоставляли по запросу кое-какую информацию и помогали изловить упорствующих.

— Это они — «Скрепы»? Что значит «необъяснимое»?

— То, на что не может ответить современная научная парадигма. Считается, что психику общества лучше оберегать, пока специально обученные профессионалы не впихнут «необъяснимое» в эту самую парадигму.

— И глядя, что творится с Чернокаменском, они решили выдернуть «Скреп», чтобы выудить из них какие-то знания?

— Этого я не знаю, Санька.

— Выдергивают же, дядь Саш! Но я не могу понять, зачем. Неужели не собрали достаточно сведений на этапе выявления?

Сан Владимыч налил себе чаю, опёрся задом о мойку и воззрился на Рассветова сверху вниз.

— Слышал, может, «врёт как свидетель»? Если не знать, как выуживать прямо из подсознания… но этот разговор и так зашёл слишком далеко.

Александр знал, что больше от дядьки не добьёшься и некоторое время воздавал должное его чаю. Напор сквозняка не ослабевал, но Рассветов начинал отогреваться изнутри. Сопоставляя истории Евгения и Сан Владимыча, он чувствовал себя жонглёром с синдромом Паркинсона. Обе отдавали безумием: одна — изысканно-мистическим, другая — пошло-конспирологическим, обе могли как противоречить, так и взаимодополнять друг друга, но одна деталь не встраивалась ни туда, ни сюда. «Зачем я»? В схеме Евгения Рассветов не Скрепа, да и не происходило с ним до сегодняшнего дня ничего необъяснимого.

«А что, если я не воспринимал необъяснимое как нечто из ряда вон?»

Он вспомнил собственную повесть эпохи раннего творчества. Главный герой почти каждый день слышал в одном и том же месте подъезда детское пение. Эта маленькая деталь постоянно жила на задворках, отодвинутая туда кучей насущных дел. Жизнь текла и менялась, и лишь этот едва уловимый смех с простенькой песенкой оставался некой константой. Лишь десятки лет спустя мужчина заподозрил, что это явно не соседский ребёнок, и то он задумался об этом, когда его опрашивал охотник за нечистью, представившийся репортёром жёлтой газетёнки. А когда песенка утихла (экзорцизм прошёл, естественно, без его ведома и участия), мужчина и сам не заметил, как забыл о его существовании. Повесть заканчивалась на том, что его собственный ребёнок умирал примерно в таком же возрасте, как и дух.

Александр поднял глаза на дядьку. Тот смотрел в экран своего телефона и недовольно покрякивал.

— Что такое, дядь Саш?

— А? — вздрогнул от его голоса Сан Владимыч. — А, это Анька.

— Где она, кстати?

— На митинге, — не переставая что-то энергично печатать, промычал Сан Владимыч. — Вообразила себе, что тупой папашка-мент не знает.

— Как это ты на неё не повлиял? — подивился Александр. При всей нежной любви к дочери, строил её Сан Владимыч как в казарме.

— Да пускай пар выпускает, — выдал тот благодушный жест ладонью. — А кого надо — если надо — пересажаем.

— А если Аню «пересажают»?

Сан Владимыч глянул на него поверх телефона немного исподлобья.

— Что я, думаешь, не отец?

Спрятав телефон в карман растянутых треников, он сел обратно к Александру.

— Скоро выйдет «Лезвие на воде»? Я уже пол-отдела подсадил на твои рулоны.

— Честно — не знаю, — отозвался Александр, и Сан Владимыч не мог не заметить, как он ушёл в себя.

— Как пишется вообще? Давно ты не обращался ко мне за советами.

Рассветов долго взвешивал дядьку взглядом — стоит ли?.. и все-таки не выдержал:

— Бывают дни, когда я думаю, что всё, отписалось.

— Это как? — нахмурил Сан Владимыч сознание.

Александр сам удивился, как сложно проговаривать мысли, которые столь давно варились внутри — недодуманные, ведь в голове и так всё понятно. А оказалось, самому едва понятно.

— У меня вышло шесть романов, седьмой на подходе, и… Я знаю всего семь путей детектива, и выжал из каждого весь доступный мне максимум.

— Например?

— Ну, смотри. Узкий круг подозреваемых, и виновен кто-то один из них.

— «Огонь Ориона», — загнул палец Сан Владимыч.

— Есть пять подозреваемых, а убил кто-то шестой.

— «Тень на окне». Дурацкое название.

— Все думают, что произошло убийство, а это самоубийство.

— «Клетка со старыми перьями»!

— В убийстве участвовали все подозреваемые…

— «Ночь как кинжал».

— Убил сам детектив…

— «Петля». Моя любимая.

— Спасибо. И самую дерзкую схему я воплотил в «Лезвии на воде». Куда мне теперь двигаться, дядь Саш? Остаётся только схема «Преступления и наказания», но воровать у великих… А, и трусливый ход с одержимостью — виноват не человек, а завладевший им злой дух.