— Всегда пожалуйста.

На следующий день вернувшись из школы, Эйдан принялся за горы домашнего задания. Он сидел на кухне за островком, разложив кучу учебников и тетрадей. В наушниках играла музыка, а ближе к окну стояла большая кружка какао с маршмеллоу. Эд любил сладости и еще больше любил напитки, они всегда были его атрибутом при рисовании, чтении и многих других делах. Вот и сейчас утонув в учебе, парень не смог себе отказать. За окном шел снег похожий на дождь, он был таким мелким, едва ли увидишь, но падал, медленно переливаясь в сумерках. День становился все короче и короче, света было недостаточно даже для того, чтоб заполнить комнату. А когда Эд закончил с заданиями, совсем потемнело.

Юноша смотрел в окно, разглядывая фонари, которые не справлялись с густотой темноты. Лучи искусственного света упорно боролись за право расстилаться твёрдыми волнами, но бесполезно, зимний вечер был куда упрямее и сильнее. Эйдан ощутил себя подобно фонарю, который задавлен тяжестью тьмы. На его плечи давят родители, Дэнни, собственная неуверенность. И как бы он не старался пробиться, все разговоры сводятся к ссорам. Недавняя попытка объясниться с Дэнни, все еще действовала на него тошнотворно. Подруга заслуживает того, чтоб сама выбрать путь в жизни и не быть осужденной близкими. Эд сам борется за это, но со стороны себя увидеть труднее. Конечно, можно оправдаться, сказав о переживаниях, сказать о том, что не хочет, чтоб Дэн потеряла себя, но это все мусор. Важно только то, чего сама хочет девушка. Ему стало совестно и горький привкус неправоты застрял в горле.

Эд выключил музыку и бросил наушники на стол. Они с грохотом покатились по поверхности, но он равнодушно взглянул на них мельком и уставился в окно. В голове гуляли мысли. Сегодня они были ясными и четкими. Он думал о Этель, которая сказала, что родители должны быть опорой, их правила не ущемлять и всецело доверять ребенку. Но все это казалось какой-то сказкой или правильной главой в книге о воспитании идеального ребенка идеальными родителями. Парень думал, в какой момент все изменилось, в какую минуту отношения с родителями взяли не тот курс и был ли он замешен в этом? Хотя какая разница, кто виноват. Жизнь сложилась и осталось либо принять ее, либо менять. В нем не родилось вдохновляющее чувство изменить себя и отца с матерью, нет. В нем проснулось кое-что похуже. Надежда. Вдруг если он поведет себя, как взрослый молодой человек, а не капризный ребёнок, родители увидят в нем не одиннадцатилетнего Эйдана, а юношу, который работает в магазине, откладывает деньги, читает книги, любит искусство, природу, много рисует. Ему нравилась мысль, но дома была лишь мать, отец вернется в январе и, быть может, тогда у них выйдет разговор по душам или хотя бы, по справедливости.

Дверь мастерской скрипнула и в кухню вошла Джоан. Она взглянула на сына, но быстро отвела глаза. Между ними были недосказанности и обиды, которые со временем могут врасти в сердце, тогда уж их больше не извлечь. Эд понимал, что говорить с матерью грубо — было ошибкой, но, с другой стороны, он хотел бороться за себя. Родители — это всегда сложно. Нет точного решения, нет стратегии или карты, которым можно следовать и выйти к успеху. Нет. Так не бывает. Родители — это бесконечная борьба с самим собой, с ними, с обстоятельствами и временем. Когда отношения с ними то выводят на ссоры, то блаженно оберегают и греют душу. Трудно ответить однозначно, когда стоит прекратить, а когда продолжать. Но молчать или замалчивать слова нет смысла. Слова всегда должны доходить до ушей, даже если они неприятны.

— Буду готовить ужин. Ты не против риса с овощами и жаренной индейкой? — наигранным тоном, спросила Джо, надевая поверх домашнего розового платья фартук. Ее тон становился похожим на отцовский, что очень не нравилось Эйдану. Справиться с одним лицемером сложно, а с двумя — практически невозможно.

— Да, спасибо. — ответил парень, не отводя взгляд от окна. Внутри совесть подталкивала его начать разговор, а собственное «я» просило демонстративно подняться со стула и тяжелым шагом, направиться в свою комнату. — Не против, если тут посижу?

— Конечно. — Джо открыла холодильник и принялась доставать продукты. — Ты делаешь домашку?

— Да. — на выдохе сказал Эд. Он чувствовал себя неловко, словно на приеме у врача, который лезет ледяными руками за шиворот, чтоб послушать легкие. — Может поговорим? — Слова, от которых вздрагиваешь, как от холодного стетоскопа, зазвучали в комнате непривычно громко.

— Ага — Джоан хлопнула дверцей холодильника, вываливая ингредиенты на стол. — О чем?

— О нашей семье, мам. — он был серьезным и твердым. Но посмотреть в сторону матери все еще не решался и продолжал смотреть на погоду. — Мне кажется, что мы свернули не туда. И нам пора обсудить…

— Твоего отца здесь нет, значит и обсуждать пока нечего. — перебила женщина, включив воду и начав промывать овощи. — Он часть семьи и если ты хочешь поговорить, то в присутствии и его тоже.

— Согласен, но поругались, как мне кажется, мы с тобой. Без его участия.

— Мы не ругались, милый. Ты проигнорировал меня. — ответила Джо, стараясь придать своему голосу беззаботности, но Эйдан чувствовал, как от нее веет обидой.

— Я устал от бестолковых ссор. — начал Эд, игнорируя ответ матери. — До приезда отца еще полтора месяца. Я хочу поговорить с тобой.

— Давай попробуем. — тихо, сказала Джо, не отвлекаясь от приготовления.

— Мне не нравится, что ты ограничиваешь мою свободу. Я говорю не только о передвижениях, но и о моих вещах…

— Нарушил правило — плати. — перебила мать. — Это одно из главных правил жизни.

— Мам, время учить меня правилам прошло. Я больше не ребенок. Сейчас у меня есть свои принципы, свои правила и видение жизни. Больше не нужно наставлять, пришло время поддерживать. — Эйдан говорил тяжело, будто кипяток заливался в глотку с каждым сказанным словом.

— Нет, Эди. Для тебя это время еще не настало. Ты делаешь глупости. Я не могу просто довериться тебе. — Джоан включила плиту и поставила сковороду.

— Разве у ошибок есть срок годности? Типа, если тебе исполнилось 38, то ты больше не совершаешь фигни? — вскипел Эд. — Я молод, и я буду делать ошибки дальше, но я к этому готов, а ты нет. — он перевел дыхание и продолжил более спокойно. — Жаль, что ты не можешь мне доверять. Ведь мне семнадцать, столько же было ЕМУ, но вы доверяли, чем я хуже?

— Вы разные Эди. — начала Джоан. — Джейми был спокойным, советовался с нами и прислушивался. Мы знали, что он самостоятельный и ответственный, но и за ним приглядывали. Ты же другой. — Женщина накрыла крышкой кастрюлю с рисом и облокотившись на тумбу, продолжила. — Ты врешь нам в лицо, не боясь и не стыдясь ничего. Постоянно подвергаешь себя опасности. За эти весну и лето лесника Янсли я видела чаще, чем свое отражение в зеркале. Он притаскивал тебя из леса. Когда тебе удавалось улизнуть, то мне ты говорил, что бегал на стадионе, гулял в порту, сидел в «рыбной Пэнни». Как мне доверять сыну, который лжет? И какое отношение ты хочешь? Справедливое? Тогда почему ты не справедлив ко мне, как к матери, как к матери, у которой умер сын?

— Наверное, я все же не справедлив, но и вы не родители года. — Эйдан старался держать себя в руках, но гнев подступал, а потом все-таки повернувшись, посмотрел на мать. — Мне годами снился сон, как ты плачешь в окружении полицейских, как отец тебя утешает, а я маленький сижу на лестнице и мне больно. Во сне ты обвинила меня в том, чего я не совершал, ты напугала меня и заставила сомневаться. И этот кошмар все снился и снился мне. Но вот только это не сон, а воспоминание. Где ты умоляла вернуть его и отдать меня взамен. — Ком подступивший к горлу, заглушил слова Эда. Джоан побелевшая, смотрела на сына. — Вы отдалились от меня, будто я действительно убил брата, а вы вынуждены жить под одной крышей с убийцей. Все просто, мам. Я искал место, где мне хорошо и нашел его в лесу. Я рисую тени в картинах, хожу в лес и это мои способы заглушить боль.