– Как? – спросила я.

На его лице внезапно появилось застенчивое выражение.

– Ты когда-нибудь раньше видела грифина? Живого?

– Нет, – ответила я. – Я никогда не заезжала достаточно далеко на север.

– Я вырос с грифинами, – продолжил Райан. – В буквальном смысле. Даже помогал нашему Магистру Кавалерии дрессировать их. В Глемарии они патрулируют вместо ашвана, каждый час облетая границу кругами. И мы также используем их для передвижения вместо серафимов. – Он сделал паузу, и уголки его губ приподнялись. – Они… потрясающие. Красивые и могущественные. Такие сильные и… просто гигантские. Гораздо крупнее вашего серафима. И выносливее. Я любил их, когда был ребенком, – застенчиво улыбнулся Райан. – В каком-то смысле я хотел быть одним из них. Они казались такими свободными. Были в состоянии сбежать или выглядели так, будто могли. В общем, я даже хотел завести одного в качестве домашнего питомца, но отец, конечно же, сказал «нет». Грифин быстро рос и не смог бы поместиться в моей комнате, так что…

На душе у меня потеплело, когда я представила маленького Райана с растрепанными вьющимися темными волосами и чрезмерно большими зелеными глазами, который просто хотел обниматься с грифином по ночам. Он восхищался ими, потому что они выглядели свободными, но я также чувствовала, что он не досказал: он был одинок. Тот, кто вел себя так же отчужденно, как он, чья аура могла заморозить, был одинок. Он не просто хотел завести домашнее животное. Ему нужен был друг.

– Как бы ты его назвал? – спросила я. – Если бы действительно завел домашнего грифина?

Он закрыл глаза и широко улыбнулся.

– Эйдан. Как любимого героя в одной из маминых историй. К счастью, когда я пошел в школу, то встретил одного из своих лучших друзей. Его тоже звали Эйдан. Так что не расстраивайся особо, что я так и не заполучил грифина Эйдана. Человек Эйдан – прекрасный претендент на второе место и вообще чем-то напоминает грифина. – Он усмехнулся. – Огромные мускулы, большой крючковатый нос.

Я тоже засмеялась и придвинулась к нему.

– Так вот, будучи мальчиком, я был очарован грифинами и благоговел перед их силой. Чтобы ты понимала, у акадима сила пяти сотури, у грифина – около двадцати. И не забывай, они небесные существа и просто хотят летать. Но чтобы они не улетели в горы, мы обвязываем им ноги веревкой, достаточно тонкой, чтобы не ограничивать их движения, и достаточно длинной, чтобы они могли летать, но не улететь. –   В детстве я думал, что веревки волшебные, наколдованные каким-то могущественным заклинанием. Но когда спросил об этом у помощника отца, он ответил мне, что это обычная веревка.

– Обычная веревка может удержать грифина от побега?

Он кивнул.

– Видишь ли, птенцами грифины очень маленькие и беспомощные, у них совсем нет сил. И когда мы их связываем, они брыкаются и пытаются вырваться, но улететь не могут. Потому что веревка слишком прочная для птенца. В конце концов, они перестают пытаться. Затем они вырастают и становятся массивными, могущественными птицами. Но никто никогда не говорит грифинам, что они стали сильнее веревки. Их научили, что веревка прочнее, поэтому они даже не пытаются, хотя могли бы вырваться на свободу вообще без каких-либо усилий. – Райан сглотнул, пристально глядя на меня. До меня начал доходить смысл его слов. – Однажды, – продолжил он, – я наблюдал, как грифины просто позволили привязать себя жалким куском веревки, и все потому, что они понятия не имели, что переросли ее, они не осознавали, что изменились и стали сильнее. Не ощущали заключенной в них силы. И я подумал… почему я не такой же? Что, если теперь я сильнее? Сильнее, чем мой отец, сильнее всех его попыток удержать меня, отнять у меня силу. – Он слегка улыбнулся. – Оказалось, что я был прав. Я рос, до жути боясь своего отца. Но в тот день, когда решил дать отпор, очень быстро понял, что сильнее, что могу одолеть его. По крайней мере, физически. – Райан резко замолчал, и отстраненный взгляд затуманил его глаза, прежде чем он снова сосредоточился на мне. – В тебе есть сила. Возможно, это и не та сила, которую ты ожидала заполучить, но это сила, которой ты можешь обладать, и когда перестанешь испытывать вину за все, что не смогла сделать, перестанешь корить себя за прошлое, ты сможешь воспользоваться ею. Я решил это для себя, когда не смог обрести свою магию. Решил, что во мне есть сила, которую мой отец не мог забрать, не мог связать, которой не мог лишить.

Теперь зеленые глаза Райана сверкали.

– Ты выбираешь. Ты можешь позволить мнению других о тебе быть правильным, можешь позволить своей вине и стыду подавлять тебя или можешь решить свою судьбу сама, проявить силу, которая у тебя есть, стать сильнее, чем когда-либо прежде. Но ты должна четко заявить об этом, и когда это сделаешь, то сможешь стать свободнее серафима, сильнее грифина, и никакие веревки тебя не удержат. Никакая клетка не заманит тебя в ловушку.

Сделав глубокий вдох, я постаралась осмыслить его слова. Я начинала верить ему, верить, что он прав, и я действительно могу это сделать, понимала, что, возможно, я позволила вине перед Джулс подавлять себя. Может, последние два года со смерти Джулс, будучи слишком готовой прийти на помощь сестрам, я тем самым пыталась загладить свою вину. Возможно, я приносила себя в жертву им с тех пор, как в жертву принесли Джулс. И, может, я наказывала себя с помощью Тристана, терзала себя за тот идеальный образ, который создала, тот, которым овладела в совершенстве, пока наблюдала, как ее увозят. Мучила себя за то, как позволила ему плохо отзываться о ней, обнимать меня и целовать мою руку.

Поселившаяся в груди тяжесть исчезла, оставив после себя болезненную, воспаленную рану. Но я знала, что Райан исцелил какую-то часть меня, даже не подозревая об этом.

Сглотнув, я спросила:

– Поэтому на твоей татуировке изображена разорванная веревка?

Он кивнул.

– Если бы грифин просто попытался порвать эту веревку, то освободился бы в считаные секунды, но он этого не делает, потому что не знает. Я хотел напомнить себе об этом. Каждый раз, когда думал, что не смогу что-то сделать, или задача казалась слишком большой, или враг слишком страшный, я представлял, что они не более чем тонкая веревочка. И никакая веревка не удержит меня. Каждый раз, когда ты посчитаешь, что не можешь что-то сделать, мысленно представь веревку. И разорви ее надвое.

– Значит, тренироваться без магии действительно возможно, – сказала я, затаив дыхание.

Он кивнул.

– Вот почему Эмон настаивает на том, чтобы ты осталась, вот почему я всегда говорил, что ты можешь это сделать, и имел это в виду. И ты это делала. Ты тренировалась больше месяца. Ты сильнее, чем когда впервые переступила порог этого заведения. Прошлым вечером ты была уставшей и раненной, но схватка, в которой ты приняла участие, продолжалась не только благодаря моей силе. Это ты сама. Лир, истинная сила не имеет ничего общего с магией. Любой сотурион, который полагается только на магию, в конце концов проигрывает. Большинство из тех, кого ты видишь там, отрывающихся во время пробежки, полагаются на магические запасы, а не извлекают их из глубин своего тела. Есть очень большая разница между сотурионом, который получает мышцы во время церемонии Обретения, и тем, кто наращивает мускулатуру самостоятельно. Самые сильные находят свою силу внутри.

– Покажи мне, – попросила я. – Я хочу учиться. Хочу обрести эту силу, это могущество. – И, к моему удивлению, я понимала, что говорю серьезно. Не просто как о средстве достижения цели, как о способе защитить сестер, закрепить свой статус или помолвку с Тристаном. Я хотела быть сильной только ради себя.

С трудом сглотнув, он сжал челюсти.

– Все не так просто. Тебе понадобится то, что я должен тебе показать. Я обязан продолжать обучать тебя в соответствии с программой Академии. Но вне учебных часов… – Я видела, как он мысленно набрасывает условия своего предложения. – Это потребует дополнительного времени и больше усилий. Придется начинать перед пробежкой по утрам. Оставаться после занятий. Тренироваться по выходным. – Он напряженно замолчал, глядя на меня. – Это будет нелегко. Тебе придется посвятить себя этому, проводить меньше времени со своей семьей, друзьями, забыть про вечеринки, сон…