– Пусть хоть Зан тогда придет, – сказал Васюта. – Он-то уж, ясен пень, лишним не будет.

– Вот не знаю, – вздохнул Ломон. – Толком не могу объяснить, но чуйка мне подсказывает, что не надо тут нашему киберу быть. Сам не понимаю почему, а только вот не надо – и все. А чутью своему я привык доверять… То есть даже не просто я, а я двуединый, так что и чуйка моя теперь двойная, веришь?

– Обойдемся пока и без него, – неожиданно согласилась с Ломоном и Олюшка. – Это вот ежели груз целым остался, тогда и вызовем Зана с вездеходом, чтоб погрузкой занялся.

– Я тоже подумал, – сказал Подуха, – что было бы хорошо хотя бы часть груза в Канталахти привезти, так бы они нас скорее простили…

– Да я-то как раз не о грузе думала, – презрительно фыркнула осица. – И уж тем более не о прощении.

– А о чем? – насторожился трубник.

– Не твоего ума дело.

– Хватит вам шкуру неубитого медведя делить! – пресек зарождающуюся ссору Ломон, хотя и ему стало интересно, что задумала своевольная девица. – Вот когда найдем хотя бы что-нибудь, тогда и будем рассуждать, что с этим делать. А пока идемте дальше.

Но особо далеко идти не пришлось. Уже через сотню-другую шагов впереди меж деревьями забрезжило пустое пространство, словно там раскинулась большая поляна. Но вскоре стало ясно, что это не поляна – просто там были повалены деревья. И ничем иным, как рухнувшим дирижаблем – точнее, тем, что от него осталось.

Судя по всему, разваливаться дирижабль начал еще в воздухе. Ближе к сталкерам лежала, врывшись винтом в землю, вторая мотогондола. А вот дальше все было завалено как остатками груза, что не успели передать мончетундровцам летуны, так и деталями конструкции самого летательного аппарата, большей частью его каркаса – шпангоутами, стрингерами, крепежными планками и рейками, кое-где еще обтянутыми обрывками бурой оболочки, хотя основную ее часть унесло, видимо, еще дальше ветром.

– Эх, груз-то вывалился! – с сожалением пробормотал Подуха. – Почти все ящики поразбивались! Как мы тут теперь чего соберем…

– А гостинцы? – спросила у него Олюшка. – Где хранились гостинцы – тоже вместе с грузом?

– Мне-то откуда знать? – пожал трубник плечами. – Нас канталахтинцы внутрь не впускали, выгружали груз на площадку, а дальше уже мы его с трубы спускали. А гостинцы мы им передавали – и все, дальше уже они сами с ними что хотели, то и делали. Ну а тебе-то что за печаль?.. Ага! Так ты на наши гостинцы позарилась!

– Какие же они ваши? – прищурилась осица. – Сам же только сказал, что вы их летунам передали.

– Но груз-то они не весь нам за это отдали, значит, часть гостинцев – наша!

– Вот он, твой груз, – повела рукой Олюшка, указывая на валяющиеся повсюду мятые коробки и разломанные ящики, – забирай!

– А ты заберешь гостинцы, так, что ли? – вскинулся Подуха.

– Опять вы грызню устроили?! А ну хватит! – прикрикнул на них двуединый. – Сколько раз говорить: мы теперь одна команда, и все, что найдем, – наше. Сначала соберем, что уцелело, а потом уже станем решать, что с этим делать. Хотя что тут решать – доставим все, что найдем, в Канталахти. Но сейчас важнее всего убедиться, точно ли погибли все летуны, вдруг кто-то жив остался, а мы тут языками воздух молотим, драгоценное время теряем.

– Что-то я не вижу никаких летунов, – проговорил пристально глядящий вперед Васюта, – ни живых, ни мертвых.

– Значит, они по-прежнему в гондоле, – сказал Ломон, и Медок, коротко гавкнув, подтвердил это.

– Знать бы еще, где она, – почесал затылок Васюта.

– Так вон она, – протянул указательный палец Подуха, – за той кучей поваленных деревьев виднеется. Ух-ты, какая там дырища в корпусе! Медок, ты через нее выбрался?

Пес вновь однократно гавкнул.

– Они живы! – изумленно воскликнула посмотревшая туда же осица. – Во всяком случае, один из них! Видите, он вылезает?..

Теперь и Ломон увидел, как из огромной прорехи в корпусе гондолы выбирается человек в буром комбинезоне. Подробности мешали рассмотреть ветки поваленных деревьев, но вот летун вышел из-за них и…

Это был не летун. И не человек вовсе! То, что двуединый сталкер принял за бурый комбинезон, было отвратительными «сосульками», покрывающими тело мерзодведя. Да, это был именно он, теперь ясно стала видна и его бледная конусообразная голова. А в передних лапах он держал что-то длинное, кроваво-красное… О! Это была человеческая нога – от колена и ниже. Мерзодведь знакомо до рвотных позывов надвое расщепил поганочную голову и опустил жуткое угощение в разверстую багровую полость.

– Я знаю, что это бесчеловечно, – прошептал побледневший Васюта, – но удержаться не могу, это выше моих сил… – И он срывающимся на нервное подвывание голосом выдавил из себя четверостишие:

– Похоже, ты реально кукухой поехал на фоне своих внутрисемейных разборок, – уставился на него Ломон. – Мало того что постоянно всяческих родственников в своих стихах мочишь, так ты даже сейчас, когда реальные люди погибли, продолжаешь хохмить.

– Отстань от него! – вдруг злобно оскалилась Олюшка. – Он же сказал, что это не специально! У человека такая реакция на страх. Кто-то в штаны писается, а кто-то стихи сочиняет…

– Ну да, – скривил двуединый в усмешке губы, – кто-то написа́л, а кто-то напи́сал. Суть одна, разница лишь в ударении.

– Вообще-то я это не прямо сейчас сочинил, – стал объяснять Васюта. – Сейчас просто вылезло.

– Выходит, это он не попи́сал, – хохотнул Подуха, – а покак…

– А вот тебя я сейчас точно придушу! – ринулась к трубнику осица.

– А ну отставить! – рявкнул Ломон, хватая ее за плечо. – Сколько раз говорить: мы теперь одна команда!

Олюшка сбросила руку двуединого и тряхнула головой:

– Если одна, то почему вы все на Васюту набросились? Или он не в нашей команде? Он, что ли, виноват, что мерзодведь кровь почуял и решил перекусить?

– Да не виноват он… – поморщился двуединый и примиряюще глянул на Васюту: – Ты прости, это тоже на нервной почве вырвалось. Веришь?

– Между прочим, он там не один, – сказал вдруг Подуха.

Ломон перевел взгляд на разломанную гондолу дирижабля и тоже увидел, как из дыры в корпусе выбирается еще один мерзодведь. Сталкер едва сдержался, чтобы не обругать себя вслух самыми непечатными словами: вместо того чтобы следить за обстановкой, он в такой серьезный момент затеял идиотские разборки! Или у него на самом деле не все в порядке с головой? Впрочем, какие могут быть сомнения, если у него в одной черепушке теснятся теперь сразу два сознания! Удивительно еще, как он вообще не спятил. Но теперь и в самом деле было не до рефлексии, надо было принять грамотное и максимально безопасное для группы решение.

– Пока не стрелять! – для начала сказал он, увидев, как навели в сторону мерзодведей стволы винтовок Подуха и Олюшка. – Они нас, похоже, еще не заметили. А мы даже не знаем, сколько их на самом деле. Может, там еще и третий застрял.

– Нам и с двумя без вездехода не справиться, – проговорил Васюта. – Вот теперь-то, думаю, самое время Медку к Зану бежать.

Наверное, не стоило говорить о том, что мерзодведи их не заметили. Так, во всяком случае, подумал двуединый, увидев, как повернул к ним голову с зеленовато-желтыми шишками глаз сначала один, а затем и второй смертоносный урод. Издав отвратительно булькающий рев, словно легкие утырков были заполнены гноем, обе твари неспешно, но целеустремленно направились к ним.

– Медок! – крикнул Ломон угрожающе оскалившемуся на врагов псу. – Лети к Зану, скажи, что нужна его помощь. Пусть садится в вездеход… Нет, отставить вездеход, пока разберется в управлении, пока доедет – на своих двоих Зан быстрее примчится. И скажи, что «дирипадка» на него не подействует. Во всяком случае, сильно… Короче, скажи, что мы в беде, пусть поторопится!