— Вполне. Только учтите, что моё влияние Тимохина и на Совбез не беспредельно.

— Это я понимаю. Надеюсь, Совет Безопасности не станет возражать против манёвров Третьего флота? Обговорите этот вопрос с коллегами и вызывайте Тимохина. Решению Совбеза он подчинится.

Горчаков отпил кофе и одобрительно кивнул — напиток был в меру горячим и крепким. Как раз таким, чтобы поддержать в бессонную ночь.

— Один вопрос, Владлен Юрьевич… Возможно, вы подскажете мне какие-то веские доводы? Не для Совбеза, для Тимохина.

Асадин вздохнул. В дешифраторе этот звук превратился в протяжный хрип.

— Выборы на носу, Борис Сергеевич. Забота о безопасности Земли повысит шансы президента. Если там что-то действительно есть… там, в пустоте… какие бы беды или радости оно нам ни сулило, это поворотный момент в истории цивилизации. В такие моменты лидеров не меняют.

— А если там, — Горчаков машинально посмотрел вверх, — ничего нет?

— Тогда мы ничего не выиграем, но и не проиграем.

— Кроме денег. Переброска четырёх рейдеров с сопровождающими кораблями — дорогая операция.

— Ничего-ничего. Во-первых, Союз финансирует двадцать три процента расходов ОКС, а во-вторых, манёвры поддерживают боевой дух армии. Полагаю, этих доводов для Совбеза хватит.

Дом стоял на окраине Брюсселя, за каналом Маасдам. Добротная постройка начала века: железобетонные стены обшиты снаружи тёмно-серым пластиком, изнутри — дубовыми панелями, мощные перекрытия пола и потолка, кровля из прочной керамики, армированной стальной сеткой. Дом был одноэтажным, но при нём имелся подвал, в котором прежние хозяева устроили детскую. У него детей не было. При всём желании он не сумел бы их завести — ни здесь, ни в ином месте. Но на Земле он пробыл достаточный срок, чтобы воспринять концепцию роста живого существа и его метаморфозы из крохотного комочка нерассуждающей плоти в разумное создание. Более того, дети казались ему понятнее и ближе, так как физиологические перемены у них шли быстрее. Разумеется, не с такой скоростью, как у него, но много, много стремительнее, чем у взрослых особей.

Он не тронул детскую, оставил мягкий пол и стены, расписанные пейзажами волшебных королевств, в которых обитали забавные зверюшки, чем-то похожие на спольдеров, вторую разумную расу его мира. Помещение было пустым, темноватым и просторным, а он любил простор и лучше всего себя чувствовал на стадионах и в больших концертных залах. Хотя вполне привык к обычаю людей прятаться в маленькие каморки, заставленные мебелью и массой устройств, вопивших на все голоса. Он легко приспосабливался к любым обстоятельствам и выглядел как человек, но человеком не был.

Сейчас он лежал на полу и смотрел на шарик, висевший у самого его лица. Внешне этот крохотный сфероид являлся точным подобием каффа, соединявшего пришельцев с Кораблём, но был настроен на мозг земного человека. Помимо связи у шарика имелись и другие функции, но он сомневался, что их удастся реализовать. Это зависело от ментальной мощи разума, чем люди похвастать не могли — в конце концов они слезли с деревьев так недавно!

Бино фаата Третьей Фазы были старше и опытнее, хотя и похожи на местных потомков антропоидов. Удивительно похожи, вплоть до возможности межвидового скрещивания, что могло сыграть с землянами дурную шутку — ведь физиологическое сходство не означало адекватности психики и общественной структуры. Фаата наверняка это учитывали и собирали информацию; не приходилось сомневаться, что из пленников они выжмут всё, всё до последнего бита, нейрона и генома. Впрочем, как показал пространственный зондаж, один из пленников ещё находился в активной фазе и мог влиять на ситуацию. Конечно, если вовремя получит кафф и сообразит, что с ним делать.

Он лежал неподвижно, собирая силы и глядя на паривший в воздухе шарик. Его не удивляло, что бино фаата, столь похожие на землян, воспринимаются им как пришельцы, вторгнувшиеся в обитель человечества. Чужаки, пришельцы, инопланетяне… Сколько раз он повторял эти слова в последние дни, убеждая тупоголовых и недоверчивых! Но дело не в словах и даже не в том, что он считал себя отчасти человеком. Ситуация была намного проще! Ему не хотелось когда-нибудь увидеть, как боевые корабли фаата подбираются к его родному миру.

Нужно обуздать их экспансию, как это делают с сильмарри, лльяно и другими расами, слишком агрессивными и претендующими на галактическое господство. Обуздать или хотя бы не позволить прикоснуться к артефактам Древних. Где-то их остановить… Так почему бы не здесь?

Он сосредоточился и сделал первую попытку. Неудачно! Его дисторсионный импульс увяз в хаосе квантовой пены[27] и не сумел её преодолеть. Слишком большое расстояние… Здесь, на Земле, он мог мгновенно переместиться в любую точку или перебросить массу в несколько десятков килограммов, но лишь на дистанции, сравнимые с размерами планеты. Корабль фаата был ещё далеко, между орбитой Марса и Поясом Астероидов; придётся напрячься, чтобы заслать туда крохотный кафф. В принципе можно подождать — так или иначе Корабль идёт к Земле, и с каждым днём пространственный прокол требует меньше усилий. Но будет ли пленник в живых через день? Или через два? Кто мог сказать!

Пока он его чувствовал сквозь разделяющую их бездну. Ощущал его гнев и решимость, недоумение и одиночество, порой — растерянность и страх… Эти чувства были сильными и служили маяком для переброски каффа. Крепкий попался экземпляр!

Удачно, что взяли его с боевого крейсера, что этот крейсер, словно волей провидения, встал на пути Корабля. В сущности, флуктуация, как квантовая пена, мелкое событие, но от него зависит жизнь расы. В ином варианте бино фаата взяли бы пленных на Марсе, на астероидах или на транспортном судне, и люди были бы случайные — администраторы, строители, шахтёры… Быстро бы сломались, что с каффом, что без каффа. А этот десантник…

Он снова напрягся, глядя на шарик и мысленно пробиваясь к пленнику. Он делал это опять и опять, пока под тёмным сводом комнаты не полыхнула молния и не раздался резкий хлопок воздуха.

Кафф исчез, и он в изнеможении закрыл глаза.

Неподалёку от орбиты Марса

— Что это? — спросила Йо. — Зачем контейнер опустили в яму?

Такие вопросы за прошедшие дни — вернее, циклы, которыми измерялось время на корабле, — она задавала сотни раз. Что это? Зачем? Почему? С какой целью?.. Вопросы говорили о многом. Литвин уже понимал, что чужаки хотят разобраться в хаосе передач, в звуках и образах, что приходили с Земли, Луны и Марса. Уровень научных знаний и технологии, связь и транспорт, сооружения в космосе и на планетах их как будто не интересовали, или скорее всё это было ясно без комментариев. Не возникало проблем и с такими реалиями, как война и мир, применение силы и власти, экспансия человечества в космос, технический прогресс. То, что объяснялось законами логики и, очевидно, имело эквивалент в обществе пришельцев, они понимали без труда; неясное и смутное лежало в сфере чувств, иррациональности человеческой души и порождаемых ею противоречиях. Ряд важных атрибутов земной культуры, таких, как религия, секс, искусство, юмор, чувства привязанности и любви, казались им странными, непостижимыми или необязательными для разумного существа. Они, несомненно, были прагматиками, и прагматизм, забота о выживании расы, ментальная связь друг с другом и с Кораблём сплачивали их гораздо сильнее, чем людей.

— Что это? — повторила Йо.

Они сидели на полу в отсеке, служившем Литвину узилищем. Вверху вместо купола терминала сияло лазурное небо, а под ним плыли голографические картины: тёмно-зелёные свечи кипарисов, шоссе с кортежем автомашин, плиты с высеченными датами и именами, толпа у прямоугольной ямы и гроб, который спускали туда на канатах. Похоже, хоронили важную персону: толпа была большой, играл оркестр, а у могилы суетились трое в долгополых рясах.