— Я не признаю вашего права командовать.

— Вы нарушаете закон!

Две толпы встретились.

В первые мгновения никто, казалось, не знал, что делать. Копы смешались с «латышами», «латыши» — с копами, и мало кто понимал, как такое случилось. На карнизе ворковал голубь, в воздухе до сих пор висела рассветная влага. Над крышами вдоль Дадли-сквер курились остатки тумана. Даже с близкого расстояния Дэнни трудно было разобрать, кто здесь коп, а кто «латыш». Но тут кучка бородатых «латышей» вышла из-за угла Оперы — каждый с топорищем в руке. Крупные ребята, по виду русские, в глазах отчаянная решимость.

Первый взмахнул своей деревяшкой.

Фраина крикнул: «Нет!» — но одновременно раздался треск удара по шлему Джеймса Хинмена, патрульного из 14-го участка. Шлем взлетел над толпой. Потом со звоном упал на улицу, и Хинмен исчез.

Ближайший к Дэнни «латыш» был тощий итальянец с подкрученными усами и в твидовой кепке. Не успел он сообразить, что стоит слишком близко от копа, как Дэнни двинул ему локтем в зубы, и парень рухнул на мостовую, взглянув на Дэнни так, словно тот разбил ему сердце, а не рот. Соседний «латыш» налетел на Дэнни. Дэнни выхватил дубинку, но тут Макрей схватил парня за волосы, ухмыльнулся и, протащив его по мостовой, треснул о кирпичную стену.

Несколько минут Дэнни обменивался ударами с каким-то маленьким лысоватым русским. Стервец, даром что маленький, хорошо владел техникой, к тому же на нем были подходящие для кулачного боя утяжеленные перчатки. Дэнни так сосредоточился на том, чтобы достать его лицо, что не успевал заслонять корпус. Парень попался верткий, но неожиданно он споткнулся и упал на спину. Дэнни наступил ему на живот и пнул в лицо. Парень скорчился, и его вырвало.

Раздались свистки: конная полиция пыталась ворваться в толпу, но лошади артачились. На площади царил полный хаос: мятежники размахивали палками, обрезками труб, даже пешнями для колки льда. Но и копы начали звереть, выдавливать им глаза, впиваться зубами в уши и носы, дубасить их головой о мостовую. Кто-то выстрелил из пистолета, и одна из лошадей встала на дыбы и сбросила седока, а потом завалилась на бок, яростно лягаясь.

Двое «латышей» схватили Дэнни за руки, и кто-то двинул ему в челюсть. Они поволокли его по булыжнику к металлической решетке магазина, и он выронил дубинку. Один из них ударил его в глаз. Дэнни изловчился и саданул ему коленом в промежность. Из парня, казалось, выпустили воздух, и Дэнни впечатал его в решетку и высвободил одну руку. Но в этот момент другой повис у него на загорбке, впившись зубами ему в плечо. Дэнни крутанулся и врезался спиной в кирпичную стену. Зубы разжались. Он отступил от стены и снова наскочил на нее задом, с еще большей силой. Висевший на нем тип кулем полетел вниз. Дэнни подобрал свою дубинку и, размахнувшись, сломал ему челюсть.

Он попрощался с ним пинком в ребра и повернулся к дерущимся. Один из «латышей» разъезжал на полицейской лошади, обрушивая трубу на все попадавшиеся ему под руку полицейские шлемы. Еще несколько лошадей бродили без всадников. На дальней стороне улицы двое патрульных затаскивали Фрэнси Стоддарда, сержанта из 10-го, на погрузочную платформу. Стоддард хватал ртом воздух, ворот рубашки у него был распахнут, ладонь прижата к груди.

Рядом грянули выстрелы, и Пол Уэлч, сержант из 6-го, схватился за бедро и ухнул вниз. Дэнни услышал за спиной топот и вовремя повернулся, чтобы пригнуться: «латыш» занес над ним пешню для колки льда. Дэнни ткнул ему дубинкой в солнечное сплетение. Парень кинул на него взгляд, полный укоризны и жалости к себе, и начал пускать слюни. Когда он грянулся о мостовую, Дэнни поднял его пешню и зашвырнул на ближайшую крышу.

Кто-то схватил за ногу «латыша», сидевшего верхом, и тот, кувырнувшись с лошади, свалился в толпу. Лошадь галопом помчалась вверх по Дадли-стрит к эстакаде надземки. По спине Дэнни текла кровь, подбитый глаз распух и плохо видел, голова раскалывалась. В том, что «латыши» в конце концов проиграют, Дэнни не сомневался, но эту битву они, черт возьми, пока выигрывали с большим преимуществом. Копы один за другим падали.

Дэнни влез в самую гущу, размахивая дубинкой, пытаясь убедить себя, что ему все это противно, что его сердце не наполняется радостью оттого, что сам он крупнее, сильнее и проворнее большинства этих людей и почти каждого из них может опрокинуть одним ударом дубинки или кулака. Он быстро свалил четырех «латышей», но тут увидел наставленный на него пистолет. Держал его почти мальчик, максимум девятнадцати лет. Пистолет трясся у него в руке, но для Дэнни это было слабым утешением, потому что разделяли их всего футов пятнадцать, и толпа расступилась, образовав коридор, чтобы не мешать мальчишке. Дэнни не стал тянуться за своим револьвером, он все равно бы не успел.

Палец мальчишки на спусковом крючке побелел. Барабан повернулся. Дэнни хотел было закрыть глаза, но тут рука мальчишки взлетела, и пистолет выпалил в небо.

Натан Бишоп стоял рядом с парнем, потирая запястье. Судя по его виду, сражение его почти не коснулось: костюм слегка помят, но почти не испачкан. Светлый кремовый костюм, в этом море черноты и синевы, мелькания кулаков. Одна из линз в очках разбита. Он смотрел на Дэнни. Оба тяжело дышали. Дэнни, конечно, чувствовал облегчение. И благодарность. Но главное — стыд. Сильнее всего — стыд.

В пространство между ними влетела лошадь, ее огромное черное тело дрожало, гладкий бок вздымался. В толпу ворвалась еще одна лошадь, за ней — еще две, на всех — всадники. А позади — целое море синих кителей, еще свежих и чистых. Стена людей вокруг Дэнни, Натана Бишопа и юнца с пистолетом рассыпалась. Они пустились наутек, и Дэнни потерял из вида Натана Бишопа. Не прошло и минуты, как площадь вдруг оказалась запружена людьми в синей форме, и побывавшие в схватке копы только переглядывались, словно хотели сказать: неужели все это случилось на самом деле?

Однако на мостовой и у стен лежали раненые, и вновь прибывшие копы обрабатывали дубинками тех, кто был в штатском, независимо от того, шевелились они или нет. На дальнем краю толпы небольшую кучку демонстрантов, судя по всему последнюю из оставшихся, уже отсекли конные полицейские. У многих копов были разбиты лбы и колени, многим рассекли плечи, руки, бедра, и из ран текла кровь; у кого-то на головах красовались шишки, кому-то подбили глаз, сломали руку, расквасили губы. Дэнни увидел Марка Дентона, силящегося подняться на ноги; он подошел к нему, дал руку. Марк встал, поморщился.

— Сломал ногу? — спросил Дэнни.

— Думаю, вывих. — Марк оперся о плечо Дэнни, и они двинулись через улицу к погрузочной платформе. Марк со свистом всасывал воздух.

— Точно?

— Может, и потянул, — сказал Марк. — Вот черт, Дэн, я шлем потерял.

По лбу у него шла длинная царапина, запекшаяся и почерневшая; свободной рукой он хватался за ребра. Дэнни прислонил его к стене и заметил двух копов, стоявших на коленях над сержантом Фрэнси Стоддардом. Один из них встретился взглядом с Дэнни и покачал головой.

— Что с ним? — спросил Дэнни.

— Умер. С концами, — ответил тот.

— Что-что?! — вскричал Марк. — Нет. Как, черт дери…

— Просто за грудь схватился, — объяснил коп. — Посреди всей этой заварухи. Схватился за грудь, весь покраснел, стал воздух ртом хватать. Мы его сюда притащили, да только… — Коп пожал плечами. — Сердечный приступ, черт побери. Верите, нет? Тут? Во всей этой каше? — Он поглядел на улицу.

Его напарник держал Стоддарда за руку и плакал.

— Черт, почти тридцать лет отслужил, и чтобы вот так закончить?

— Господи помилуй, — пробормотал Марк. — Мы пять лет вместе прослужили в Десятом участке, что на Роксбери-кроссинг.

— Уэлчу они бедро прострелили, — сообщил первый коп. — Армстронгу — руку. Эти ублюдки били пешнями для льда, каково?

— Они за это поплатятся, — мрачно сказал Марк.

— Ты чертовски прав, — проговорил плачущий коп. — Чтоб мне лопнуть.

Дэнни отвел взгляд от трупа Стоддарда. По Дадли-стрит неслись «скорые». На другой стороне площади полицейский, шатаясь, поднялся на ноги, стер кровь с глаз и тут же упал снова. Дэнни видел, как другой коп опорожняет металлический мусорный бак на распростертого перед ним «латыша», а потом бросает на него и сам бак. Дэнни встрепенулся, только узнав светло-кремовый костюм. Он подоспел, когда полицейский так наподдал лежащему, что аж сам подпрыгнул.