Но когда Дэнни передал ему очередной список имен и номеров машин с одного собрания «Коалиции друзей народов Южной Италии», Эдди так и загорелся. Он выхватил листок у Дэнни и сразу пробежал его глазами. Открыл дверь сарайчика, достал оттуда старую кожаную сумку, которую повсюду таскал с собой, и положил в нее бумагу. Убрал сумку обратно и затворил дверцу.

— Замок не вешаешь? — спросил Дэнни.

Эдди приподнял голову:

— Думаешь, воры полезут сюда за инструментами?

— Или за сумками.

Эдди улыбнулся:

— Кто в здравом уме решится проникнуть в это жилище с дурными намерениями?

Дэнни улыбнулся в ответ, хотя и довольно натянуто. Он курил сигару, смотрел на город, вдыхал запахи бухты.

— Чем мы занимаемся, Эдди?

— Наслаждаемся приятным вечерком.

— Нет. Я о расследовании.

— Охотимся на радикалов. Защищаем нашу великую страну, служим ей.

— Составляя списки?

— Похоже, ты малость того, Дэн.

— То есть?

— Не в себе. Тебе удается высыпаться?

— Никто у них не говорит о Первомае. Во всяком случае, в интересующем тебя ключе.

— Не станут же они трубить о своих гнусных намерениях, ведь так? И потом, еще и месяца не прошло, как ты начал работать.

— Большинство из них — просто трепачи.

— А анархисты?

— Нет, — признал Дэнни. — Эти — террористы, черт их дери. Но остальные… Ты послал меня проверять профсоюзы водопроводчиков, плотников, каждый кружок по шитью с социалистическим уклоном. Ради чего? Тебе нужны имена? Не понимаю.

— Нам что, лучше подождать, когда они нас взорвут, и только потом мы начнем их принимать всерьез?

— Кто взорвет? Водопроводчики?

— Будь посерьезнее.

— Большевики? Социалисты? Я не уверен, что они способны подорвать что-нибудь за пределами собственной грудной клетки.

— Они террористы.

— Они инакомыслящие.

— Тебе не помешал бы небольшой отпуск.

— Мне не помешало бы яснее понять, что мы, черт побери, делаем.

Эдди обнял его за плечо и подвел к краю крыши. Они стали смотреть на город — на его парки и улицы, на кирпичные дома и черные крыши, на огни центра, отражавшиеся в темной воде, которая текла мимо.

— Мы защищаем это, Дэн. Вот это. Такое у нас дело, уж поверь мне. — Он затянулся. — Охраняем наш домашний очаг.

В очередной вечер в таверне «Капитолий» Натан сначала помалкивал, но потом в нем взыграла третья рюмка:

— Вас когда-нибудь били?

— Что?

Бишоп поднял сжатые кулаки:

— Вы понимаете.

— Случалось. Было время, боксировал. В Пенсильвании, — поспешил добавить он.

— Но вас когда-нибудь отталкивали в сторону, в буквальном смысле?

— Отталкивали? — Дэнни покачал головой. — Не помню такого. А что?

— Интересно, знаете ли вы, какая это редкая привилегия — идти по жизни, не боясь других людей.

Дэнни раньше никогда об этом не задумывался. Его вдруг смутило, что он-то все время двигался по жизни так, словно ожидал, что она будет работать на него. И обычно работала.

— Должно быть, это приятно, — заметил Натан. — Только и всего.

— Чем вы занимаетесь? — спросил Дэнни.

— А вы чем?

— Я ищу работу. Но вы… Руки у вас не рабочие. Да и одежда.

Натан коснулся лацкана пальто:

— У меня она не такая уж дорогая.

— Но и не тряпье. К тому же в тон ботинкам.

Бишоп криво усмехнулся:

— Любопытное наблюдение. Вы что, коп?

— Да, — ответил Дэнни и закурил.

— А я врач.

— Лекарь и легавый, отличное сочетание. Вы можете заштопать того, кого я подстрелю.

— Я говорю серьезно.

— Я тоже.

— Это вряд ли.

— Ну ладно, пускай я не легавый. Но вы-то доктор?

— Был когда-то. — Бишоп потушил окурок и сделал медленный глоток.

— Разве можно перестать быть врачом?

— Можно перестать быть кем угодно. — Бишоп отхлебнул еще, глубоко вздохнул. — Раньше я был хирургом. Большинство из тех, кого я спасал, этого совсем не заслуживали.

— Они были из богатых?

Дэнни увидел, как по лицу Бишопа скользнуло раздражение, уже знакомое мнимому Даниэлю Санте. Оно означало, что Бишоп приближается к тому состоянию, когда им начнет управлять исключительно гнев, когда его невозможно будет успокоить до тех пор, пока он не выдохнется сам.

— Из равнодушных. Можно было сказать им: «Каждый день в Норт-Энде, в Вест-Энде, в Южном Бостоне, в Челси умирают люди. И убивает их одно-единственное — бедность». И знаете, что вам на это ответят? «А что я могу сделать?» Как будто это ответ. Что вы можете сделать? Вы отлично можете помочь, черт побери. Вот что вы можете сделать, буржуйское дерьмо. Что вы можете сделать? А чего не можете? Закатайте свои паршивые рукава, оторвите от мягкого кресла свою паршивую задницу, и жену свою тоже заставьте оторвать, и спускайтесь к своим, черт побери, собратьям, туда, где они буквально дохнут с голоду. И делайте то, что нужно для того, чтобы им помочь. Вот что, черт вас раздери, вы можете сделать, сукины дети.

Натан Бишоп опрокинул в себя рюмку, бросил ее на исцарапанный деревянный стол и оглядел бар; глаза у него были красные и пронзительные.

Как часто бывало после монологов Натана, атмосфера вокруг стала какая-то гнетущая, и Дэнни молчал. Он чувствовал, как мужчины за соседним столиком неуклюже ерзают на сиденьях. Один из них вдруг завел речь о Руте, о том, что, по последним слухам, его продают в другую команду. Натан, тяжело сопя, потянулся к бутылке, сунул в рот папиросу. Когда он взял бутылку, рука у него дрожала. Он наполнил рюмку, откинулся в кресле, чиркнул спичкой о ноготь большого пальца, закурил.

— Вот что вы можете сделать, — повторил он шепотом.

В баре «Свиное брюхо» Дэнни пытался разглядеть сквозь толпу «латышей» столик, за которым устроился, попивая из рюмочки что-то янтарное, Луис Фраина, в темно-коричневом костюме и узком черном галстуке. Лишь по его горящему взгляду за круглыми очочками можно было понять, что это не профессор, по ошибке забредший в неподходящее заведение, да еще по тому, с каким уважением к нему здесь относились.

Говорили, что Фраина, уроженец Италии, в совершенстве владеет русским; ходили слухи, что это ему однажды сказал сам Троцкий. На столике перед Фраиной лежала раскрытая записная книжка в черной молескиновой обложке, и время от времени он вносил в нее какие-то заметки карандашом или пролистывал страницы. Он редко поднимал взгляд, делая это лишь для того, чтобы показать, что услышал говорящего. Несколько раз они с Дэнни переглядывались.

Вообще, «латыши» с недавних пор перестали относиться к Дэнни с шутливой любезностью — как к ребенку или слабоумному. Он не сказал бы, что они стали ему доверять, но они начали привыкать к тому, что он трется рядом.

Впрочем, они все равно разговаривали с ним на столь ломаном английском, что скоро уставали от беседы и с облегчением бросали ее, как только в разговор вклинивался на родном языке собрат-латыш. Сегодня вечером им предстояло разгрести целый вагон проблем, с собрания перекочевавших в бар вместе с обсуждающими.

Проблема: Соединенные Штаты начали тайную войну против большевистского правительства новой России. Вильсон благословил отправку 339-го пехотного полка в Белое море: там полк должен был соединиться с британскими силами и вместе с ними осадить русский порт Архангельск, чтобы перекрыть поставку продовольствия Ленину с Троцким и выморить большевиков в течение долгой зимы. Но вместо этого американские и британские войска сами столкнулись с ранними заморозками и, по слухам, оказались в зависимости от своих союзников из русских белых — «растленной кучки атаманов и бандитов». Эта позорная ситуация — еще один пример бесплодности попыток западного капитализма сокрушить великое начинание народа.

Решение: трудящимся всего мира нужно сплотиться и принять участие в акциях гражданского неповиновения, пока американцы и британцы не отведут свои войска.

Проблема: пожарные и полицейские Монреаля получают все более нищенское жалованье, их лишают все большего числа прав.