Это было три месяца назад, холодным дождливым днем.
Теперь же, в теплый, солнечный денек, влажный, но пока еще не душный, Ванесса стояла у окна, затянув на талии простыню, и смотрела в щель между занавесками.
Джо подошел к ней и тоже поглядел во двор лодочной мастерской, с разбросанными моторами, черневшими под солнцем, пустыми ящиками из-подо льда и ободранными дизельными насосами. За всем этим хламом виднелся хлипкий причал и облако насекомых, которые всегда вьются над водой в этой зловонной части залива.
Джо выпустил занавеску и обеими руками погладил бока Ванессы, уже снова одурманенный ею, хотя всего несколько минут назад растратил все свои силы. Он снял с нее простыню и прижался к ней, во власти новой волны желания. Пока что этого было ему достаточно: он любил вот так стоять, чувствуя ее спину, прижатую к его груди, прикосновение ее ягодиц к его бедрам, легонько проводить руками по ее животу и зарываться носом в ее волосы.
— Тебе не кажется, что мы вчера перегнули палку? — спросила Ванесса.
— Перегнули в чем?
— Изображая отвращение друг к другу?
— Нет. — Джо покачал головой. — Это начало периода «оттепели» в наших отношениях. Следующий шаг — «невольное уважение», возникшее неожиданно. Нам никогда не сделаться настоящими друзьями, но все будут восхищаться нашим профессионализмом, когда мы позабудем о неприязни друг к другу ради будущих успехов нашего фонда. — Он скользнул рукой в низ ее живота, перебирая пальцами волоски.
Она запрокинула голову и простонала ему в шею:
— Как мне это надоело.
— Это? — Он убрал руку.
Она схватила его ладонь и вернула на прежнее место. Негромко охнула, когда он нащупал волшебную точку.
— Нет. Совершенно точно, не это. Мне надоело играть свою роль. Высокомерная стерва, богатая папенькина дочка. — Она снова негромко ахнула. — Да. Вот так… Просто чудесно.
— Вот так?
— Мм…
Ее грудь вздымалась, она втянула воздух носом. И выдохнула через рот долго и медленно.
— Если роль тебе надоела, — прошептал он ей на ухо, — перестань ее играть.
— Не могу.
— Почему не можешь?
— Ты же знаешь почему, дурачок ты мой.
— А-а, как же — семейный бизнес.
Она развернулась в его объятиях. Вцепилась ему в запястье, возвращая руку туда, где она только что была. Глядя ему в глаза, села на подоконник, прижимая к себе его пальцы. Теперь в ее голубых глазах читался вызов. Он задел больную мозоль, и это напомнило ему, что невозможно обмануть такого человека, как Ванесса, если только тот сам не готов обманываться.
— А ты сам отказался бы от своей карьеры? — Дыхание у нее участилось, глаза сверкали от сложного сочетания негодования и желания.
— Зависит от обстоятельств.
Она впилась ногтями ему в ягодицы.
— Чушь собачья.
— Была бы веская причина — отказался бы.
— Чушь собачья, — повторила она. Вздрогнула и прикусила губу, а ее ногти, теперь у него на бедрах, еще глубже впились в кожу. — Ты… — Она шумно выдохнула. — Даже не думай, будто я откажусь от того, что ты сам никогда не бросишь.
Она склонила голову набок, стискивая ему плечо. Когда он вошел в нее, глаза ее расширились, и она слегка прикусила его губу, когда он снял ее с подоконника. Первые семь лет после смерти Грасиэлы он даже не представлял себе такого, а теперь не имел ни малейшего желания отказываться от этой женщины. И даже выходить из этой комнаты.
Они упали на кровать. Под конец Ванесса содрогнулась и глухо застонала. А потом взгляд ее прояснился, она улыбнулась и посмотрела на него сверху вниз.
— Улыбнись, — попросила она.
— Мне казалось, я улыбаюсь.
— Нет, улыбнись мне на всю тысячу ватт.
Он улыбнулся.
— Господи, — сказала она, — ты улыбаешься не только губами, но и глазами, просто удивительно, что тебя когда-то в чем-то обвиняли. Могу поспорить, в детстве эта улыбка сто раз спасала тебя в разных переделках.
— Ничего подобного, — сказал Джо.
— Врешь.
Джо покачал головой:
— Тогда у меня не было этой улыбки. Когда я был маленьким, один из моих братьев прозвал меня Камберлендской Впадиной.
Она засмеялась:
— За что это?
— У меня не было двух передних зубов. Честное слово. Я их выбил, когда мне было, кажется, года три. Сам я этого не помню, но брат рассказывал, что я упал лицом на край тротуара и сильно ударился. В общем, осталась «Камберлендская впадина».
— Честное слово, не могу тебя даже представить некрасивым, — сказала Ванесса.
— Я был еще каким некрасивым. Хуже того. У большинства детей постоянные зубы вырастают лет в шесть, верно? Примерно так. Остальные зубы у меня в это время выросли. Но только не передние. Эти не росли лет до восьми.
— Не может быть!
— Может. Я был жутко стеснительным. И стеснялся улыбаться лет до двадцати.
— Мы влюблены? — спросила она.
— Что? — Он хотел отстранить ее от себя.
Она держалась цепко.
— Или у нас просто здорово получается это дело?
— Второе, — сказал он.
— Даже если бы мы были влюблены…
— Ты влюблена?
— В тебя? — Она широко распахнула глаза. — Боже упаси!
— А-а, тогда все в порядке.
— Но даже если бы я была влюблена…
— А ты не влюблена…
— Так же как и ты.
— Именно.
— Но если бы мы были влюблены, — она взяла его руки в свои и положила себе на бедра, улыбаясь нежно и печально, — это бы нас не спасло, правда?
— Спасло от чего?
— От того, чего хочет от нас этот мир.
Он ничего не ответил. Она наклонилась ниже, коснувшись его грудью.
— Была еще одна перестрелка. — Ванесса водила пальцами по его ключице, тепло дыша ему в шею.
— В каком смысле «еще одна»?
— Ну, позавчера были те парни. Какие-то наркоторговцы, которых застрелили полицейские. А потом один из них еще совершил самоубийство в камере.
— А-а, ну да…
— А сегодня утром снова. Я слышала по радио в кафе, что какой-то чернокожий застрелил в Айборе двух белых.
Монтус Дикс, подумал Джо. Вот черт! Значит, этот паршивец, Фредди Диджакомо, отправился в Браун-таун прямо чуть ли не прямиком после их разговора у церкви и снова заварил кашу.
Сукин сын!
— Когда это случилось?
— Джонатана вызвали на место преступления примерно… — Она на мгновенье задумалась. — Часа в два ночи.
— В Браун-таун?
Она кивнула:
— Он хочет, чтобы все знали: мэр держит руку на пульсе.
А Джо сейчас держал руку на его жене. Он уже собирался убрать руки, но передумал и стал медленно гладить ее бедра. Что бы там ни происходило сейчас в черном районе Айбора, Джо ничем не может помочь.
— Когда ты сидишь в парикмахерской, — спросила Ванесса, — ты за какой дверью следишь? За передней или за выходом?
Черт. Старый спор. Тот самый, что начался у них через пять минут после того, как они впервые занимались любовью.
— Я не из тех, кого хотят пристрелить, — сказал Джо.
— Правда? — Ее голос звенел от живого любопытства. — А из каких?
— Я бизнесмен, просто немного более коррумпированный, чем большинство других. — Он провел руками по ее груди.
— А в газетах тебя постоянно называют гангстером.
— Это потому, что они мало знают. Ты действительно хочешь поговорить об этом?
Она скатилась с него:
— Да.
— Я тебе никогда не лгу.
— Насколько мне известно.
— Совсем, — сказал он тихо.
Она закрыла глаза, снова открыла:
— Хорошо, значит, ты никогда мне не лжешь.
— Хочешь знать, был ли я гангстером? — Он кивнул. — Да, был. Но теперь я консультант.
— У гангстеров.
Он пожал плечами:
— Лет шесть назад один мой друг был врагом общества номер три…
Она порывисто села:
— Вот видишь, об этом я и говорю. Кто еще сказал бы такое: «Мой друг был врагом общества»?
Джо заговорил монотонно:
— Но взять хотя бы его соседа. Тот вышвыривал людей из домов на улицу, потому что они не могли платить по ипотеке. Платить по ипотеке они не могли, потому что все банки в двадцать девятом пытались прокрутить их деньги по-быстрому и все потеряли. И вот люди остались без сбережений и без работы, потому что работодатели и банкиры профукали их сбережения и их дома. Те же люди, которые вышвыривали других людей из домов, тем не менее благополучно процветают. А чем же занимался мой друг? Он жульничал на бегах и продавал наркотики. Фэбээровцы застрелили его, когда он разгружал товар с лодки на пляже Пасс-а-Грилль. А как поживает его сосед? Он купил дом моего друга. На прошлой неделе его фото было в газете, когда твой муж вручал ему награду как почетному гражданину города. В общем, для меня единственная разница между вором и банкиром — университетский диплом.
