— Разве важно, чтобы говорила?

— Для меня — да, — ответил Джо. — И она не хочет разводиться с Балбесом.

— Я не могу выступить в его защиту, — признал Эстебан. — Мне и за тысячу лет не понять, чем ее так покорил этот pendejo.[124]

— Ты его видел?

— Всякий раз, когда я прохожу по самому паршивому кварталу Старой Гаваны, он сидит там в каком-нибудь из баров, пропивает ее деньги.

«Мои деньги, — подумал Джо. — Мои».

— А ее там до сих пор кто-нибудь разыскивает?

— Ее имя в списке, — ответил Эстебан.

Джо поразмыслил над этим.

— Но я мог бы за две недели достать ей фальшивые документы. Могу же?

Эстебан кивнул:

— Разумеется. Или даже быстрее.

— И тогда я смогу отправить ее туда, и она увидит, как этот ублюдок сидит у стойки, и она… Она — что, Эстебан? Как она поступит? Думаешь, ей этого хватит, чтобы его бросить?

Эстебан пожал плечами:

— Послушай меня, Джозеф. Она тебя любит. Я знаю ее всю жизнь, я видел ее влюбленной. Но с тобой? У-у! — Он расширил глаза и обмахнулся шляпой. — Она такого никогда не испытывала. Но помни, десять лет она считала себя революционеркой и тут вдруг в один прекрасный день обнаруживает, что по-настоящему хочет все это сбросить с плеч: свои убеждения, свою родину, свое призвание, а также своего глупого старого мужа, — сбросить и уйти к американскому гангстеру. Думаешь, она когда-нибудь сможет признаться в этом самой себе?

— Почему бы и нет?

— Потому что ей тогда придется признать: она — революционерка из кафе, она — не настоящая бунтовщица. Нет, она не станет себе в этом признаваться. Она с двойной энергией бросится в общее дело, а тебя будет держать на некотором расстоянии. — Он покачал головой, завел глаза к потолку и погрузился в раздумья. — Когда говоришь об этом вслух, кажется, что это какое-то безумие.

Джо потер лицо. И сказал:

— Оно и есть.

Все шло гладко примерно года два, чертовски долгий срок для такого бизнеса. Пока в город не прибыл Роберт Дрю Прутт.

В понедельник, на другой день после того разговора с Эстебаном, к Джо пришел Дион и сообщил, что Р. Д. обчистил очередной их клуб. Роберта Дрю Прутта обычно называли инициалами, и он беспокоил всех в Айборе с тех пор, как восемь недель назад вышел из тюрьмы и объявился здесь, чтобы проложить себе путь в жизни.

— Почему нам просто не отыскать этого ублюдка и не пришить его?

— Это не понравится местным куксам.

В последнее время ку-клукс-клан набрал большую власть в Тампе. Его члены всегда были фанатичными противниками пьянства — не потому, что сами не пили (пили они постоянно), а потому, что считали: алкоголь дает иллюзию власти низшим классам, приводит к внебрачным связям между расами, а кроме того, является частью папистского заговора, имеющего целью посеять слабость среди последователей истинной религии, чтобы католики в конце концов сумели овладеть всем миром.

До финансового обвала ку-клукс-клан не трогал Айбор. Но как только экономика рухнула, идея власти белых начала обретать сторонников — отчаявшихся людей, таких же как и те, что стали толпиться вокруг проповедников адских мучений. Люди были растеряны и испуганы, а поскольку веревки для линчевания не могли дотянуться до банкиров или биржевиков, они искали мишени более доступные.

Они нашли их в лице рабочих сигарных фабрик, ибо те с давних пор славились забастовочной активностью и радикальными убеждениями. Последней забастовке положил конец именно ку-клукс-клан. Всякий раз, когда забастовщики где-нибудь собирались, куклуксклановцы врывались на это собрание, наобум стреляя из винтовок и колошматя рукоятками пистолетов всех, кто попадется под руку. На лужайке у дома одного из забастовщиков они сожгли крест, в дом другого, на Семнадцатой, бросили зажигательную бомбу, а двух работниц, пешком возвращавшихся домой с фабрики «Селестино Вега», изнасиловали.

Забастовку прекратили.

Р. Д. Прутт входил в ку-клукс-клан, затем вынужденно покинул его ряды, чтобы провести два года в тюрьме, и имелись все основания предполагать, что теперь, выйдя на свободу, он снова присоединится к этой почтенной организации. Первый бутлегерский бар, на который он совершил налет, крошечное заведеньице в задней части трущобной лачуги на Двадцать седьмой, находился через железную дорогу от лачуги, где когда-то жили железнодорожные рабочие и где теперь, по слухам, размещалась штаб-квартира местного отделения ККК, которым заправлял Кельвин Борегар. Сгребая вечернюю выручку бара, Р. Д. указал на ближайшую к железной дороге стену и предупредил: «Мы за вами приглядываем, так что лучше не зовите копов».

Когда Джо об этом услышал, он понял, что имеет дело с болваном: кто, на хрен, станет вызывать полицию после ограбления нелегальной забегаловки? Но слово «мы» заставило его задуматься: ку-клукс-клан только и поджидал кого-то вроде Р. Д., чтобы разобраться с ним. Янки-католик, работает с латиносами, итальяшками и негритосами, спит с кубинкой, заработал деньги на продаже рома, демонского зелья, — в таком типе все ненавистно, все.

Он скоро понял, что они провоцируют его. Рядовые армии ку-клукс-клана, может, и представляли собой сборище идиотов от рождения, с четырехклассным образованием, полученным в третьеразрядных школах, но их вожаки, как правило, отличались более острым умом. По слухам, кроме Кельвина Борегара (владельца местной консервной фабрики и члена муниципального совета), в группу входил судья Франклин из Тринадцатого суда, дюжина копов и даже Говард Хьюитт, редактор издания «Тампа экзаминер».

Но куда больше, на взгляд Джо, ситуацию осложняло то, что шурином Р. Д. являлся не кто иной, как Ирвинг Фиггис, он же Ирв Орлиный Глаз, начальник полиции Тампы.

Со времени их первой встречи в двадцать девятом Фиггис несколько раз вызывал Джо на допрос, но лишь для того, чтобы прояснить некоторые противоречия, неизбежно возникавшие в их отношениях. Джо сидел в его кабинете, и иногда Ирв просил секретаршу принести им лимонад, и Джо рассматривал фотографии на его столе: красавица-жена, двое рыжеволосых детей — Калеб, вылитый отец, и Лоретта, по-прежнему настолько ослепительная, что у Джо мутилось в голове, когда он на нее смотрел. Среди выпускниц хиллсборской школы она была признана королевой красоты и к тому же еще с детства получала всевозможные призы в местном театре. Так что никто не удивился, что после выпуска она отправилась в Голливуд. Как и все остальные, Джо ждал, что со дня на день она появится на большом экране. Вокруг нее словно разливалось некое сияние, и на этот свет люди слетались, точно мотыльки.

Ирв не раз предупреждал Джо, что, если его, Ирва, контора обнаружит хоть что-нибудь связывающее его, Джо, с делом «Мёрси», они упекут его до конца жизни. И кто знает, как федералам придет в голову распорядиться этой жизнью: может, попросту отправят его на виселицу. Но пока этого не произошло, Ирв позволял Джо и Эстебану спокойно существовать, только бы они держались подальше от белой части Тампы.

Но тут Р. Д. Прутт ограбил четвертый нелегальный бар Пескаторе за месяц, словно призывая Джо отомстить ему.

— Все четверо барменов говорят об этом типе одно и то же, — объяснял Дион. — Он чокнутый сукин сын. По нему это видно. В следующий раз он кого-нибудь убьет. Или через раз.

По тюрьме Джо знал массу типов, которые подходили под такое описание. Обычно они оставляют тебе лишь три пути: заставить их на тебя работать, заставить их не обращать на тебя внимания или же убить их. Джо ни за какие коврижки не стал бы нанимать Р. Д. на работу, а Р. Д. никогда и в голову не пришло бы слушаться приказов католика или кубинца, так что оставался вариант номер два и вариант номер три.

Февральским утром он встретился с Фиггисом в «Тропикале». Погода стояла теплая и сухая. Джо успел узнать, что с конца октября по конец апреля климат здесь просто несравненный. Они попивали кофе с добавкой «Бочкового рома Суареса», и Фиггис беспокойно поглядывал на Седьмую улицу, слегка ёрзая в кресле.