Официант уже убирал тарелки из-под салата. Эмма ответила:

— Отец моей матери — из Керри, а мать моего отца — из Корка.

— Я родился совсем рядом с Корком, — сообщил Томас с необычным воодушевлением.

Эмма глотнула воды, но ничего не ответила. Словно вдруг какая-то ее часть исчезла. Джо уже видел подобное прежде: так она отстранялась от ситуации, когда та ей не нравилась. Ее тело по-прежнему сидело в кресле, но сама она словно бы сбежала, бросив тело, как одежду: исчезла ее сущность, то, что делало Эмму Эммой.

— А как девичья фамилия вашей бабушки?

— Я не знаю, — ответила она.

— Вы не знаете?

Эмма пожала плечами:

— Она же умерла.

— Но это же ваши предки, — не без замешательства проговорил Томас.

Эмма лишь снова пожала плечами. Закурила. Томас ничем себя не выдал, но Джо видел, что он ошеломлен. Юные вертихвостки ужасали его по самым разным поводам: они курили, демонстрировали ляжки и декольте, появлялись пьяными в обществе, не стыдясь и не опасаясь порицания окружающих.

— Вы давно знакомы с моим сыном? — спросил Томас с улыбкой.

— Несколько месяцев.

— И вы с ним?..

— Папа…

— Да, Джозеф?

— Мы не знаем, кто мы друг другу.

Втайне он надеялся, что Эмма воспользуется этой возможностью, чтобы прояснить вопрос, но она лишь быстро глянула на него, словно интересуясь, сколько им тут еще торчать, и вернулась к своей сигарете. Ее глаза стали бесцельно блуждать по обширному залу.

Подали основное блюдо, и следующие двадцать минут они провели, обсуждая качество бифштексов и соуса беарнез, а также новые ковры, которыми Креггер недавно украсил свое заведение.

За десертом Томас тоже закурил сигарету.

— А чем вы занимаетесь, милочка?

— Я работаю на мебельной фабрике Пападики.

— По какой части?

— По секретарской.

— Мой сын стащил у кого-то диван? Так вы и познакомились?

— Папа, — произнес Джо.

— Просто задумался, как вы могли встретиться, — пояснил отец.

Эмма зажгла очередную сигарету и обвела взглядом комнату.

— Шикарное местечко, — отметила она.

— Я просто хотел сказать, что мне отлично известно, чем мой сын зарабатывает на жизнь. Могу предположить лишь, что ваша с ним встреча произошла либо в ходе какого-то преступления, либо в каком-то месте, которое посещают темные личности.

— Папа, — произнес Джо, — я-то надеялся, что мы славно пообедаем вместе.

— По-моему, мы это сейчас и проделали. Мисс Гулд…

Эмма посмотрела на него.

— Вас смутили вопросы, которые я задал вам сегодня вечером?

Эмма смерила его взором, способным заморозить горячий гудрон, каким заливают крыши.

— Не понимаю, к чему вы клоните. Да меня это и не очень интересует.

Томас откинулся на спинку кресла и отпил глоток кофе.

— Я клоню к тому, что вы из тех девиц, которые водят близкое знакомство с преступниками, а это едва ли на пользу вашей репутации. И дело не в том, что в данном случае этот преступник — мой сын. Все равно он мой отпрыск, и я питаю к нему родительские чувства. И эти чувства вынуждают меня поинтересоваться, мудро ли с его стороны водить близкое знакомство с женщиной, которая сознательно заводит знакомства с преступниками. — Томас поставил чашку обратно на блюдце и улыбнулся Эмме. — Вы следите за моей мыслью?

Джо встал:

— Ладно, мы уходим.

Но Эмма не шелохнулась. Уперев подбородок в основание ладони, она некоторое время изучала Томаса, возле уха у нее дымилась сигарета.

— Мой дядя как-то говорил о копе, который у него на содержании. Некий Коглин. Это не вы?

Она одарила его жесткой улыбкой, под стать его собственной, и затянулась.

— Видимо, вы о вашем дядюшке Роберте, которого все называют Бобо?

В знак подтверждения она подняла и опустила веки.

— Сотрудник полиции, которого вы имеете в виду, носит имя Элмор Конклин, мисс Гулд. Он базируется в Чарлстауне и, как известно, собирает мзду с нелегальных заведений, в том числе и с того, которое принадлежит Бобо. Сам я редко заглядываю в Чарлстаун. Но, как заместитель суперинтенданта, я с удовольствием уделю более пристальное внимание этой собственности вашего дядюшки. — Томас затушил сигарету в пепельнице. — Вам будет это приятно, милочка?

Эмма протянула руку Джо:

— Мне нужно попудриться.

Джо дал ей чаевые для служительницы женского туалета. Они с отцом смотрели, как она идет через ресторанный зал. Джо подумал: интересно, она вернется к ним или просто заберет в гардеробе свое пальто и сразу уйдет?

Отец вынул из жилетного кармана часы, открыл крышку. Быстро защелкнул ее и убрал часы в карман. Эту вещь он ценил больше всего: восемнадцатикаратный «патек-филипп», который двадцать лет назад ему подарил благодарный президент одного банка.

Джо спросил:

— Это было так уж необходимо?

— Бой начал не я, Джозеф, так что не критикуй меня за то, как я его завершил.

Отец откинулся в кресле, положил ногу на ногу. Некоторые люди носят власть, точно это пиджак, который им не впору и все время натирает. Томас Коглин носил свою, как костюм от лучшего лондонского портного, сшитый в точности по его мерке. Обводя взглядом зал, он кивнул нескольким знакомым и затем снова посмотрел на сына:

— По-твоему, если бы я считал, что ты просто пробиваешь себе дорогу в жизни необычным способом, я бы стал поднимать из-за этого такой шум?

— Да, — ответил Джо. — Ты стал бы.

Отец мягко улыбнулся ему и еще более мягко пожал плечами:

— Я тридцать семь лет прослужил в полиции. И я знаю одну вещь, самую главную.

— Что преступление никогда не окупается, — подхватил Джо, — если только не достигаешь того уровня, когда вписываешься в систему власти и совершаешь преступления уже там.

Еще одна мягкая улыбка, небольшой наклон головы.

— Нет, Джозеф. Нет. Я понял, что насилие порождает насилие же. И что дети, которых породит твое насилие, когда-нибудь вернутся к тебе дикими и бездумными существами. Ты даже не признаешь их своими, но они-то тебя всегда признают. И сочтут, что ты достоин наказания.

Джо уже много лет слышал эти речи, повторяемые на разные лады. Впрочем, отец отказывался признавать, что он все время повторяется, а главное — что общие теории не обязательно применимы к конкретным людям. Особенно если эти люди — или человек — достаточно решительны, чтобы выработать собственные правила, и достаточно сообразительны, чтобы заставить всех остальных играть по ним.

Джо было всего двадцать, но он уже знал, что он как раз из таких людей.

Но просто чтобы ублажить старика, он поинтересовался:

— И за что тебя наказывают эти потомки, которые склонны к насилию?

— За свое безрассудное создание. — Отец наклонился к нему, поставив локти на стол и сведя ладони вместе. — Джозеф.

— Джо.

— Джозеф, насилие рождает насилие. Это непреложная истина. — Он разомкнул руки и посмотрел на сына. — То, что ты приносишь в мир, всегда возвращается к тебе же.

— Да, папа. Я знаком с катехизисом.

Отец утвердительно наклонил голову, когда Эмма вышла из дамской комнаты и прошла в гардероб. Следуя за ней взглядом, он добавил:

— Но ты никогда не сумеешь предсказать, как оно к тебе вернется.

— Уверен, что так.

— Ты можешь быть уверен только в собственной убежденности. Уверенность, которую ты сам не заработал, всегда светит ярче. — Томас наблюдал, как Эмма передает номерок девушке-гардеробщице. — Внешне она недурна.

Джо не ответил.

— Но что касается всего остального, — продолжал отец, — я отказываюсь понимать, что ты в ней нашел.

— Потому что она из Чарлстауна?

— Да, это ее не украшает, — заметил отец. — В старые добрые времена ее папаша был сутенером, а дядюшка убил по меньшей мере двух человек, и это лишь те трупы, о которых мы знаем. Но я бы закрыл на все это глаза, Джозеф, если бы она не была такой…

— Какой?

— Мертвой внутри. — Отец снова сверился с часами и откровенно подавил зевок. — Уже поздно.