Томас улыбался, вспоминая это теперь. Что и говорить, тогда времена были проще. Прекрасные времена. Он был молодой и крепкий. Вместе с Эдди Маккенной они работали в доках Чарлстауна, Норт-Энда и Южного Бостона, а для копа нет мест опаснее. Но как только большие парни сообразили, что этих двоих не припугнешь, они решили, что лучше бы всем им прийти к соглашению. В конце концов, Бостон — город портовый, и все, что мешает доступу в порты, плохо сказывается на бизнесе. А Томас Коглин еще с тех времен, когда бегал мальчишкой по Клонакилти в графстве Корк, понимал: душа бизнеса — компромисс.

Он двинулся дальше. Нынешнее лето угнетало его не только жарой. В его любимом управлении назревала забастовка. И один из ее закоперщиков — Дэнни. Дэнни потерян для него. Ушел к потаскухе, которую сам же он и пригрел. А теперь еще и Джо, где-то пропадает уже второй день, где-то здесь, в городе. В нем слишком много от Дэнни, а еще в нем слишком много от Лиама, родного брата Томаса; этот Лиам пытался сломать весь мир, но добился лишь того, что мир проделал это с ним. Он умер, бедняга Лиам, вот уже двадцать восемь лет прошло с тех пор, как он истек кровью в переулочке на задах одного паба в Корке — карманы обчищены, личность нападавшего так и не установлена. Мотивом, вероятно, послужила перепалка из-за бабы или карточных долгов: Томас считал, что женщины и карты — в сущности, одно и то же, если рассматривать соотношение риска и вознаграждения. Он любил Лиама, своего брата-близнеца, так же, как он любил Дэнни, так же, как он любил Джо: со смущением и восхищением, с чувством тщетности их усилий. Они борцы с ветряными мельницами, они насмехаются над разумом и живут сердцем. Как и Лиам, как и отец Томаса, который все сосал и сосал из бутылки, пока бутылка не высосала его самого.

Он увидел Патрика Доннегана и Клода Меспледа: они сидели в небольшой беседке, глядящей на море. За ней тянулся темно-зеленый рыболовный пирс, в середине дня почти безлюдный. Томас приветственно поднял руку, и они ответили ему тем же. Он брел по песку между людьми, сменившими домашнюю жару на жар песка. Он никогда не понимал этого. В полной праздности валяться у воды. Такое, пожалуй, проделывали римляне, испепеляемые своими солнечными богами. Мужчина не более предназначен для безделья, чем лошадь. Безделье порождает беспокойство мысли, толкает на безнравственные поступки. Томас, если бы мог, пинками бы прогнал этих лежебок на работу.

Патрик Доннеган и Клод Месплед, улыбаясь, наблюдали за его приближением. Они вечно улыбались, эти двое. Своеобразная парочка, что и говорить. Доннеган был политический босс Шестого района, а Месплед — его олдермен. Эти посты они занимали уже восемнадцать лет, при всех мэрах, губернаторах, капитанах полиции, комиссарах полиции, при всех президентах. Они управляли городом вместе с теми районными боссами, у которых хватало ума закрепиться в комитетах, контролирующих порты, бары, строительные подряды и тарифное регулирование. А если ты контролируешь это, значит ты контролируешь все.

Томас вошел в беседку, прислонился к внутренней стене. Дерево было горячее, и белое солнце тотчас пронзило ему макушку, как пуля ястреба.

— Как дома, Томас? — спросил Доннеган.

Томас передал ему сумку:

— Лучше не бывает, Патрик. Лучше не бывает. А твоя супруга?

— В полном порядке, Томас. Сейчас подыскивает архитекторов для дома, который мы будем строить в Марблхеде, да-да. — Доннеган открыл сумку, заглянул внутрь.

— А твои как, Клод?

— Мой старшенький, Андре, только что выпустился.

— Великолепно. Где он у тебя?

— В Нью-Йорке. Вот окончил Колумбийский.

— Ты должен им гордиться.

— Еще бы, Томас. Спасибо.

Доннеган порылся в сумке.

— Здесь все списки, которые мы просили?

— Даже больше. Мы добавили НАСПЦН.

— Ты просто волшебник.

Томас пожал плечами:

— По большей части это все Эдди.

Клод протянул Томасу небольшой портфель. Томас открыл его и увидел две пачки денег, плотно завернутые в бумагу и перевязанные ленточкой. Опытным глазом он сразу по толщине пачек определил, что вознаграждение оказалось даже больше обещанного. Он глянул на Клода.

— К нам присоединилась еще одна компания, — пояснил Клод. — Поэтому доля прибыли возросла.

— Может быть, пройдемся, Томас? — предложил Патрик. — Жара адская.

— Разумная идея.

Они сняли пиджаки и побрели к пирсу. В середине дня здесь почти не бывало рыболовов, вот и сейчас тут находились лишь несколько, да и те, судя по всему, больше интересовались стоявшими у их ног ведерками с пивными бутылками, чем рыбой.

Облокотившись на перила, троица стала смотреть на океан. Клод Месплед свернул себе папиросу и закурил, прикрывая спичку ладонью, после чего выбросил спичку в воду.

— Мы составили перечень баров, которые будут преобразованы в доходные дома, — сообщил он.

— Без криминала?

— Без всякого.

Томас кивнул. Достал из внутреннего кармана пиджака сигару. Отхватил кончик, поднес к ней спичку.

— И во всех есть подвалы?

— Как обычно.

— Тогда не вижу никаких сложностей. — Он принялся медленно раскуривать сигару.

— Проблема с пристанями.

— Не на моей территории.

— С канадскими пристанями.

Коглин посмотрел на Доннегана, потом на Меспледа.

— Мы над этим работаем, да-да, — произнес Доннеган.

— Работайте побыстрее.

— Томас.

Он повернулся к Меспледу:

— Ты знаешь, что произойдет, если мы перестанем их контролировать? Полоумные ирландцы и макаронники организуются, — вместо того чтобы бегать по улице, как бешеные псы, начнут контролировать портовых грузчиков и водителей грузовиков, а значит — транспорт. Они смогут диктовать условия.

— Такого никогда не случится.

Томас взглянул на наросший на конце сигары пепел. Вытянул руку и подождал, пока его не сдует ветерок. Когда на кончике сигары закраснел огонек, он снова заговорил:

— Если у них под контролем окажется транспорт, у них под контролем окажемся мы. Клод, ты у нас — человек со связями в Канаде.

— А ты — наш человек в БУП, Томас. Между тем ходят слухи о забастовке.

— Не уводи разговор в сторону.

— Сторона все та же.

Томас посмотрел на Клода; тот стряхнул пепел в море и еще раз жадно пыхнул папиросой. Покачал головой, словно удивляясь собственному гневу, и повернулся спиной к воде.

— Может быть, ты скажешь, что забастовки не будет? Ты можешь это гарантировать? Судя по тому, что я наблюдал первого мая, наше полицейское управление не очень-то надежно. Ребята ввязываются в массовые драки, и ты нас уверяешь, что в силах на них повлиять?

— Я уже год прошу тебя шепнуть об этом мэру, и каков результат?

— Не сваливай на меня, Томми.

— Я не сваливаю, Клод. Я говорю о мэре.

Клод взглянул на Доннегана, произнес: «Эх» — и выбросил окурок в море.

— Питерс — никакой не мэр, — заявил он. — И тебе это известно. Он только и делает, что валяется со своей четырнадцатилетней любовницей. Которая к тому же его кузина. А его люди все до единого — авантюристы и проходимцы, которые заставили бы покраснеть даже гангстерский кабинет Улисса Гранта .[77] Положению твоих людей можно посочувствовать, но они сами испортили дело.

— Когда?

— В апреле. Им предложили дополнительные двести долларов, но они отказались.

— Господи боже ты мой, — произнес Томас, — стоимость жизни выросла за последнее время на семьдесят три процента. На семьдесят три.

— Я знаю эту цифру.

— Прибавка на двести в год была бы хороша до войны. Прожиточный минимум — полторы тысячи в год, а большинство наших копов получает гораздо меньше. Они полицейские, Клод, а им приходится вкалывать за меньшую зарплату, чем у ниггеров и женщин.

Клод кивнул, положил руку на плечо Томасу, слегка сжал пальцы.

— Не могу с тобой спорить. Однако в ратуше и в кабинете комиссара есть мнение, что на твоих людей допустимо не обращать внимания, потому что они — экстренная служба. Они не имеют права вступать в профсоюз и, уж конечно, не имеют права бастовать.