— И в чём же? — помогать ему Лизавета не собиралась.

Ей было интересно, что он скажет сам.

— Я о тебе не подумал. Ни когда пожимал руку твоему отцу, ни когда водил тебя вокруг пальца, ни когда согласился увести в Навь и бросил с Ингой, хотя она — не лучшая из компаний.

— Не говори так об Инге, — Лизавета сама не понимала, почему вступилась за мавку. Потому ли, что та согласилась помочь ей с побегом? Или причина была в том, как человечно Инга вела себя этим утром?

— Забавно. Не думал, что вы подружитесь.

— Мы не подружились. А ты говорил не об этом.

Он прищурился, посмотрел на неё как-то по-новому.

— Ты изменилась.

Лизавета скрестила руки на груди. Часть её хотела огрызнуться, сказать что-то вроде: «Да неужели?», — и напомнить, что ей пришлось пережить. Но в действительности она лишь скептически вскинула бровь, соглашаясь:

— Да, теперь со мной придётся считаться. До сих пор ты этого не делал.

Лад склонил голову, словно признавая поражения.

— Об этом я и говорил. Мне казалось, что я защищаю тебя, когда скрываю правду или отталкиваю, но я ни разу не догадался спросить, чего же ты хочешь. За это я и прошу прощения.

Повисло молчание. Лад ждал вердикта, Лизавета пыталась разобраться в себе. Невозможно было сделать это за один вечер, да ещё и под таким пристальным, ожидающим и немного молящим взглядом. Но, если быть полностью честной с собой…

— Я уже это сделала. В конце концов, мы квиты: я тоже тебя обманула.

Лад усмехнулся:

— Я это заслужил, — похоже, сегодня он и впрямь решил говорить правду.

— Приятно, что ты это понимаешь.

Знакомая хитрая улыбка растянула его губы. Сердце у Лизаветы ёкнуло — на мгновение и только на мгновение, но она вспомнила, как лишь несколько дней назад радовалась его придумкам и была практически влюблена. Сегодня она могла думать об этом, больше не заливаясь краской.

— Так ты мне ответишь? — Лад наклонился ближе.

— Ты не задавал вопросов.

— Задавал: чего ты хочешь, Лизавета?

Исполнить её заветное желание он всё равно не мог, ведь Лизавета мечтала вернуться домой. Она отвела взгляд, посмотрела в окно, за котором постепенно темнело небо. Одинокие силуэты деревьев на фоне заходящего солнца выделялись, как сторожевые башни над городской стеной.

— Я хочу, чтобы ты вернулся на озеро, — раз уж Лад был честен, то стоило ответить ему тем же. — Хочу чаще бывать в деревне, видеться с Добрыней и Любавой, а может быть, и с отцом, если он решится сюда приехать. А ещё хочу, чтобы вы перестали считать меня дурой и не юлили, когда я задаю вопросы.

— Мы не… — Лад своевременно прикусил язык.

— Если не хотите отвечать, просто так и скажите.

— И ты не попытаешься узнать ответ иным способом?

Лизавета посмотрела Ладу прямо в его белёсые глаза.

— Ничего не могу обещать. Зависит от того, как вы попросите.

— Что ж, это я могу принять. Что ещё?

— Ещё?

— Это весь список твоих желаний?

Она замялась. Было ещё одно, немного неловкое — но когда озвучивать его, если не сейчас?

— Я хочу, чтобы ты меня простил. За то, как я напросилась в Навь. Не нужно было вынуждать тебя и… — Лизавета прикрыла глаза, покачала головой. — Просто я злилась и вела себя не лучшим образом. Сможешь ли ты меня простить?

Он усмехнулся.

— Я уже это сделал.

Конечно, один разговор не мог всё решить — решило время. Оно отсчитало десятки неловких бесед за завтраками, совместных вылазок в деревню, уютных вечеров в тишине зелёной гостиной и одно осознание: Лизавета сама не заметила, как перестала вновь и вновь возвращаться к мыслям о смерти.

Поначалу это давалось ей нелегко. Она помнила, как оцепенела при виде тонущего рыбака, как даже не попыталась его спасти — и оттого мучилась угрызениями совести. Ольга и Лад пытались объяснить ей, что даже если бы они вытащили мужчину из воды, несчастья случались бы снова, и снова, и снова, пока смерть не догнала бы того, кто пытался от неё убежать. Лизавета не слушала. Лизавета пряталась в своей спальне, Лизавета подолгу сидела у окна, обнимая колени, Лизавета корила себя, а потом выходила из комнаты и притворялась, что всё в порядке. Постепенно притворство стало правдой.

Но нельзя было сказать, что всё вернулось на круги своя. Иногда Лизавета всё же замирала, глядя на озёрное дно за пределами защитного купола. Отныне оно казалось ей ещё более зловещим и опасным, чем прежде, а сад умирающих без воды водорослей — ещё более жутким и стылым. Или, возможно, Лизавета лишь избавилась от иллюзий и стала видеть Навь такой, каковой та и являлась.

Конечно, она не могла написать об этом отцу. Скрепя сердце, Лизавета врала в своих письмах — о том, что с ней всё хорошо, что она по-прежнему живёт на постоялом дворе у Добрыни, а дни её заняты безмятежными прогулками и помощью Любаве. Скрывать совсем уж всё не получалось, так что отец знал о существовании Инги и Ольги, об их общении, хотя полагал его редким явлением. Лизавета пыталась описать мавок и Лада с как можно более лучшей стороны, объяснить — они не более, чем защитники природы, и никакой опасности в них нет, но её доводов отец не слушал. Один раз даже усомнился, не опутал ли водяной Лизавету какими-то чарами, и не нужно ли выехать к ней на помощь. Лизавета поспешила успокоить отца и с тех пор его не переубеждала.

Утаивала она и знакомство с русалками. Отчасти потому, что отцу хватало и имеющихся духов, а отчасти — потому, что не хотела думать о Сбыславе. Воспоминания о девочке рано или поздно приводили к мысли о том, как именно она могла умереть, и Лизавете не нравилось, что она при этом могла представить. Инге, судя по всему, тоже: она больше ни разу не позвала Лизавету прогуляться к реке, и ту это полностью устраивало. В конце концов, на озере и без того хватало мест, куда можно было отправиться, не разбередив душу.

Одним из них стал дальний край с кувшинками, о которых когда-то рассказывал Лад. Инга показала его Лизавете в один из первых сентябрьских дней, и с тех пор они вместе приплывали сюда уже несколько раз. Заплыть далеко, правда, не удавалось — лодка не могла зайти в самые заросли, — приходилось останавливаться у самой кромки «кувшинковой поляны» и любоваться цветами издалека. Впрочем, Лизавете и этого хватало.

О том, что случилось, она узнала именно здесь.

Был ясный осенний день, один из тех, когда ты невольно радуешься и спавшей жаре, и голым ветвям, расчертившим небо паутиной, и жёлтым листьям, укрывшим разом землю и воду. Лизавета перегнулась через борт лодки, подхватила с поверхности озера пожухший листок и подняла его на свет. Солнце безжалостно подсветило все прожилки и заломы, но вместе с тем окутало лист потусторонним, волшебным сиянием.

— Что ты делаешь? — лениво поинтересовалась Инга, сидевшая на другом краю лодки.

На коленях у неё лежала какая-то книга, страницы которой рассеянно перелистывал ветер. Инга, похоже, не прочитала и строчки — взгляд её был направлен в пустоту, дальше усыпавших берег деревьев и того, что скрывалось за ними. Она выглядела так, словно хотела, чтобы кто-то отвлёк её от раздумий.

— То же, что и всегда, — Лизавета разжала пальцы, и листок медленно опустился обратно на воду. — Жду, когда закончится ещё один день.

Она не оставила надежды выбраться с озера раньше оговоренного срока, но пока не знала, как это сделать. Возвращаться к русалкам Лизавета не стремилась, спрашивать у Лада — боялась, не желая нарушить их хрупкую, только что склеенную дружбу. А больше идти было не к кому.

— Мне показалось, тебе начало нравиться в Нави.

— Не сказать, чтобы нравиться, — Лизавета повернула голову туда же, куда и Инга, но не увидела ничего, кроме опустевших крон. — Я просто… приняла здешние правила, как данность? Я не могу бороться с самой природой.

— Почему ты так думаешь? — Инга скосила на неё глаза.

— Это же Природа. Вы её вообще богиней считаете.