— Смотри, белка!

Ей казалось, в такие моменты Лад глядел на неё по-особенному. Ему нравилась искренняя непосредственность Лизаветы, её детская эмоциональность, её открытость всему сущему. С ним не нужно было притворяться, следить за манерами, сдерживаться — громкий смех побуждал Лада не закатывать глаза, а смеяться в ответ.

«Интересно, это вот так выглядит настоящая любовь? — размышляла она вечером третьего дня, рассеянно накручивая на палец хвостик от длинной косы. — Ты постоянно улыбаешься, краснеешь, хочешь меняться… и радуешься, как ребёнок, когда он приглашает тебя на праздник?»

— Вечером у озера будут гулянья, пойдём? — кто же знал, что такой невинный вопрос заставит сердце восторженно трепыхаться в груди, а щёки наливаться краской, как яблочки.

Лизавета даже не смогла нормально ответить — только кивнуть, промямлить что-то про спешку и ускользнуть, стараясь не бежать вприпрыжку. Правда, под взглядом всё понимающей Любавы прыти у неё поубавилось: трактирщица смотрела, будто наблюдала за скоротечной, любовью — и Лизавета вспоминала, что это действительно так. Ей ведь придётся вскоре уехать, оставить полную забот и забав крестьянскую жизнь и вернуться к своей, которая теперь, издалека, казалась бессмысленной и тусклой.

Не успела Лизавета выйти на поляну, как услышала костёр. Сухие ветки потрескивали в огне, ветер нёс недолговечные искры, отсветы алого пламени бросали вокруг причудливые, дрожащие тени.

А ещё был жар — зовущий, ждущий и жгучий, ощутимый даже издалека. Воздух становился горячее с каждым шагом, что приближал её к сердцу праздника. Сначала он окутывал, нежил, как вода в тёплой ванне. Потом — жёг, будто предостерегая, советуя: «Стой, не ходи».

Лизавета послушалась, остановилась у кромки леса, ослепшая от яркого пламени. Глаза привыкали постепенно — но привыкали. Вот она отвела руку от лица, вот прищурилась, а вот уже распахнула глаза, широко разинула рот. Перед ней вздымался костёр в высоту человеческого роста.

— Ты пришла! — услышала она радостный крик.

Одна из теней, стоявших подле костра, вдруг сдвинулась с места, приблизилась. Лизавета моргнула — перед ней стоял Лад, улыбающийся своей раздражающе счастливой улыбкой.

— Я не был уверен, что ты придёшь, — обезоруживающе признался он. — Но поверь, оно того стоит.

— Я… — она хотела было ответить, но не смогла отвести взгляд от огня.

Лад обернулся.

— А, да, мы немного переборщили, — рассмеялся смущённо. — Но ты не волнуйся, сейчас огонь поутихнет. Мы же не хотим всё напрочь сжечь.

Последние слова Лада едва не заглушил ветер, вдруг взвывший, метнувшийся над кромкой грозно зашелестевших деревьев, всколыхнувший опасное пламя. Со стороны костра послышался дружный ох, несколько человек отшатнулись. Лад даже не обернулся, наоборот — запрокинул голову, глянул куда-то на кроны, сощурился:

— Вот паршивец! — Лизавета непонимающе обернулась, но позади никого не было. Лад легкомысленно отмахнулся: — А, это я ветру. Не даёт огню угомониться…

Новый порыв пронёсся над лесом, пощекотал листья.

— Сейчас утихнет. Пошли поближе.

Не дожидаясь разрешения, Лад уцепил Лизавету за запястье. Она почти не сопротивлялась, позволила увести себя к огню, к гомонящим людям, к ароматам всяческой снести.

— Лизавета, — Ольга, как всегда сдержанная и строгая, кивнула в знак приветствия.

Они не разговаривали с того дня, как Лизавета впервые оказалась на озере. Казалось бы, ночные откровения о водяном должны были сблизить их, однако этого не случилось: Ольга не искала новых встреч, не задавала вопросов, а Лизавета никак не могла попасть в их отрезанную от мира избу без приглашения.

Не зная теперь, как вести себя, Лизавета лишь вежливо улыбнулась. Ольга перевела взгляд на Лада, в глазах её читался только им понятный вопрос. Лизавета заметила, как Лад едва заметно кивнул.

— А где Инга? — перекрикивая шум голосов, спросил он.

— Пошла за яблоками, — Ольга махнула рукой, мол, неважно.

Но жест остановился на середине. Замерев, Ольга перевела взгляд на Лизавету, протянула:

— Она же на троих принесёт… Прости, мы не знали, что ты тоже придёшь. Пойду её догоню, заодно донести всё помогу. А то зная её ловкость…

Ольга неодобрительно покачала головой, но договаривать не стала. Вместо этого уверенно шагнула, разрезая многоголосую толпу. Удивительно, но многие перед ней расступались.

— Инга довольна неуклюжая, — вместо Ольги объяснил Лад.

Чтобы Лизавета расслышала, он склонился к самому её уху, — она коротко вздрогнула от обжигающего дыхания.

— Но лучше ей об этом не говорить, а то кинется ещё доказывать обратное… она так как-то раз на крышу сарая забралась — такое было!

Пламя костра, как и обещал Лад, постепенно утихло. Огонь стал спокойнее, будто прирученный зверь. Задышалось свободнее, легче — но ненадолго: народу становилось всё больше, толпа сжималась теснее.

Большинство людей не были Лизавете знакомы. Она узнавала некоторые лица, виденные на постоялом дворе. Вон там был мужчина, который каждый вечер выпивал целую кружку эля — и уходил, стоило упасть последней капле. С другой стороны стояла девица, заглянувшая этим утром: Лизавета запомнила её, потому что та пронеслась через зал очень быстро, так и стучала пятками.

Переведя взгляд дальше, Лизавета невольно поморщилась: здесь был и Неждан. Слава Отцу, он не глазел по сторонам и не обращал на неё внимания, а болтал с какой-то деревенской девчушкой, неприлично близко склонившись к её лицу. Как убедилась Лизавета, Неждан не знал меры с любыми девицами — не только с ней. Хотя ей доставалось больше прочих: пускай при Добрыне с Любавой он шутить не спешил, стоило им уйти — одаривал Лизавету ненужным, липким вниманием. Руки больше не распускал, однако хватало и слов, которые он почему-то считал приятными.

— О, а это ж Добрыня! — Лад закрыл Неждана рукой, ткнул пальцем куда-то левее. Проследив за ним взглядом, Лизавета увидела: и правда, Добрыня. — Хочешь подойти?

Она не успела ответить: к ним протиснулась Ольга. В каждой руке у неё было по палочке с яблоком, ярко-красным и блестящим от мёда.

— Вот, держи, — протянула она одно Лизавете. — Только осторожно: горячее.

Вслед за Ольгой показалась и Инга, дружелюбно махнула рукой с зажатым в ней яблоком. Мёд от резкого движения капнул ей на руку — Инга, недолго думая, слизнула его языком. А следом вгрызлась в своё яблоко с таким аппетитом, что у Лизаветы рот невольно заполнился слюной.

— Эй, моё-то отдай! — Ладу аппетит Инги не очень понравился.

Впрочем, та на чужое лакомство не претендовала. Не глядя, она сунула Ладу яблоко и покосилась на Лизавету:

— Ты своё-то ешь. Остынет — не так вкусно будет.

Лизавета послушалась — и глаза её распахнулись от изумления. Губы обжёг приторный мёд. На зубах скрипнула кожица яблока: кислота её смешалась с тяжёлой сладостью, оттеняя и дополняя, связывая язык. И тут же сменилась вкусом тёплого яблочного сока, сахарного, но в меру, как требовалось. Лизавета сглотнула.

— Ага! — Инга, конечно, заметила.

— Что, стоило сюда прийти? — Лад легко ткнул Лизавету локтем. — То ли ещё будет!

Будто вторя его словам, народ пришёл в движение. По собравшимся, как по воде, прошла лёгкая рябь. Вскоре рябь эта превратилась в волну: толпа отхлынула от костра, заставляя Лизавету отступить, и вместе с тем — с любопытством вытянуть шею, гадая, что же произошло. Как назло, ничегошеньки не было видно.

— Сейчас хоровод будет, — пришёл на помощь Лад. — Пошли?

Лизавета решительно замотала головой. Не то чтобы она не хотела присоединиться — скорее, боялась. Она ведь никогда не танцевала в хороводе: могла пойти не в ту сторону, запнуться, налететь на кого-нибудь…

Но Лад плевать хотел на её сомнения. Он взял Лизавету за руку:

— Поооошлиии!..

— Но я не доела яблоко! — нашлась Лизавета, внутренне радуясь: обошлось!