— Лизавета?

Перед ней, мокрый, растерянный, с расчерченным каплями лицом и прилипшими ко лбу кудрями, стоял Лад: правду говорят, мол, помяни чёрта!.. Ошалевшая, Лизавета не сразу сообразила, что беззастенчиво рассматривает его. Только когда взгляд опустился на мокрую рубашку, прилипшую к коже и недвусмысленно очерчивающую крепкий торс, он ойкнула и быстренько отвернулась в сторону.

Вместе с этим движением отмер и Лад: отёр ладонью лицо, отодрал прилипшую к коже рубашку, медленно вышел на сушу. Краем глаза Лизавета заметила, что он был полностью обут и одет. Это показалось ей странным, но было и другое, более загадочное обстоятельство. Лодки, на которой Лад мог бы добраться до этого берега, поблизости не наблюдалось.

— Что ты здесь делаешь?

— Как ты здесь оказался?

Они заговорили одновременно и одновременно же замолчали. Давать ответ не хотелось: Лизавета не привыкла врать, а при мысли о том, чтобы сказать правду, внутри холодело. Лад тоже не спешил откровенничать, наоборот — махнул рукой, мол, давай уж ты первая.

— Мне не сиделось в деревне, — в какой-то мере это всё-таки была правда, пускай и сильно завуалированная. — А ты здесь откуда?

— Приплыл, — Лад пожал плечами так, будто это всё объясняло.

— И где лодка? — вопрос вырвался быстрее, чем Лизавета подумала: лучше не продолжать, каждый имеет право на тайны.

Однако Лада её слова не смутили.

— Там, в камышах, — он неопределённо ткнул пальцем куда-то вправо — прищурившись, Лизавета заметила примятые стебли. — Я её спрятал, чтобы никто из деревенских не увёл. Они обычно этим не грешат, но сама понимаешь, всегда лучше перебдеть.

Ладно, это было похоже на правду.

— А почему ты полез в воду одетым?

— Я не полез — я упал. Ну, а потом было уже как-то странно с себя всё это снимать, так что поплыл, как есть. Я проверял, не отцвели ли кувшинки. Не отцвели, могу показать.

— Я же их видела возле вашего дома.

— Так там-то всего-ничего! Тут запруда есть, где ими всё просто усыпано. Только на лодке вплотную не подобраться, вот и приходится… — Лад развёл руками, молча указывая на свою промокшую насквозь одежду.

— Тогда я, пожалуй, воздержусь.

Лад как-то странно покосился на неё.

— Многое теряешь. Иногда неудобства стоят того.

Лизавета снова стало неловко. Городская жительница, «маленькая купчиха», она не вписывалась в местную жизнь. Стоило ли убегать из деревни, чтобы снова столкнуться с непониманием здесь?

— Не против, я присяду?

А Лад вот не заморачивался. И думать забыв о кувшинках, он плюхнулся прямо на песок, скрестил ноги. Лизавета посмотрела сверху вниз, поражаясь его непосредственности. Он ведь прекрасно знал: песок прилипнет к мокрой одежде, забьётся в обувь, сам он после этого будет выглядеть неряшливо и глупо — и всё же Лада это совершенно не волновало.

— Ты тоже садись! — он постучал ладонью рядом с собой.

Минуту назад Лизавета бы отказалась. Сейчас же, подобрав юбки, аккуратно присела. Песок, согретый дружелюбным солнцем, оказался приятным и тёплым на ощупь. Но жарко не было: от воды тянуло прохладой, лёгкий ветерок вблизи неё стал только свежее. Вдохнув его поглубже, Лизавета осторожно позволила себе улыбнуться. Пожалуй, что-то было в том, чтобы так сидеть на земле и смотреть на простирающееся впереди озеро.

— Насчёт кувшинок не передумала? — заметив перемену в Лизавете, шёпотом спросил Лад.

Она покачала головой: нет, плыть куда-то в мутной воде, чтобы поглазеть на цветы, она не готова. Но внутренний голос негромко добавил: «Пока», — а Лад усмехнулся, будто услышал.

И время пошло, будто кто-то, придерживавший секундную стрелку, неожиданно её отпустил. Лизавета не заметила, как пролетели без малого три дня, столь полны они были. Закрывая глаза под вечер, она засыпала почти мгновенно — и под смеженными веками мелькали, словно брызги красок, события прошедших часов.

Постеснявшись рассказывать Ладу правду, Лизавета всё же осталась жить на постоялом дворе, но это её почти не тяготило. Ранним утром она, спешно позавтракав, убегала на озеро, а возвращалась лишь когда солнце расцвечивало жёлтым и алым. Благодаря этому ей успешно удавалось избегать Неждана — так звали того постояльца, воспоминания о котором неизменно вызывали у Лизаветы неловкость и стыд.

Кроме того, Лизавета была рада избегать встреч с супругой Добрыни, Любавой: по непонятным причинам та с подозрением относилась к Ладу и, узнавая, что девушка планирует с ним увидеться, тут же нагружала её работой — вмиг оказывалась, что нужна какая-то помощь на кухне или срочно необходимо сбегать к пекарю, передать корректировки к последнему заказу. Отказаться у Лизаветы никогда не хватало духу, так что приходилось с тоской отправляться по поручениям — а уже потом бежать на обещанную встречу, недоумевая, с чего же Любава так взъелась на Лада. И ведь в остальном-то она была чудеснейшей, заботливой женщиной из тех, что готовы вместить в своём сердце весь мир!

Но даже Любаве со временем пришлось смириться: слишком очевидно было, что только Лад скрашивал жизнь Лизаветы в деревне. В часы, проведённые без него, она становилась задумчивой и притихшей — никто не знал, но Лизавета корила себя за то, что почти не тоскует по отцу, — но стоило Ладу появиться на пороге, и глаза её расцвечивала улыбка. В конце концов, когда на второй день пополудни Лад вбежал на постоялый двор, схватил Лизавету за запястье и практически вытащил из-за стола, Любава даже не возмутилась — только недовольно втянула щёки.

Лад и впрямь наполнял дни Лизаветы жизнью: каждый раз он придумывал что-то новое, чтобы увлечь её, — и каждый раз это ему удавалось. В тот день, когда он по неуклюжести искупался в одежде, Лад уговорил Лизавету на первое из их маленьких приключений. Он отвёл её к детям, слишком маленьким, чтобы помогать взрослым на кухне и в поле, а потому игравшим на одном из подворий. Лизавета как сейчас помнила, как при виде них один из мальчишек аж подпрыгнул от радости:

— ЛАД!!!

Не прошло и мгновения, как они оказались в кругу ребятни. Дети тянулись к Ладу, каждый норовил о чём-то спросить, уговаривал присоединиться к игре. На Лизавету они поглядывали одновременно с опаской и любопытством, но без враждебности. А вот ей мигом захотелось кое-кого огреть, когда он спросил у малышей:

— Пустите новенькую поиграть?

— Что⁈ — она лихо повернулась к предложившему идею Ладу.

— Да ладно тебе, это всего лишь салки. Знай себе, бегай да их лови. Можешь даже сначала зайцем побегать, я ловить буду — а ты пока разберёшься, что к чему.

— Но…

— Кто хочет, чтобы наша гостья поиграла?

Дети приняли задумку с пугающим восторгом. Потом Лизавета думала: они просто сразу поняли, что с её приходом игра для них упроститься. И были правы — у Лизаветы получалось ни убегать, ни уворачиваться, ни ловить. Ей попадался только Лад, но Лизавета была уверена, что он поддавался: и то лишь для того, чтобы схватить её в следующий раз.

Столько раз, как в тот день, Лизавету ещё не трогали. Лад легко касался её руки, когда она пыталась притаиться за деревом. Хлопал по спине, когда она убегала, нервно кидаясь из стороны в сторону. А один раз даже обхватил поперёк поясницы, оторвал от земли, заставив завизжать самым неприличным образом — и раскраснеться далеко не от бега или усталости.

Да, в присутствии Лада Лизавета постоянно краснела.

Она влюблялась. Влюблялась, пока Лад увлечённо рассказывал уставшим детям сказку о хитрой лисице и доверчивом волке. Влюблялась, когда он провожал её на постоялый двор — и останавливал на пороге, чтобы убрать зацепившийся за растрёпанные волосы лепесток. Влюблялась, когда ближе к полудню он приходил как будто к Добрыне, но на самом деле — конечно же, к ней.

— Ты умеешь кататься на лошадях?

— Там на опушке такая цветочная поляна! Давай покажу?

— А пошли смотреть на лисиц? Они безобидные, честно!

Всё начиналось с вопросов, на которые Лизавета не могла ответить отказом. И вот она, забыв обо всех правилах приличия, усаживалась по-мужски в седло, собирала полевые цветы и безуспешно пыталась сплести из них венок, кралась меж деревьев, чтобы разглядеть мелькнувший в кустах пушистый хвост, и сама кричала, тыча пальцем куда-то наверх: