— А для тебя?

— Оба, — он ответил быстро, выдавая, что не раз задумывался об этом. — Наказание за глупость и великий дар, позволивший эту глупость исправить.

— И натворить новые.

— А для чего ещё нам дана жизнь? — он развёл руками и улыбнулся шаловливой улыбкой. — Ну, и сама подумай: это ведь мои глупости тебя сюда привели. Не похоже, чтобы ты была расстроена.

Она коротко рассмеялась: в этом был весь Лад. Всего несколько минут назад он сокрушался и винил себя во всех её бедах, а теперь — наоборот, хвалил, ведь его проделки закончились наилучшим образом. Если Мать-Природа даровала ему жизнь как возможность исправиться, Ладу ещё долго предстояло эту землю топтать. Или нет — вот он опять посерьёзнел.

— Когда ты выдвигаешься?

До сих пор она думала задержаться на несколько дней, дать ему возможность поправиться, а отцу — проститься. Но полдня и этого разговора хватило, чтобы понять: природа ждала от неё иного, и в глубине души она и сама этого желала.

— На закате. Сегодня же.

Лад единственный не стал с этим спорить. Отец позже пытался переубедить несколько раз, Ольга напирала на то, что ей нужно освоиться с новыми силами, а Яр молчал так, что сразу становилось ясно: он против. Но она больше никого не слушала, кроме собственного сердца. А оно звало в путь.

Они простились на пороге леса.

Лад поцеловал её в висок, едва коснувшись кожи губами, и в этом поцелуе было куда больше смыслов, чем во всех словах, что она когда-либо от него слышала. Он просил прощения, впервые по-настоящему, он надеялся на скорую встречу, и он смирялся — с её новым обликом и с её новой сутью.

Ольга мягко сжала её пальцы в своих, как много раз прежде, но теперь в этом жесте не было снисходительности или материнской нежности, а лишь понимание. Она словно впервые почувствовала, для чего всё это было и почему это было неизбежно, а теперь пыталась передать эти знания дальше. Новообретённая водяница пожала её пальцы в ответ.

Наконец, отец стиснул её саму в крепких объятиях — таких тёплых и таких человеческих, что она задохнулась от защекотавших нос слёз. Только теперь она осознала: то и впрямь было прощанье. Где-то в вышине защебетали птицы, словно отпевая девицу, безвременно покинувшую мир живых. Она глубоко вдохнула и положила лёгкие руки отцу на плечи, ощущая его поддержку в последний раз.

Увы, объятия не могли длиться вечность. Собравшись с силами, она первой отстранилась от отца, чувствуя, как тепло его рук сменяется прохладой осеннего ветра. Сама не заметив, она преодолела границу света и тени — если отец и остальные стояли на освещённой солнцем траве, то сама она уже оказалась в укрытии вековых деревьев. Они склонились, будто приветствуя её.

Больше не было сказано ни слова, издано ни звука. Она ушла под шум ветра и пение птиц, скрылась меж тёмных стволов, становясь частью природы. Она не знала, что помимо отца, Лада и Ольги её провожает ещё один взгляд — Яр всё же пришёл, чтобы ещё раз её увидеть.

Но всё это больше не имело значения.

Она запрокинула голову, бросила взгляд туда, где в вышине солнце отсчитывало часы до исхода дня. Смеркалось, время живых подходило к концу. До недавнего времени она считала, что то было лишь красивым сравнением, но теперь ощущала, как с приближением ночи становится спокойнее и сильнее. Её мёртвое сердце билось всё живее с каждым мгновением, что остывала принадлежащая ей река.

Вот вода показались меж деревьев, переливающаяся в лучах заходящего солнца. Стремительный поток разлетелся брызгами, налетев на какой-то камень, и капли воды упали на голые ступни.

— Эй, мелочь!

Она обернулась. Силуэт Лесьяра был едва различим в тени, словно ещё одно дерево в частоколе прочих. Но вот он отделился от ствола сосны: тёмная куртка, всклокоченные волосы, хвойные иглы, запутавшиеся в меховой оторочке. Она улыбнулась ему, как старому другу, и с удивлением поняла — да то он и был.

— А немало с тобой приключилось с нашей последней встречи.

— Немало, — она склонила голову, соглашаясь. — Я вот водяницей стала.

Она развела руками в стороны, показывая и слишком тонкое для осени платье, и окрасившуюся в молочно-белый кожу, и распущенные волосы, волною лёгшие по плечам. Он посмотрел ей в глаза, чей цвет утратил яркость — но не искру.

— Тебе идёт.

— Быть мёртвой? — она хитро прищурилась.

— Быть свободной. Как река, которой ты отныне принадлежишь.

Конечно, он знал — почувствовал, как на её присутствие откликаются быстрые воды в зарослях его леса. Они зашумели, заплескались, врезаясь в пороги, словно звали свою владычицу.

— Мать-Природа и впрямь знает, что нам нужно, — она то ли спросила, то ли наконец согласилась с много раз слышанным утверждением.

— Лучше, чем мы сами, уж точно.

Она посмотрела на Лесьяра долгим, изучающим взглядом, гадая, кем он был до того, как переступил порог. Но в нынешнем обличье лешего ничего не говорило о прошлом — сейчас он был не более, чем часть леса, который покачивал ветвями, приветствуя и чтя его.

— Спасибо, — только и сказала она, наконец перестав задавать вопросы.

Он кивнул, кажется, поняв — за что. Она отвернулась, пряча улыбку: удивительно, но Лесьяр, которого она знала считанные часы, был единственным, кто был готов её просто слушать, не диктуя и не меняя ничего под себя. Он единственный советовал, а не указывал.

— Эй, мелочь! — она оглянулась через плечо, гадая, что ещё он хочет сказать. — Так каково твоё истинное имя?

Улыбка сама собой коснулась её губ.

— Лиза. Так мне больше нравится! — откликнулась она и коснулась ступнёю холодной воды: та приняла её, обняла, как родную.

Лизавета умерла от случайного выстрела на берегу озера. Лиза исчезла, обернувшись каплями блестящей росы, опавшей на листья. Река понесла её вперёд, в огромный мир, который только предстояло увидеть.