— Да я вроде бы и не отнекивался… — нахмурился Лад.

— Кхм, — перебил его, кашлянув, Яр. — Мне кажется, вы всё о ком-то забыли.

— О тебе что ль⁈ — подбоченился первый, незнакомый Лизавете мужик.

— Нет, — Яр посмотрел на него снисходительно, как на ребёнка, и это была первая из череды трагических ошибок. — Я говорю о Микуле. Это же он вас всех сюда привёл — разве вы не должны, не знаю, его слушаться?

— Мы что, похожи на…

— Так, мужики! — отец Лизаветы гаркнул, будто только очнувшись, и совершил вторую трагическую ошибку. — Он прав, давайте-ка выдохнем и…

— А почём нам знать, что он вас, господарь, не околдовал⁈ Вслед за дочкой?

— Что⁈.. — отец аж обмер от неожиданности.

— И правда, — заговорил кто-то третий, до сих пор остававшийся наблюдателем. — Эта нечисть и не на такую подлость способна…

— Хотя нет, вы правы, — пробормотал себе под нос Яр, но его никто, кроме Лада и Лизаветы, и не услышал. — Обо мне вы тоже забыли зря.

Он вскинул руки, и сковавший озеро лёд разлетелся на части, выпуская стену воды. Мужики отступили перед волной, вскидывая палки, вилы, косы и мушкеты. Лизавета вскочила в неосознанном порыве помочь, защитить, предупредить…

Грянул выстрел.

В груди вдруг стало горячо, так сильно, словно на неё вылили кипяток из чайника. Лизавета прижала ладонь ближе к сердцу, и впрямь почувствовала на коже горячую жидкость. «Так странно», — успела она подумать прежде, чем кто-то над самым ухом закричал её имя.

Лад вновь поймал её, но не удержал. На землю они осели вместе — так медленно и одновременно быстрее, чем кто-то успел что-либо понять.

— Лиза! — первым очнулся Яр.

Он вдруг появился рядом с ней, склонился над Лизаветой, лежавшей на земле в мягких объятиях Лада. Тот почему-то ничего не говорил, не шевелился. Лизавета с трудом подняла руку, потеребила его за рукав:

— Что? — вместо слова с губ слетел бесформенный выдох.

Яр вскинул взгляд куда-то над её головой. Сердце Лизаветы забилось быстрее — каждый удар почему-то отдавал ноющей болью. Может оттого, что на лице Яра отразился испуг?

— Чт… — во второй раз получилось ещё хуже прежнего.

— Лизавета!.. — тут подбежал отец.

Лизавета отстранённо подумала, что никогда не видела его плачущим. Наверное, он должен был плакать на похоронах матери, но тогда он была ещё слишком маленькой, чтобы это понять. Впрочем, сейчас же никто…

— О, пожалуйста-пожалуйста! — из горла отца вырвались странные, нечеловеческие рыдания.

— Проклятье! — перебил его Яр. — Проклятье!

Кулак тяжело врезался в землю — Лизавета даже почувствовала. Она вообще начала неожиданно много чувствовать: боль, холод, влагу на платье в том месте, где совсем недавно было обжигающе горячо. Слабость. Лизавета попыталась поднять руку, обратить на себя внимание Яра, но едва смогла пошевелить пальцами.

Испуганный взгляд метнулся от Яра к отцу. И обратно:

— Надо отнести её в воду, — отец не услышал, и Яр повторил громче. — Надо отнести её в воду, слышишь⁈

Пощёчина заставила Лизавету вздрогнуть одновременно отцом.

— Соберись, бесы тебя дери! Твоя дочь умирает!

«Что⁈».

— И этот умирает тоже, поэтому сейчас же сними с него все обязательства.

— Чт?..

— Скажи: «Я снимаю с тебя все данные мне обещания». Только возьми его за руку, как когда вы заключали этот бесовской договор! И побыстрее, а то мы не успеем…

Лизавета почувствовала, как отец схватил лежащую на её животе руку Лада. Он повторил всё за Яром, кажется, не вполне понимая слова. Но это подействовало: грудь Лада, на которой Лизавета продолжала лежать, резко, высоко поднялась.

— Лежи, — бросил ему Яр, не глядя. Сам он не сводил глаз с отца Лизаветы, словно и впрямь околдовывал. — Если ты хочешь ещё хоть раз заговорить с дочерью, помоги отнести её в воду.

— За?..

— Затем, что это несчастный случай.

Отец повёл себя так, будто это всё объясняло. Хотя это на самом деле всё объясняло, устало подумала Лизавета. А она и не ожидала, что её история закончится именно так.

Вдруг стало холоднее. Её начала бить мелкая дрожь, зубы застучали. Чьи-то пальцы мягко коснулись щеки, отводя в сторону волосы, и вместе с прикосновением Лизавета почувствовала движение воды.

— Всё будет хорошо, — услышала она голос Яра, удивляясь краем сознания, когда успела закрыть глаза. — Это всё равно, что заснуть.

А потом он толкнул Лизавету в грудь, и вода залилась в её лёгкие. Тело выгнуло от неожиданной, холодной боли, но это длилось не больше секунды. Всё прекратилось. Наступила блаженная темнота.

Когда Лизавета открыла глаза, был день. Солнце заливало спальню — ту самую, где она провела свою первую ночь в деревне. С тех пор здесь ничего не изменилось: кровать по-прежнему поскрипывала, пол был всё таким же холодным, а с кухни доносились всё те же звуки, будто кто-то грел воду к завтраку.

Она аккуратно села, ожидая почувствовать боль, но та не пришла. Не заныло в висках, не кольнуло там, где шальная стрела пронзила её кожу. Помедлив, Лизавета опустила голову, скользнула пальцами туда, где ожидала отыскать рану. Но и взгляд, и руки её наткнулись лишь на чистую льняную ткань.

Не было не только боли, но и крови, и самой раны. Оттянув ворот рубахи, Лизавета нашла лишь гладкую кожу, какую видела каждый раз, одеваясь поутру. Но сегодня этого не могло быть — она ведь помнила, она чувствовала…

Разум пронзила догадка. Не заботясь о приличиях, Лизавета вскочила с постели и, подобрав юбку, вылетела из комнаты. Кто-то охнул, увидев её, громыхнула посуда в чьих-то руках, но она выбрала не обращать на это внимания. Пронёсшись через кухню и сени, она распахнула дверь приозёрной избушки — и застыла от захлестнувших чувств.

По коже пробежали мурашки, волосы дыбом встали на затылке, дыхание спёрло, а сердце забыло, как биться. Лизавета потерялась в звуках и ощущениях, доселе не виданных. Она слышала, как птицы перелетают с ветки на ветку далеко вверху, как хлопают их кажущиеся крошечными крылья. Она чувствовала, как вода в озере идёт мелкой рябью, нежно оглаживаемая ветром, и как возмущается, когда шальная рыбёшка пытается выпрыгнуть из неё. Но ещё сильней она ощущала бег реки в глубине леса, той самой, где жили русалки. Она неслась быстрее любой рыбы, билась о берега и пороги, уносила опавшие золотые листья в места, которые Лизавета никогда не видывала. И она звала её за собой.

— Что случилось? — Лизавета резко обернулась, почувствовав присутствие за своей спиной.

Позади стоял Яр, непривычно тихий и нерешительный. Она впервые видела его плещи опущенными, а глаза — избегающими прямого взгляда. Куда делась прежняя бравада, самоуверенность? Где тот княжич, что посмеивался над ней целую вечность назад?

— Яр, — его имя легло на язык опасным рычанием. — Что. Со мной. Случилось?

Хуже всего было то, что Лизавета знала ответ. Она не помнила ничего, после выстрела, но могла представить, что же произошло. Могла вообразить воду, принимающую её тело, успокаивающую жар в ране, обнимающую и укачивающую, погружающую в спасительный сон.

— Я спас тебя, — сказал Яр так, словно сам в это не верил.

Но то была правда. Почему-то Лизавета знала: без него она не стояла бы сейчас на пороге избы, не задавала бы глупые вопросы, не наслаждалась неожиданным единством с природой, на изменения в которой чутко отзывалась каждая клеточка её тела.

— Думаю, я должна тебя за это поблагодарить.

— Не нужно было брать тебя на озеро, — невпопад ответил Яр, отвернувшись.

Лизавета склонила голову на бок, беззастенчиво разглядывая его. Ах, сколько «не нужно» они совершили, чтобы привести к такому итогу — к этому моменту, когда Яр не мог смотреть на неё из-за стыда, а она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости.

— Без меня Лад бы не стал тебя слушать. Всё могло закончиться намного хуже.

«Закончиться», — повторила она про себя, едва шевеля губами. Неужели её история и впрямь подходила к концу? Вот так, без великих открытий, без спасения мира, без откровений, способных всё перевернуть?