Лизавета невольно поёжилась. Нет, оставаться одной ей решительно было нельзя.

— Быстро ты, — заметил Добрыня, когда Лизавета вновь показалась в обеденной зале.

Зычный голос его вновь привлёк к ней избыточное внимание. Проходя между столиками, она почти физически ощущала изучающие, а порой и недовольные взгляды местных. Один мужичок — Лизавета не видела его лица, только изношенные сапоги да мятую рубаху — смотрел ей вслед, до тех самых пор пока она не подошла к Добрыне.

Только рядом с ним Лизавета чувствовала себя спокойно. Добрыня знал её отца и в чём-то даже был на него похож: такой же высокий, широкоплечий, могучий, но вместе с тем отзывчивый и добрый. Исходящая от него аура спокойствия словно распространилась на Лизавету, когда она попросила у Добрыни стакан холодной воды. Жара на постоялом дворе царила невыносимая, и воду хотелось лить не только внутрь, но и на себя.

— Да, душновато тут у нас, — Добрыня поправил ворот рубахи. — Ты б сходила на улицу: там всяко посвежее будет, легче задышится.

Он был прав, однако правота эта Лизавету не убедила. Она понимала, что на улице останется совсем одна в чужом месте, в окружении незнакомых людей. Даже одетая в простой сарафан она выделялась на их фоне чистотой волос, осанкой, манерой себя держать. Лизавета видела это в случайно перехваченных взглядах.

— Можно мне просто ещё воды?

Добрыня, пожав плечами, заново наполнил стакан. Однако вода лишь утоляла жажду, но не остужала. Лизавета почувствовала, как по спине стекает капелька пота, и обречённо вздохнула.

— Хотя, пожалуй, вы правы. Пойду подышу.

К чести Добрыни, он не стал усмехаться — мол, я же говорил. Просто кивнул и продолжил протирать другие стаканы, ровной шеренгой расставленные перед ним.

Снаружи, несмотря на высоко стоявшее солнце, и впрямь стало легче. Палило нещадно, но дело спасали порывы ветра — лёгкого, но прохладного. Остановившись на крыльце трактира, Лизавета с удовольствием вдохнула полной грудью… и поперхнулась от неожиданности.

— Эй, красавица! — окликнул её незнакомый мужчина.

Она попыталась притвориться, что не понимает, к ней ли он обращается. Деланно заозиралась по сторонам, отступила в тень.

— Да куда ж ты, давай потолкуем!

— Нет, спасибо, — голос подвёл: слова эти Лизавета почти просипела.

— Вежливая какая — прямо видно, шо городская. Расскажи-к, как там в городе живётся? Правда терема богатые, каменные?

Он подошёл ближе, встал у самого крыльца. Теперь мужчину и Лизавету отделяла лишь пара шагов, и до неё долетел запах хмеля. Сердце забилось быстрее: пьяницы всегда пугали девушку — казалось, что в своём забытьи они способны на что угодно.

— Ага, каменные, — пробормотала она, рукой нащупывая дверь в трактир.

— Э, ты куда собралась! — попытка побега не осталась не замеченной.

Обиженный, мужчина шагнул на крыльцо. Лизавета внутренне сжалась, борясь с желанием зажмуриться. Вдруг показалось, что тот сейчас с невиданной прытью подскочит к ней, схватит запястье, отрежет путь к отступлению. Краски мигом схлынули с лица, мурашки пробежали по телу.

— Эй, милсдарь!

Пропойца даже не сразу понял, что обращаются-то к нему.

— Мужик, я тебя спрашиваю!

Лизавета и её преследователь повернули головы одновременно.

На дороге стоял мужчина, явно неместный: выдавал узелок за спиной. Выглядел он при этом пускай и бедно, но опрятно — и точно был трезвым, что Лизавету изрядно успокоило.

— Это постоялый двор?

— Это, — пропойца, помедлив, кивнул.

— Ага, благодарствую.

Путешественник поправил мешок на плече и двинулся вверх по ступенькам. Походя, оттеснил нетрезвого мужичка в сторону, кивнул Лизавете — она нерешительно улыбнулась в ответ.

Но улыбка быстро сползла с её лица, когда мужчина так же, походя, шлёпнул её пониже спины, будто какую-то крестьянку. Щёки Лизаветы мгновенно вспыхнули, жар прилил к телу. Она понимала, что нужно развернуться и осадить наглеца, но с мгновение не могла пошевелить и пальцем — этого хватило чтобы он, усмехнувшись, переступил порог. Лизавета снова осталась наедине с тем же пьяницей.

Она слышала — мужчина пытался что-то сказать. Но, видит Бог, у неё не было сил слушать. Ведомая неуместным, но всё же накатившим стыдом, Лизавета подхватила юбки и быстро, как могла, кинулась вниз по лестнице. Пропойца не успел её остановить — Лизавета пронеслась мимо, лишь задев ненароком его плечо.

— Извините! — пискнула она, не обернувшись, и продолжила бежать дальше: через деревню, на лесную тропку, в тень редких деревьев.

Ей хотелось побыть одной, оказаться вдали от слишком пристальных взглядов. Лучше всего, конечно же, дома, в своей уютной спаленке на втором этаже, но за неимением большего хватило и просеки, успокаивающей и пустынной, если не считать щебечущих в кронах деревьев птиц.

Только здесь Лизавета перевела дух. Осторожно выглянула из-за укрывшего её дерева, чтобы убедиться: никто и не подумал за ней погнаться. Деревня продолжала жить своей жизнью, не заметив ни появления, ни побега потерянной городской девчонки.

И всё же для Лизаветы деревушка отныне изменилась. Она и прежде казалась неприятной: грязной, неухоженной по сравнению с тем, где привыкла жить купеческая дочка. Но теперь она также знала, что в границах этого поселения не стоит ждать привычной вежливости, галантности. Да, любой мужчина мог оказаться таким добряком, как Добрыня. Но мог и распустить руки, как этот…

Лизавету всю передёрнула от одного только воспоминания. Нет, она решительно не хотела возвращаться обратно! Может, поговорить с Ладом и Ольгой, попроситься провести ещё ночь в их избушке?

Ноги Лизаветы сами собой сдвинулись с места, стоило только подумать об озере. Но объяснялось ли её желание оказаться там лишь тем случаем, что произошёл у трактира? Или Лизавета подспудно ощущала действие договора, что её отец заключил с водяным за её спиной?

Она старалась не думать об этом, а озеро словно бы помогало. Вблизи и при свете дня оно выглядело обычным, ничуть не зловещим. Уютно шуршали листвой склонившиеся над водой деревья, чирикали и прыгали с ветви на ветвь мелкие птички. Солнце играло с бликами на спокойной глади — её не тревожили ни рыбки, ни мальки, лишь стрекозы безмятежно гудели над самой поверхностью.

«Безмятежность» была очень подходящим словом, подумала Лизавета, спускаясь ближе к воде. Наклонившись, она коснулась озера кончиком пальца — от прикосновения в стороны тут же разбежались круги. Вода оказалась приятно прохладной, словно не успела прогреться к полудню. Подумав, Лизавета опустила в неё всю ладонь, смочила липкую после бега шею. Ах, как хорошо было бы сейчас разуться, сесть на траву поверх мягкого покрывала и задушевно поболтать с кем-нибудь — да хоть бы и с Ладом!

Лизавета не проговаривала этого даже про себя, но Лад умудрился ей чем-то неуловимо понравиться. Рядом с ним казалось: она может говорить, что хочет, вести себя, как угодно. Вероятно, это объяснялось его происхождением — с аристократами приходилось постоянно держать лицо, а с деревенским мальчишкой это было попросту ни к чему. Но, с другой стороны, та же Ольга заставляла Лизавету трепетать от ужаса, а Лад… растерянный, взлохмаченный, с травой в волосах он заставлял её улыбаться даже сейчас, когда был рядом лишь в её воображении.

Впрочем, в этой деревне улыбки надолго не задерживались.

Вода перед Лизаветой вдруг пошла рябью. На поверхности появились крупные пузыри, внизу скользнула большая страшная тень. Лизавета отпрянула. Заполошное сердце попыталось выскочить из груди, внутренний голос крикнул о том, что лучше убираться подобру-поздорову, но ступни будто прикипели к берегу, а вскоре убегать стало поздно.

Водная гладь взорвалась тысячей брызг. Холодные капли упали на юбку Лизаветы, на песок перед ней. Кто-то выпрямился, стоя по колено в воде, по-собачьи отряхнул волосы… и замер, увидев девушку у края озера.