Закрытие глаз также не помогало.

Каждый раз, когда я позволяла своим глазам закрыться, перед моими веками танцевали воображаемые образы Джонни Кавана.

Я не была уверена, что мне больше нравилось, когда он был просто незнакомцем, который выбил меня из колеи и улыбался в коридоре, или мрачным, чрезмерно реактивным засранцем, который бросал меня то в жар, то в холод сегодня вечером.

Я точно знала, что сожалею о том, что узнала о нем.

Открытие того, что Джонни был восходящей звездой регби с будущей яркой спортивной карьерой, подавляло меня по нескольким причинам, но одна конкретная причина застряла в моей голове.

У меня был собственный брат-суперзвезда, хорошенький мальчик, который не делал ничего плохого в глазах других, которого хвалили за его игру на поле и награждали полной свободой действий.

Джоуи, каким бы хорошим он ни был для меня, был еще и настоящим развратником, который оставил за собой шлейф разбитых сердец от Баллилаггина до Корк-Сити.

Он встречается только со своей девушкой Ифой около восьми месяцев, и казалось, что полностью предан ей. Но присяжные все еще не могли решить, полностью ли он исправился от своих старых привычек или нет.

Опыт подсказывал мне, что парни — это собаки.

И отцы.

Отцы — подонки, и мужчинам нельзя доверять.

Не всем мужчинам, с сожалением признала я, но большинство были такими.

Особенно спортсмены.

Будучи сестрой одного из них, я имела представление о сознании этих подростков-спортсменов и знала, что безопаснее всего иметь с ними родственные отношения, платонические дружеские отношения или просто избегать их, как чумы.

У них было большое эго, больше, чем жизнь, и очень сильное сексуальное влечение. Преданные своим семьям, своей команде и мало кому еще.

Довериться моим упрямым подростковым гормонам, которые вспыхивают при виде одного из них. Признав, что это самый безопасный вариант, я решила, что отойду от сегодняшних событий, заблокировав в памяти все, что я узнала о Джонни Кавани, и буду избегать его.

Я была молода, но не глупа, и знала, что питать какие-либо чувства, невинной влюбленности или нет, к такому парню, как Джонни Кавана, не принесет мне никакой пользы в долгосрочной перспективе. Потому что, честно говоря, с того дня, как он меня отправил в нокаут, я испытывала к нему много противоречивых эмоций.

Но то, как ужасно Джонни справился со своим дискомфортом сегодня вечером, вместе с разговором Джоуи, стало той холодной, жесткой дозой реальности, которая мне была нужна, чтобы вернуть себя в чувство.

Мне нужно было забыть о нем.

И я забуду.

Я надеюсь на это.

Шэннон

Когда я проснулась в школу в среду утром, внизу меня уже ждала мама. В моей спешке, чтобы выбраться из дома подальше от моего отца, я не заметила ее. Только когда я остановилась в прихожей, чтобы забрать свое пальто, увидела, что она сидит за кухонным столом, сжимая в руках кружку с кофе.

— Мам? — Я нахмурилась при виде нее.

Она выглядела измученной, с темными кругами под глазами, бледным и изможденным лицом.

Мама закутана в свой старый, потертый халат в горошек — последний рождественский подарок, который Даррен подарил ей перед отъездом.

Бросив пальто на перила, я побрела на кухню.

— Что ты делаешь?

— Шэннон, — произносит она, выдавливая слабую улыбку. — Подойди и посиди со мной немного.

Я сделала это, потому что было так необычно видеть ее в такое ранее время, и понимала, что что-то не так. Я посмотрела на часы, чтобы убедиться, что не проспала или что-то в этом роде. 05:45.

Нет, она пришла раньше, и что-то определенно было не так.

Отодвинув стул, я опустилась на сиденье напротив нее и спросила:

— Что происходит, мам?

— Нельзя ли мне встать, чтобы проводить тебя в школу?

Нет.

Не совсем.

Вовсе нет.

Мой молчаливый ответ, должно быть, говорил о многом, потому что мама поставила свою кружку и потянулась к моей руке.

— Шэннон, — она, наконец, справилась с этим и сказала: — Я знаю, ты чувствуешь, что мы не … что иногда твой отец не очень… Я просто хочу, чтобы ты знала, что я одинаково люблю всех своих детей, но ты моя особенная.

Это ложь.

Я не была для нее чем-то особенным.

Даррен был ее любимцем, и когда он ушел, мама уже никогда не была прежней. По правде говоря, между сменами на работе и заботой о младших детях она едва замечала меня. Я любила свою маму, действительно любила, но это не значит, что я не возмущалась ее слабостью, что я и делала. Очень часто.

Чувствуя себя неловко, я вытащила свою руку из-под ее и спросила:

— Ты подписала мое разрешение на школьную поездку в Донегол?

Я знала, что она этого не сделала.

Оно все еще лежало на хлебнице — без подписи.

— Мне не нравится, что ты так далеко от дома, Шэннон, — объяснила она, прикусив нижнюю губу. — Донегал очень далеко.

Точно.

— Я не хочу сбегать, мама, — прошептала я. — Клэр и Лиззи едут, поэтому я действительно хочу поехать. Мне нужно получить разрешение до пятницы, иначе они меня не отпустят.

Ладно, это была ложь, у меня было время до окончания праздников, чтобы сдать разрешение, но давление на нее было единственным шансом заставить ее подписать бумаги.

— Что, если с тобой там что-нибудь случится? — Мама предположила. — Что, если кто-нибудь нападет на тебя?

— В этом доме больше шансов, что это произойдет, — пробормотала я себе под нос.

Мама вздрогнула.

— Шэннон …

— Он рассказал тебе, что произошло прошлой ночью? — Я выпалила, зная, что это было тем, о чем она хотела поговорить со мной — то, о чем она хотела убедиться, что я не буду говорить.

Расправив плечи, я уставилась через стол на свою мать.

— Он сказал тебе, что сделал с Джоуи?

— У него есть имя, — сказала мама напряженным голосом.

— Он тебе сказал?

— Да, твой отец рассказал мне, что произошло, — наконец ответила она.

— И это все? — Я откинулась на спинку стула и изучала ее лицо. — И это все, что ты можешь сказать об этом?

— Шэннон, это сложно. — Мама тяжело вздохнула и опустила голову. — Мы все сейчас находимся под большим давлением из-за того, что летом появится ребенок, а твой отец без работы. С деньгами туго, Шэннон, и это влияет на твоего отца. У него много чего на уме …

— Он разбил губу Джоуи, мама! — Я проглотила комок в горле. — Из-за пачки печенья. И если он беспокоится о деньгах, то, может быть, ему стоит перестать играть в азартные игры и пропивать деньги на детское пособие!

Моя мать вздрогнула от моих слов, но я рада, что произнесла их. Это нужно было сказать. Я просто хотела, чтобы она начала слушать.

— Твой отец сказал мне, что ты поздно вернулась со школы, — продолжила она. — Он был очень расстроен твоей фотографией в газете…

— Это школьная фотография!

— С парнем?

— Боже мой! — воскликнула я. — И ты тоже?

— Нет. — Она покачала головой. — Конечно, нет. Я понимаю все это, но твой отец очень расстроен этим. Ты же знаешь, как он…

— Значит, это моя вина, что он избил моего брата и пытался задушить меня? — Я подавила рыдания возмущения, пытавшиеся вырваться из меня. — За то, что поздно вернулась домой, или за то, что сфотографировалась в школе, или за то, что переехала в Томмен? Что из этого, мама? Или все, что я делаю, неправильно? Я виновата во всем, что идет не так в этой семье?

— Нет, конечно, это не твоя вина, Шэннон, — быстро попыталась она оправдаться. — Ты не виновата, и твой отец тебя очень любит. Но ты же знаешь, что он боится, что ты закончишь так же, как и я. И у него с Джоуи сложные отношения, — сказала она, пытаясь отговориться от своих обязанностей ложью. — Джоуи знает, что не нужно его раздражать…

Я прервала ее, покачав головой.