Я осталась с Шоном, который провел большую часть дня, крича о маме.

Это катастрофа.

Бесчисленные телефонные звонки нашей матери остались без ответа, так что я оставила попытки дозвониться до нее. Приступив к работе над бездонным списком заданий, выделенных мне на еженедельной основе, я убирала дом сверху донизу, мыла плинтусы и меняла все простыни по ходу дела.

К восьми часам субботнего вечера я постирала четыре комплекта белья, приготовила обед и ужин для своих братьев, искупала и одела Шона перед сном, а также вычистила дом до блеска.

Конечно, это не продлилось долго.

Как только мальчики протопали через парадную дверь, хаос и беспорядок возобновились. Балансируя миской шоколадных хлопьев в одной руке и бутылкой молока в другой, я толкнула бедром дверь гостиной и вошла внутрь.

— Держи, Шон.

Поставив миску и стаканчик на кофейный столик перед моим младшим братом, я взъерошила его вьющиеся светлые локоны, затем встала и потянулась.

— Съешь все это перед сном, — добавила я, застонав от облегчения, когда почувствовала, как мышцы спины расслабились.

Мне было так больно, что я не могла прямо ходить.

— Я хочу к маме, — ответил Шон, надувшись перед тарелкой хлопьев. — Мамочки больше нет.

— Мама на работе, Шон, — я повторила ту же фразу, которую говорила ему сегодня пятьдесят раз. Набравшись терпения, я добавила:

— Она скоро будет дома, — а затем поспешила выйти из комнаты, прежде чем он успел спросить, когда.

У меня не было для него ответа, и я ненавидела лгать ему.

Правда была в том, что я не знала, когда вернется мама.

Опустив плечи, я вернулась на кухню и направилась к чайнику.

Мне нужен был чай.

Много чая.

Джонни

Мой тренировочный день в академии в субботу пошел ко дну. Полностью провалился.

Я был слаб, и это проявилось на поле.

Меня вызвали в кабинет в середине утра, где я получил от тренера Деннехи нечто, что я бы счел похожим на испанскую гребаную инквизицию. После этого меня отправили прямо к врачу команды на еще одно обследование, за которым последовал осмотр у Дженис, физиотерапевта.

Как и предсказывал мой тренер, я провалил как физические, так и медицинские тесты, которые мне выдали.

Измученный и деморализованный, я получил строгий выговор об опасностях сокрытия боли, прежде чем был отправлен домой с очередным чертовым рецептом и официальным письмом, в котором говорилось, что я временно освобожден от всех тренировок и обязанностей в Академии до моего следующего теста на пригодность через три недели.

Если я провалю следующий раунд тестов, я снова лягу “под нож” и выйду из строя еще на четыре-шесть недель.

Это означало, что я смогу увидеть подачу только с начала до середины мая. Это означало, что я потеряю свой шанс.

Не было никакого способа, чтобы я был в форме через две-четыре недели и довел команду до уровня “ Молодежного кубка шести наций”. Так что да, можно с уверенностью сказать, что я по-королевски облажался.

Моим единственным утешением было то, что я все еще мог участвовать в легких тренировках со своей школой и клубом — они ни хрена не могли сделать, чтобы остановить это. И этого недостаточно, чтобы цепляться за надежду.

Не тогда, когда это было гарантией того, что оба моих тренера в Ballylaggin RFCи Томмен получат одно и то же письмо.

Теперь у клуба мало шансов получить какое-либо игровое время. Тренер Малкахи ни за что не поставил бы меня на скамейку запасных, он не мог себе этого позволить, но это было просто школьным дерьмом.

В ярости от того, что меня исключили из предстоящих молодежных игр, я кипел от напряжения, когда днем добрался в — к счастью — пустой дом. Мама уехала в Дублин, чтобы провести выходные с моим отцом. Так что мне не придется сталкиваться с родительскими допросами в течение нескольких дней.

Я хотел заплакать. Я бы не стал этого делать, но чертовски хотел.

Я должен справиться с болью. Мне не следовало соглашаться на эту гребаную операцию. Если бы я этого не сделал, у меня все еще был бы шанс попасть в стартовую команду для европейской кампании “Молодежного кубка шести наций” в июне. Этот чемпионат — большой скачком по сравнению с “ Премьер лигой”. И я был на гребаном пути, чтобы попасть туда.

Но не сейчас.

Если бы я не мог взять себя в руки, я бы никому не был нужен.

Не со сломанным телом.

Остаток дня я провел в домашнем спортзале, тренируя свое тело до предела, отчаянно пытаясь избавиться от ужасного чувства отчаяния, которое угрожало овладеть мной.

Эта последняя неудача стала вишенкой на вершине года, состоящего из ада. Честно говоря, я жалел, что вернулся в школу после рождественских каникул.

Я должен был остаться в своей чертовой постели и попросить маму выписать мне больничные листы на три месяца или еще какую-нибудь хрень.

С тех пор для меня все полетело к чертям.

Мое тело.

Мой мозг.

Ход моих мыслей.

Я облажался по всем пунктам.

В разгар срыва мой разум продолжал фокусироваться на одном человеке, о котором мне не нужно было думать.

Шэннон, как река, с этими темно-синими глазами…

— У тебя проблемы, Кавана, и я вмешиваюсь, — голос Гибси проник в мои мысли, заставив меня на мгновение потерять концентрацию и чуть не уронить на себя штангу весом 280 фунтов.

— Господи, — выдохнул я, зафиксировав мышцы на месте как раз вовремя, чтобы спастись от удушья. — Не подкрадывайся ко мне так, ты, чертов придурок. — Я поднял глаза со своего насеста и увидел, что мой лучший друг стоит в дверях гаража. — Я мог бы убить себя.

— Да, ты мог. — Разжав руки, Гибси подошел ко мне и схватился за перекладину. Отложив ее, он потянулся за полотенцем на подставке и бросил его мне на грудь, прежде чем сказать:

— Больше не делай этого в одиночку. — Он указал на сложенную штангу с неодобрительным выражением лица. — Это крайне безответственно.

Обмякнув, я уронил голову обратно на скамейку и сделал несколько прерывистых вдохов, прежде чем попытаться заговорить.

— Ты читаешь мне лекцию об ответственности? — из меня вырвался смешок, я снял полотенце с груди и вытерся. — Господи, какой же лицемер в тебе сегодня созрел, чувак.

— Не пытайся сбить меня с моей миссии своими дерьмовыми шутками, — парировал он. — У меня есть планы на тебя.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, Гибс. — Приняв сидячее положение, я сделал еще несколько успокаивающих вдохов, прежде чем подняться на ноги. — Но что бы это ни было, я не в форме.

— Как бы то ни было, — радостно возразил Гибси. — Мы все равно пойдем. — Он последовал за мной к холодильнику в углу моего домашнего спортзала и стащил банку кока-колы. — Итак, иди сходи в туалет, прими душ и побрейся, потому что парни встречаются с нами в “Бидди” в половине восьмого.

Откупорив крышку бутылки с водой, я осушил содержимое, прежде чем ответить.

— Нет, — выдохнул я, когда пот стекал с меня, а самочувствие было дерьмовым. — Мы не пойдем.

Лиам звонил мне не менее трех раз вчера, чтобы попытаться успокоить меня, так что это не было причиной, по которой я не хотел встречаться.

Моя проблема заключалась в том, что я был близок к переломному моменту.

Я был в одном шаге от того, чтобы сойти с ума.

— Мы, черт возьми, пойдем, — возразил Гибси. — Я получил твое сообщение о том, что твой тренер отправил тебя сегодня домой. И должен быть честен с тобой, чувак, я рад, что они начинают видеть правду сквозь твою дурацкую шараду “Я в порядке, мне не больно”.

— Вау. — Я выгнул бровь. — Большое спасибо, друг.

— Не надо мне этого дерьма, — проговорил Гибси. — Ты знаешь, я хочу, чтобы ты попал в эту команду в июне больше, чем кто-либо другой, но без риска получить непоправимый урон. — Он покачал головой. — Это слишком высокая цена, которую нужно заплатить.