— Да, — невозмутимо ответил я, наблюдая, как он уходит. — Ты догонишь.

Покачав головой, я разделся и направился в душевую кабинку. Закрутив хромированную насадку, встал под непрерывную струю ледяной воды и подождал, пока она нагреется. Прижав ладонь к кафельной стене, я опустил голову и разочарованно выдохнул.

Мне не нужен был еще один бой за моим поясом.

Держать нос чистым в этом сезоне было первостепенной задачей, даже в дерьмовой школьной лиге.

Было бы плохой рекламой выбивать дерьмо из моих собственных товарищей по команде. Даже когда мои пальцы дернулись от желания сделать именно это.

К тому времени, как я закончил принимать душ, парни давно ушли на свои занятия, оставив меня одного в раздевалке.

Я не стал торопиться обратно в класс, уделив большее внимание тому, чтобы проглотить свой обед и уже готовый протеиновый коктейль.

Только когда я закончил есть, я заметил синий пакет со льдом на верхней части моей сумки со снаряжением. Сверху была прикреплена небольшая записка с надписью: «Приложи лед к яйцам, Кэп»

Чертов Гибси.

Покачав головой, я опустился на скамейку и схватил пакет со льдом.

Обернув вокруг него старую футболку, я освободил полотенце и сделал именно то, что было указано в записке.

Когда я закончил с прикладыванием льда на яйца, потратил время на то, чтобы оценить несколько своих долгосрочных травм, самой тревожной из которых был зловещий шрам на внутренней стороне паха.

Кожа была горячей, зудящей, опухшей и чертовски отвратительной на вид.

Игра с травмой была обычной действительностью для парня в моей ситуации, но после восемнадцати месяцев страданий от хронической травмы паха я сдался и согласился на операцию в декабре.

Провести четыре дня на спине в больнице, корчась в агонии и подхватив инфекцию было достаточно плохо, но последние три недели послеоперационной реабилитации были настоящей гребаной пыткой.

По словам лечащего врача, мое тело хорошо заживало, и он разрешил мне играть — в основном потому, что я врал сквозь зубы, — но синяки и изменения цвета на моих бедрах и вокруг были явными.

Мне также было чертовски больно там, внизу.

Член, яйца, пах, бедра.

Каждая часть меня болела.

Все это чертово время.

Я не был уверен, болят ли мои яйца больше от травмы или от необходимости разрядки.

Кроме моих родителей и тренеров, Гибси был единственным, кто знал подробности моей операции — отсюда и пакет со льдом.

Он был моим лучшим другом с тех пор, как переехал в Корк. Несмотря на то, что он был переростком блондином-недоумком со склонностью попадать к гребаным школьным администраторам и способностью сводить меня с ума своим пресыщенным отношением, я знал, что могу доверять ему и он прикроет мою спину.

Единственная причина, по которой я рассказал ему, это то, что он мог держать все при себе. Обычно я оставлял такое дерьмо при себе.

Делиться подробностями травмы было опасным ходом и верным способом сделать это мишенью для команд-противников.

Кроме того, это было неловко.

Я был уверенным в себе человеком по натуре, но ходить с вышедшим из строя членом — без видимой развязки — означало, что моя самооценка пострадала.

За последний месяц мои яйца трогали и тыкали пальцем больше людей, чем я мог вспомнить, без шуток.

Поднять его после операции не было для меня проблемой; у меня была проблема с ужасной, жгучей болью, которая сопровождалась эрекцией.

Эта конкретная информация, которую я усвоил тяжелым путем после дерьмового порно-марафона в одну субботу, привела к неловкой поездке в отделение неотложной помощи.

Это была ночь Святого Стефана, через десять дней после операции, и я весь день предавался жалости к себе, получая бесчисленные сообщения от парней, спрашивающих меня, пойду ли я в паб, поэтому, когда я лег спать той ночью, включил порно, чтобы поднять себе настроение.

В ту минуту, когда сиськи актрисы были обнажены, мой член привлек к себе внимание.

Чувствуя небольшой дискомфорт, который был омрачен осознанием того, что у меня все еще есть рабочий член, я погладил себя, стараясь избегать швов в паху.

Две минуты моего огранизма, и я понял, какую ужасную ошибку совершил. Проблема возникла, когда я был близок к тому, чтобы кончить.

Мои яйца напряглись, как всегда, когда кровь приливала к головке моего пениса, но мышцы бедер и паха начали сокращаться и спазмироваться — не в хорошем смысле.

Жгучая боль, пронзившая мое тело, была настолько сильной, что я закричал от боли, прежде чем меня бесцеремонно вырвало на простыни.

Боль не была похожа на что-нибудь, что я когда — либо испытывал раньше.

Единственный способ, которым я мог описать случившееся, сказать, что это было похоже на то, как меня несколько раз пинали по яйцам, пока кто — то наступал раскаленным докрасна рогатым тычком на мой член.

К сожалению, изображение женщины с пластиковой грудью, которую трахают на экране, и громкий звук ее сексуальных, как ад, криков «трахни меня сильнее» сделали для меня практически невозможным записать это.

Упав на пол, я на четвереньках подполз к телевизору с намерением пробить экран кулаком.

Это был тот самый момент, когда моя мама ворвалась в мою спальню.

В итоге ей пришлось помочь мне одеться, с яростным стояком и всем прочим, а затем отвезти в больницу, где дежурный врач отругал меня за то, что я мешаю выздоровлению.

Нет, я не шучу, она использовала именно эти слова, прежде чем углубиться в тревожную тираду об опасностях мастурбации так скоро после перенесенной операции и о долгосрочных последствиях, которые это может иметь для моего пениса — с моей матерью, сидящей рядом со мной.

Семь часов, анализы крови, укол морфия и одно обследование яичек спустя меня отправили домой с рецептом на новую порцию антибиотиков и строгими инструкциями оставить член в покое.

Это было две недели назад, а я все еще не дотронулся до своего члена.

Я был травмирован.

Я был сломленным человеком.

Я знал, что должен быть благодарен, что у меня не было долговременного повреждения нерва в этом районе, и я буду в порядке, как только все заживет и снова заработает, но сейчас я был обозленным почти восемнадцатилетним парнем со сломанным членом и раздутым эго.

Гребаный Ронан Макгэрри думал, что мне все дается просто так.

Если бы он понял, на какие жертвы я пошел, и до каких пределов довел свое тело, сомневаюсь, что он чувствовал бы то же самое.

С другой стороны, может быть, он бы так и сделал.

У него были такие проблемы со мной, что я считал, будто ничто не сможет заставить его отказаться от кампании «Я ненавижу Джонни».

Не то, чтобы меня это волновало.

Мне оставалось меньше двух лет в этой школе и, возможно, еще один год в Академии. После этого я бы оставил Баллилаггин и всех недовольных Ронаном Макгэрри позади.

Вытянув ноги, я осторожно протер область назначенным мне противовоспалительным гелем, прикусив губу, чтобы не закричать от боли.

Зажмурив глаза, заставил свои руки двигаться по бедрам, выполняя упражнение, которое мой физиотерапевт поручил делать после каждой тренировки.

Как только дело было завершено и я был уверен, что не потеряю сознание от боли, то поработал над плечами, локтями и лодыжками, упаковывая и перевязывая каждую старую боль и травму, как послушный ученик, которым являлся.

Хотите верьте, хотите нет, но мое тело было в отличном состоянии.

Травмы, которые я получил, играя в регби в течение последних одиннадцати лет, включая разрыв аппендикса и миллион сломанных костей, были незначительными по сравнению с травмами, которые получили некоторые парни в Академии.

Это было хорошо для меня, учитывая, что я был на пороге выгодного контракта и карьеры в профессиональном спорте.

Чтобы достичь этого, мне нужно было быть как можно ближе к совершенству во всех аспектах жизни.

Это означало выступать на поле, поддерживать оптимальное физическое и психическое здоровье, а также держать свой нос — и свой член — в чистоте.