Чекисты обыскали матроса, нашли золотой браслет и дюжину ключей всевозможных фасонов. Алеха не сопротивлялся, только попросил «хлебнуть чего-нибудь горького». Налили.

— Подозрительный тип, — сказал один из чекистов, наблюдая, как Алеха медленно, сквозь зубы цедит водку. — Надо позвать Петерса.

— Не пойму, чего он разбушевался, — заметил пожилой чекист. — Я к нему и подойти-то не успел.

— Провокация! — определил другой. — Все они тут одна шайка-лейка.

В зале появился Петерс. Он быстро подошел к матросу.

— Кто такой? — спросил Петерс.

— Алеха я, матрос с Одессы, — ответил тот глухим голосом. — За что били?

— Он лимонкой, гад, размахивал, — пояснил пожилой чекист. — Явная контра.

— Документы! — потребовал Петерс.

— Нету документов! Нету! Алеха я, матрос с Одессы.

— Разберемся, какой ты матрос. Уведите его, товарищ Агальцов! — распорядился Яков Христофорович и, не скрывая раздражения, добавил. — Не ту птичку словили мы. Типичный бандит.

Петерс снова скрылся за плюшевой занавеской. Агальцов подтолкнул Алеху:

— Топай, топай!

Расхлябанной походкой матрос покорно двинулся к двери. Но дойдя до широкого прохода между столиками, он неожиданно обернулся и коротким ударом свалил идущего позади чекиста. Схватив с ближайшего столика тяжелый графин, он бросился бежать.

Со всех сторон послышались крики, снова зазвенела посуда. Эдуард Петрович видел, что маленькие яростные глаза матроса нацелены на него.

Алеха был уже возле самого столика, за которым он сидел, когда спавший все время сосед, не поднимая головы и не видя, что происходит сзади, протянул в проход длинную ногу, и Алеха со всего маху тяжело рухнул на пол. В ту же секунду откуда-то слева появился рыжий парень и, не целясь, тремя выстрелами из нагана пригвоздил бандита к паркету.

— Всем сидеть на месте! Не вставать! Сидеть! — распоряжались чекисты.

Рыжий парень спокойно, будто ничего не случилось, отдал наган подоспевшему Агальцову.

— Так-то вернее будет, товарищ чекист. Что с ним цацкаться, — и, обернувшись к Берзину, усмехнулся. — С вас причитается. Графин-то потяжелее вашего кулака будет.

Парень вернулся к своему столику, налил водки в два стакана и, обратившись к стоящему неподалеку чекисту, с веселой ухмылкой предложил:

— Выпьем за новопреставленного раба божьего Алеху. — Увидев, что чекист отрицательно качает головой, сочувственно вздохнул. — Нельзя, значит? Служба? Понимаем. Сами политграмотные… А документик вы у меня проверьте, — он протянул чекисту розоватую бумагу. — Как-никак, человека ухлопал…

Берзин невольно поежился. На фронте он видел сотни смертей, одна страшнее другой. Сам не раз встречался с костлявой на узкой фронтовой дорожке. Но то была война! А вот чтобы так хладнокровно, в промежутке между выпитой и невыпитой рюмками, застрелить человека — это было что-то совсем непостижимое.

И он тепло подумал о Якове Христофоровиче и его товарищах, которые каждый день и час видят и переживают такое, что не всякому удастся увидеть и пережить за всю жизнь…

Направляясь в кабинет, где оставил двух дипломатов, Петерс сообразил, что в сегодняшней операции совершена ошибка. Непоправимость этой ошибки он сразу понял, когда открыл дверь кабинета: вместо двух человек там был только один — Локкарт.

На вопрос Петерса, где его коллега, Локкарт ядовито улыбнулся:

— Он просил уведомить, что будет счастлив повидаться с вами в другой раз.

Петерс сделал вид, что удовлетворен объяснением английского дипломата.

— Что ж, очень жаль. Нам так хотелось поближе познакомиться с этим господином.

В суматохе всевозможных дел, навалившихся в последующие дни на Якова Христофоровича, ему никак не удавалось повидаться с Берзиным. Петерс мысленно не раз возвращался к операции в ресторане Палкина, и чувство неудовлетворенности ни на миг не покидало его.

В поздние ночные часы, когда выпадали относительно спокойные минуты, он снова и снова анализировал всю операцию. Вспомнил, как Феликс Эдмундович просто, но очень серьезно сказал по поводу «палкинской эпопеи»:

— Обманули, выходит, вас иностранцы? Это закономерно, дорогой Яков Христофорович. Они опытнее, хитрее нас! Их разведка существует сотни лет. А мы — мы только-только учимся ходить. Матерым капиталистическим разведчикам нам надо противопоставить нашу молодую контрразведку. Ищите людей смелых, умных, преданных нашему делу.

Контрразведка! Какое жесткое, яростное слово. Петерсу слышались в его звучании то сухие револьверные выстрелы, то размеренная поступь ночного патруля.

Опытный конспиратор, не раз водивший за нос царских ищеек, Яков Христофорович догадывался, что собеседником Локкарта был сильный и изворотливый враг. Кем же он был? Белогвардейцем? Правым эсером? Анархистом? Он мог быть и тем, и другим, и третьим. Именно поэтому он был никем… Петерс перелистал папку документов, относящихся к подрывной деятельности иностранных дипломатов, но и в них не нашел ответа.

А он нужен был сегодня, сейчас.

Устав от бесплодных раздумий, Яков Христофорович прилег на скрипучую койку, стоявшую в кабинете за ширмой, закрыл глаза.

И сразу, будто наяву, увидел стройную сухощавую фигуру незнакомца. Голосом Локкарта тот произнес: «Он просил уведомить… счастлив повидаться… в другой раз» «Чертовщина какая-то!» — Петерс вскочил и по тюремной привычке стал мерить шагами кабинет. Шесть шагов к окну, шесть к двери, шесть к окну… «Надо повидать Эдуарда. Может, он подскажет, припомнит какую-нибудь деталь, которая наведет нас на след…»

Петерс вышел в коридор и попросил дежурного найти Эдуарда Берзина из латышской части.

— Скажите ему, что я жду отчет о вечере в ресторане, — предупредил он чекиста и поинтересовался. — Не нашли еще рыжего?

— Пока нет.

«Не умеем мы еще работать, — думал Петерс, возвращаясь к себе. — Рыжего отпустили тогда для того, чтобы, установив за ним слежку, выяснить, с кем связан этот подозрительный тип. А он в ту же ночь ловко ушел… Ушел и затаился».

Берзин появился усталый, осунувшийся.

— Болен? — спросил его Яков Христофорович. — Вид у тебя, прямо скажу…

— Целые сутки уголь разгружали. — Берзин улыбнулся. — Давненько, признаться, не работал с таким удовольствием.

— Оно и видно. Баню хотя бы истопили?..

— Топят. — Он опустился на стул.

Петерс открыл ящик стола, достал пакет, протянул Берзину.

— Это тебе премия. За удар в челюсть. — Яков Христофорович рассмеялся. — Бери, бери! Халва к чаю — первейшее дело. Нам сегодня выдали по целому фунту!

— Вот здорово! — Берзин ошеломленно посмотрел на друга. — Привозят в Чека и среди ночи угощают халвой. Эх и почаевничаем с ребятами после баньки!

— Чай чаем, а у меня к тебе дело. — Петерс потер ладонями виски и помедлил, как бы раздумывая, с чего начать. — Прошу тебя во всех подробностях рассказать, что произошло в ресторане. Наши ребята были заняты и всего не заметили. А тут, понимаешь, важны мельчайшие детали.

Берзин начал рассказывать. Говорил медленно, припоминал выражение лиц соседей, обрывки разговоров. Потом увидел, что Яков Христофорович слушает его невнимательно и понял — не эти детали интересуют друга.

— Ты вот что скажи, — перебил его Петерс. — Когда ты сел за столик, Алеха уже был в зале?

— Нет, не был.

— Точно? Припомни. Может, он сидел в другом месте?

— Нет, его не было. И этого, второго — который стрелял, тоже не было.

— А когда они пришли?

— Не могу сказать. Очевидно, позднее. Я не заметил. Петерс прошелся по кабинету, остановился у окна. — Постарайся вспомнить… Впрочем, сформулируем вопрос так: не показалось ли тебе, что эти два человека — Алеха и тот, второй, знакомы?

— Не сомневаюсь! Я видел — матрос все время искал глазами кого-то в зале.

— Искал, говоришь? — Петерс живо обернулся. — Как искал? Просто оглядывал зал, ожидая поддержки, или смотрел в одну сторону? Это важно!