— Может, мало — миллион?

— Два — лучше. А три — так и вовсе будет в самый раз.

— Три? — удивился Берзин. — Это ты хватанул лишку! Хотя, если вдуматься, за целую дивизию и три не жалко… Дивизия-то какая! Молодец к молодцу! Ребята — орлы! Верно? — Берзин встал, прошелся по комнате. — Продадим, значит, латышскую дивизию за три миллиона? Полтора тебе, полтора мне. Идет!

— Нет! — Петерсон решил «поторговаться». — Два мне, один тебе.

Берзин сокрушенно вздохнул:

— Жадность, Карл, это самое отвратительное человеческое качество. Так и в Библии сказано… Полтора миллиона тебе, полтора мне. Больше никак не могу. Самому деньги нужны. По рукам?

— Ладно, черт с тобой! Только деньги вперед.

Так закончилось шутливое вступление к серьезному разговору. Разговору, во время которого Берзин четко и подробно рассказал о своей беседе с дипломатами. «Этот человек — прирожденный чекист», — подумал тогда Петерсон.

…Утром Берзин ничуть не обиделся, когда Карл Андреевич как следует всыпал ему за вчерашнее. Сказал только, что чертовски трудно было перепить ирландца, но что в следующий раз он постарается уклониться от таких питейных соревнований. Петерсон уловил в этих словах не формальное оправдание или извинение, а решимость действовать иным путем.

Приехал Петерс, и Берзин неторопливо, не упуская деталей, рассказал о вечере в ресторане, «визите» налетчиков. (Петерс о нем знал из ночной оперативной сводки, знал он и о том, что под утро главаря налетчиков — Геннадия Рыхлина, известного под именем барона Брамбеуса — арестовали и доставили в ВЧК.) Потом объяснил, какие задания получил от Рейли.

— Через неделю мне надо представить ему командиров воинских подразделений, перешедших на сторону англо-французов.

— Списки командиров? — уточнил Петерс.

— Нет, так сказать, в натуральном виде.

— Хорошо! Мы подберем тебе людей. Проинструктируешь их сам. Что еще?

— Узнать, какие части охраняют золотой запас на станции… Вот черт, забыл!..

— Митино? — подсказал Петерс.

— Совершенно точно — Митино.

— Зачем это нужно?

— Пока не знаю. Предполагаю — хотят подкупить охрану.

— Ясно.

— И еще. Пьяный Рейли бахвалился, что вместе с ним в Москве работают, как он выразился, «зубры» французской и американской разведок. Я будто бы видел их на совещании в миссии…

— Ты их действительно видел? — поинтересовался Петерсон.

— Не… не знаю. Может быть. Ведь фамилий своих они мне не называли.

— А Рейли назвал?

— Да! Американец Коломатиано.

— Мы о нем знаем. Имеет документы на имя Серповского Сергея Константиновича. Правая рука Де Витт Пуля. Опасный тип. Кого еще назвал Рейли?

— Француза Вертамона. Его специальность — диверсии. Постойте, постойте! В какой связи он его называл. — Берзин задумался. — Ага! Взрывы на железных дорогах… Вокруг Москвы… Чтобы отрезать пути подвоза продовольствия…

— А Коломатиано? Его обязанность?

— Кажется, экономическая разведка. Но надо уточнить.

— Сделай это осторожно.

— Само собой… Теперь вот что: они сняли для меня конспиративную квартиру…

— Адрес!

— Сейчас вспомню… Грибоедовский переулок, дом пять, — перед глазами Берзина промелькнула картина, как он спрашивает у женщины адрес. Грибоедовский, пять… А квартира? Что она ответила? Ничего! Нет, нет! Она назвала и… Нет, не назвала, а показала, точнее — замахала у него перед лицом растопыренной ладонью… — Квартира тоже пять! Вспомнил!.. Зовут Еленой Николаевной.

— А какое отношение она имеет к Распутину? — спросил Петерсон и, увидев, что Эдуард Петрович не понял его вопроса, уточнил. — Вчера ты говорил, что она хвалилась, будто спала с Григорием Распутиным…

— Возможно, — согласился Берзин. — Очень возможно. Это на нее похоже.

— Фамилия женщины известна? — спросил Петерс.

— Нет. Просто — Елена Николаевна. Вот пока и все. Петерс сложил блокнот, в который записывал сообщения Берзина.

— Начало неплохое. Уясни себе одно, Эдуард! Существует крупная контрреволюционная организация, и чем глубже ты врастешь в нее — тем лучше. У нас есть сведения, что Рейли, Вертамон, Коломатиано имеют разветвленную сеть агентов в среде офицерства. Эту сеть мы должны узнать и обезвредить. И еще одно — офицерство крайне неоднородно. Одни пошли против нас из-за лютой ненависти. Другие — по глупости, мальчишеству. Третьи — колеблются. Вот их-то и пытаются перетащить на свою сторону Рейли и компания… Нельзя допускать этого! Понимаешь? Ведь речь идет не только о том, что в стане врагов станет десятком или сотней офицеров больше или меньше. Надо бороться за каждого человека! Вот почему нам очень важно обезвредить агентуру Рейли.

Петерс замолчал, подошел к сидевшему на диване Берзину, сел рядом.

— Говори, чем тебе помочь? Я уже просил комиссара, — он кивнул в сторону Петерсона, — освободить тебя от текущих дел в дивизионе. Может, еще надо…

— Нет! Пока все в порядке, — Берзин замялся. — Вот только…

— Ну, ну, говори, — подбодрил его Яков Христофорович.

— Чуть было не влип вчера… С пропуском. Налетели эти бандюги. Обыск… А у меня в кармане — пропуск в ВЧК…

— Мд-аа! Случай неприятный, что и говорить. Но, думаю, он научит тебя и в крупном деле не забывать о мелочах… Кстати, не забудьте, когда будем подбирать командиров для представления Рейли, распределить роли, чтоб комар носу не подточил. А теперь, — он протянул руку Берзину, — будь здоров. Отдыхай!..

Но отдыхать в этот день Берзину не пришлось.

Часа через два, после того как он вернулся в казарму, его позвали к телефону. Хрипловатый, простуженный голос, в котором он с трудом узнал голос Рейли, попросил его немедленно явиться в кафе «Трамбле».

Повесив трубку, Эдуард Петрович сразу подумал, что Рейли каким-то путем узнал о его сегодняшней встрече с Петерсом, и вот теперь… Глупости! Откуда он мог узнать… Нервы сдают… А может быть, вчера ночью нас выследили, а утром видели, как в тот же дом пришел Петерс…

Хлебнув горячего морковного чаю, Эдуард Петрович немного успокоился. На всякий случай, доложил Петерсону, что отправляется в «Трамбле», долго и старательно чистил сапоги… И все-таки где-то в глубине души щемила неосознанная тревога.

Рейли с первого взгляда заметил, что Берзин «не в себе».

— Что с вами, полковник? — был его первый вопрос. — Неприятности?

— А как вы думали? Всю ночь бражничать — это, я вам скажу, нешуточное дело. Утром явился в казарму— сразу вызывают к комиссару. — Берзин на всякий случай решил не скрывать, что был у Петерсона. — Ну и началось святое причастие. Где был да с кем? Что делал? На какие шиши пил? В общем — нудь!

— Обошлось?

— Да как вам сказать… Обещал упечь под домашний арест…

— Не ко времени, не ко времени, — Рейли был явно раздосадован. — Сейчас вы нам очень нужны. Обстановка изменилась, — он налил бокал вина, спросил: — Пить, конечно, не будете?

— Ни, ни!

— Понимаю. А я вот опрокину рюмочку. Голова кругом идет.

Рейли наклонился над столиком, глухо заговорил:

— Сегодня утром я, как и вы, получил нахлобучку. Не знаю, что там случилось у Локкарта, но он был ужасно зол… Хотя зачем я вам это рассказываю?.. В общем, я получил команду действовать немедленно. Локкарт вбил себе в голову, что местом проводимой нами операции должен стать Большой театр. Не знаю, какие военные действия он намеревается открыть на его сцене… Как бы там ни было, завтра утром я должен ему передать подробный план здания…

— Вы найдете его в любой книжке по истории русского оперного искусства…

— Вот как? — Рейли исподлобья взглянул на Берзина. — Эта мысль не приходила мне в голову… Как бы там ни было, прошу вас сегодня же устроить мне встречу с комендантом театра. Мне надо свободно пройтись по фойе, залу, кулисам…

— Одному? Он меня спросит, зачем…

— Придумайте! У меня есть мандат Петроградского угрозыска.

— Это уже лучше… Но я должен знать…