— Охотно верю и искренне вам сочувствую. Но помочь пока ничем не могу. Мы сами испытываем большие затруднения в деньгах… Крупная сумма нам бы очень понадобилась. Но где ее взять? Разве что потрясти московских толстосумов?

— Попробуйте.

Рейли откинулся на спину, лениво наблюдая, как высоко в небе носятся неугомонные стрижи.

— Отличная штука, жизнь! А, Борис Викторович? Вот сидим мы с вами на тихом берегу тихой речки, а за нами, по нашей воле, людишки идут в атаки, стреляют, жгут, обманывают друг друга. Хорошо чувствовать себя всесильным, Борис Викторович?

— Наверное. Я не задумывался. Просто я дал себе слово уничтожить большевистскую опасность и во имя этой цели готов на все.

— Зачем такие громкие фразы? В джунглях, знаете ли, действуют молча.

Солнце спряталось за ближайшей колокольней, когда они, не торопясь, двинулись вдоль берега.

— Вчера вечером один из моих агентов сообщил, что левые эсеры собираются отбить у вас хлеб, Борис Викторович, — будто невзначай произнес Рейли. — Готовится крупная террористическая акция, которая должна сорвать мир с Германией.

— Знаю. Акция против графа Мирбаха. Пока что это только план.

— Но он может стать реальностью.

— Не отрицаю. Когда мне станет ясна его неотвратимость— вот тогда мы будем действовать. И докажем всему миру, что большевизм — химера.

— А нельзя ли поторопить ваших левых братьев?

— Это уже делается, Константин Георгиевич. К убийству графа Мирбаха мы хотим приурочить выступления в Ярославле, Рыбинске, Муроме и других местах. Для этого я на днях уезжаю из Москвы.

Некоторое время шли молча. Каждый думал о своем. Рейли — о том, что Савинков, при всей его любви к фразе, обладает несомненным талантом организатора. Савинков же, со свойственным ему сарказмом, размышлял о том, что иностранные дипломаты и разведчики ни черта не понимают во внутренних делах России, и, если бы не их деньги и оружие, давно бы следовало выдворить их за границу.

Но ни тот, ни другой не подозревали, что их, как им тогда казалось, глубокомысленные наблюдения и выводы построены на простейшем субъективизме, от которого Савинков сумеет избавиться в конце жизни, а Рейли — никогда. Наивно представляя, что им дано право управлять историей, английский разведчик и русский террорист не могли знать, что уже тогда история приготовила им скорую политическую, да и физическую смерть.

Савинков — тот хоть перед смертью признает свою вину перед народом, которому причинил столько горя и страданий. Рейли же готов будет предать всех и вся, лишь бы сохранить себе кусочек жизни. Точнее — призрак жизни.

Ни Петерс, ни Берзин в тот день не знали, что первое звено из длинной цепи событий, которыми ознаменовалось лето восемнадцатого года и участниками которых им довелось стать, что это звено находилось в Денежном переулке. Именно отсюда начала распрямляться пружина…

Все началось с того, что у дома германского посольства остановился автомобиль. Двое в кожаных куртках приказали шоферу не выключать мотор и направились к парадной двери. На резкий продолжительный звонок вышел бородатый швейцар:

— Кого надо? Господа не принимают…

— Мы из ВЧК!

Лицо швейцара вытянулось. Но он привычно раскланялся и пропустил посетителей в вестибюль. После минутного ожидания на лестнице появился тайный советник посольства доктор Рицлер.

— К сожалению, — сказал он елейным голосом, — господин посол обедает и не может вас принять…

— Мы из Чека, — требовательно повторил один из посетителей и протянул господину тайному советнику мандат. Тот растерянно пробежал его глазами: «Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномачивает ее члена Якова Блюмкина и представителя Революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с Господином Германским Послом в Российской Республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к Господину Послу. Председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии: Ф. Дзержинский, Секретарь: И. Ксенофонтов».

Доктор Рицлер некоторое время раздумывал, какой предлог выбрать, чтобы выпроводить непрошеных посетителей, и на всякий случай спросил:

— Какое же дело имеет непосредственное отношение к графу?

— Передайте послу, что его брат Роберт Мирбах арестован как шпион и враг мировой революции.

— Брат? Но у господина посла нет брата!

— Вы недостаточно осведомлены. Вот документы, — из портфеля достается пачка бумаг и доктор Рицлер вынужден их рассмотреть. Опытный канцелярист, он знает великую силу бумаг! И если на листках то и дело повторяется фамилия шефа — значит… Значит, как говорят русские: нет дыма без огня.

— Хорошо. Я доложу господину послу о вашем желании. Следуйте за мной.

Поднявшись на второй этаж, посетители оказались в роскошной гостиной.

— Прошу подождать, — сухо произнес доктор Рицлер и исчез за массивной дверью.

Андреев распахнул окно, и в комнату донеслось урчание автомобиля. Блюмкин хотел что-то сказать, но в это время открылась дверь и на пороге появился молодой, щеголеватого вида человек.

— Лейтенант Мюллер. Фоенный атташе, — представился он, щелкнув каблуками. — Укотно, коспота, сесть, пока Herr посоль обетайть?

— Ничего, мы постоим.

— Как гофориться ф русский нарот: прафта ноки колейт…

— Правда глаза колет, а в ногах правды нет, — поправил его Андреев.

— Фот, фот! — лейтенант радостно улыбнулся. — Я думайт…

Но что думал лейтенант Мюллер, посетителям узнать не пришлось. В гостиную вошел граф Мирбах. Плотного телосложения, с надменным взглядом белесых глаз, он слегка кивнул посетителям и застыл в выжидательной позе. Граф довольно свободно владел русским языком, но говорил на нем с какой-то брезгливостью, будто касался губами слизняков. Впрочем, этот потомственный дворянин презирал и своих соотечественников, если они не были выходцами из его благословенной Пруссии.

— Господин тайный советник доложил мне, что у вас имеются документы, компрометирующие мое имя, — заговорил он слегка гнусавым голосом.

— Вот они. — Блюмкин вручил графу пачку бумаг.

Мирбах присел к столу, двумя пальцами перелистал их, потом небрежным жестом отбросил в сторону.

— Это грязная инсинуация. У меня нет родственников, проживающих в России. — Посол встал, холодно взглянул на Блюмкина. — Я подозреваю, что цель вашего прихода совсем иная…

Молчавший до сих пор Андреев прервал посла:

— Вы правы. Эти бумажки, — он кивнул на стол, — только предлог, чтобы увидеть вас.

— Вот как! — привычным движением граф вставил в глаз монокль и свысока посмотрел на Андреева.

— По-видимому, господину послу угодно знать меры, которые могут быть приняты против него?

— Разумеется, — подтвердил Мирбах.

— Это я вам сейчас покажу, — сказал Блюмкин и, выхватив из портфеля револьвер, выстрелил сначала в посла, потом в Рицлера и Мюллера.

Граф, как подкошенный, упал на пол и со стоном полез к двери, оставляя на текинском ковре следы крови. Ему вдогонку Блюмкин послал еще несколько пуль, а Андреев, перед тем, как выпрыгнуть в окно, бросил бомбу. Она гулко взорвалась, окутав гостиную пеленой дыма.

Для Блюмкина прыжок в окно оказался неудачным — повредил ногу. Превозмогая боль, он с помощью Андреева кое-как дотащился до машины.

— Скорее! Гони! — приказал он шоферу.

Так закончилось событие, упоминаемое в истории тремя словами: «убийство графа Мирбаха».

Непосредственный исполнитель террористического акта— левый эсер Яков Блюмкин был из тех «революционеров», которые никогда не имели никакого отношения к революции, но в чьи руки контрреволюций вложила оружие и приказала: убивай! И они убивали, не в состоянии осмыслить ни причин, ни последствий убийства.

Таково уж свойство крохотной шестеренки: порой без нее не сдвинется с места огромный механизм. Не думали, не гадали Блюмкин и Андреев, что этот механизм раздавит, расплющит и их самих, и их руководителей.