Потом пили за Елену Николаевну, за Рейли, за Тилтиня, снова за Берзина, опять за Елену Николаевну. Рейли наливал и наливал в рюмки.
На эстраду вдруг взобрался лохматый человек в потертом пиджаке, из-под которого выглядывала грязная тельняшка. На щеках его яркой краской были намалеваны бубновый и пиковый тузы. Размахивая длинными ручищами, лохматый начал читать стихи:
И пусть вздыхает черный кофе,
Пусть гра играет на губах,
Лишь я увижу едкий профиль
На покрасневших облаках…
Его не слушали. Лохматый неистово бил себя в цыплячью грудь и, наконец, сошел с эстрады, сам себе аплодируя.
В затуманенном мозгу Эдуарда Петровича билась одна и та же мысль: не болтать! Слушать! Только слушать! Не болтать! Тилтинь незрячими глазами смотрел на происходящее: крепкий коньяк явно ударил ему в голову. Елена Николаевна смеялась к месту и не к месту, но в какую-то минуту, бросив на нее короткий взгляд, Эдуард Петрович увидел неожиданно холодный, даже жесткий блеск совершенно трезвых глаз. «Вот так штука! Пьет наравне со всеми и…» — пронеслось в голове.
Рейли сыпал анекдотами, и сам первый смеялся своим шуткам.
— Никогда не думал, что латыш перепьет ирландца, — с пьяной настойчивостью повторял он одну и ту же фразу.
Внезапно шум в зале стих. В дверях, выставив длинные маузеры, стояло пятеро.
— Всем оставаться на местах! Деньги, часы и прочую драгоценную мелочь — на стол! — сильно грассируя, скомандовал высокий, щегольски одетый грабитель, очевидно главарь. — Пожалуйста, руки вверх! Мои друзья быстро избавят вас от ненужных вещей, и вы сможете продолжать веселье! Начнем!
Кто-то взвизгнул. Кто-то выругался.
— Просим не шуметь!
Один из налетчиков сдернул со стола скатерть, расстелил на полу в центре зала.
— Прошу подходить по одному и выкладывать все. Предупреждаем — в заключение будет обыск, — провозгласил главарь.
У скатерти сразу образовалась очередь. Летели на белый квадрат пухлые бумажники, часы, кольца, запонки. Один за другим обходил столики главарь. Вежливо раскланиваясь, взимал «дань» с посетителей.
С напряженным вниманием следил за ним Берзин. Как только начался «обыск», он с замиранием сердца вдруг вспомнил, что в левом кармане гимнастерки лежит листок картона, который, попадись он на глаза главарю или Рейли, одним махом разрушил бы так долго и тщательно готовящуюся операцию. Сколько раз Эдуард Петрович клялся себе без нужды не носить с собой этот шершавый листок картона, на котором каллиграфической прописью было выведено, что его владелец имеет право беспрепятственного входа в здание ВЧК. Надо же такому случиться: именно сегодня утром он заходил к Петерсону, чтобы оставить пропуск, но не застал его. И вот…
«Что делать? Начнут выворачивать карманы — обнаружат пропуск и тогда… Что же делать? Как только этот клыщ подойдет к столику, запущу в него бутылкой, а там — будь что будет». С трудом сохраняя спокойствие, Эдуард Петрович не сводил глаз с налетчика. А тот невозмутимо, будто выполняя обыденную, давно надоевшую работу, обшаривал карманы сидевших за столиками. Вот он застыл в нетерпеливом ожидании, пока толстый, лоснящийся господин мусолил во рту палец и, морщась, стаскивал с него массивное обручальное кольцо.
Потом главарь налетчиков подошел к столу, где сидели Берзин, Рейли, Тилтинь и Елена Николаевна. Берзин протянул руку к бутылке, но Рейли, видимо, поняв его намерение, ухватился за горлышко раньше и, опрокинув содержимое в бокал, протянул его налетчику:
— Выпьем за храбрых мужчин!
Налетчик принял бокал, улыбнулся Елене Николаевне:
— И очаровательных женщин! — он одним духом осушил бокал и как ни в чем не бывало спросил: — Вы приготовили драгоценности? Прошу!
Рейли протянул налетчику какой-то документ. Тот прочел его, вернул с поклоном Рейли.
— Ничем не могу помочь, господин Массино. С Турцией мы находимся в состоянии войны, поэтому разрешите взять трофеи, — он искоса взглянул на Елену Николаевну. Казалось, что налетчик не устоит перед очарованием этой женщины. Но это было только секундное колебание. Он протянул руку. — Кольца, браслет! Колье!
Елена Николаевна привычным движением сняла браслет, кольца и, кинув их на стол, застыла с презрительным выражением лица.
— Колье! Прошу вас колье!
Резким взмахом руки Елена Николаевна сорвала с шеи колье и швырнула его в лицо грабителю.
— Бери! Падаль!
— Без эксцессов, мадам! Мы тоже люди! Замечу — вежливые люди!
Эдуард Петрович увидел, как колье, упав на паркет, проскользнуло к стоявшему на полу портфелю с деньгами. «Жирный кусок отхватят бандиты!» — подумал Берзин. Но, нагнувшись за колье, налетчик не обратил внимания на потертый портфель. «Сейчас начнет шарить по карманам, — решил Эдуард Петрович, — тогда…» Но ему не пришлось ни биться с налетчиками врукопашную, ни откупаться от них немудрящим солдатским «богатством»— старенькими часами и остатками командирского жалованья. Взвесив на руке крупный аметист, заключенный в тонкую золотую оправу, налетчик двинулся к следующему столику, видимо, решив, что получил достаточно с этих четверых.
Налет кончился так же внезапно, как начался. Захватив связанную скатерть, грабители исчезли. Кто-то пытался организовать преследование, кто-то кричал, что во всем виноваты большевики… Елена Николаевна молча пила коньяк. Тилтинь дремал. Рейли смеялся:
— Ловко работают, черти! Знаете, полковник, я не сомневаюсь, что через некоторое время деньги этих молодчиков поступят к вам.
— Я не совсем понимаю…
— Что тут не понять? У налетчиков — корпорация. И действует она под эгидой московских купцов. Мы же черпаем денежки именно у этих толстосумов. Вот и получается — метаморфоза.
— Мне от этой метаморфозы ничуть не легче, — глухо проговорила Елена Николаевна. — Кольца, браслет — пустяк. А вот колье, — она вздохнула, закрыла глаза, — колье охраняло меня в этом долгом и нудном пути, именуемом жизнью.
Пить уже не хотелось, но они пили, вскоре забыв и о налете, и о драгоценностях, и о том, что привело их в этот ночной ресторан.
Где и когда он расстался со своими спутниками, Эдуард Петрович не помнил. Смутно ему виделась пролетка извозчика, на которой ехали по необыкновенно гулким улицам, мелькали чьи-то искаженные в жуткой гримасе лица., Где-то в подсознании, не переставая, билась все та же мысль: молчать, молчать, молчать! Слушать, слушать, слушать…
И он кое-что услышал.
Фамилию — Вертамон…
Название станции — Митино…
А что на этой станции?
— Что?
Фамилия: Коломатиано…
На станции — эшелон с золотом…
Вертамон — французский разведчик…
Вологда…
Почему — Вологда?
Коломатиано — американец… Нет, грек…
А в Вологде — восстание… готовится…
Главное — не забыть всех этих слов! Вбить их в голову!
Навсегда вбить и не забыть! Каждое — важно. Каждое— нужно запомнить! За-пом-нить!
Нить! Нить!
Какая нить?
Нить — это все вместе, а конец ее здесь, в моих руках…
В руках — портфель…
Зачем мне портфель?
У меня никогда не было портфеля! Никогда в жизни! Даже в школу я ходил с папкой. Клеенчатой, черной…
А портфель?
Чей?
Рейли дал мне его! Портфель!
Вспомнил — деньги. Много денег!
Их надо передать Петерсу.
Или Петерсону?
Ясно — надо передать!
И не забыть, что услышал!..
10
Шальной ночной ветер гонял по московским улицам мусор. Качались на ветру растревоженные тусклые фонари.
Пусты глазницы окон.
Лишь в некоторых — свет.
У одного из таких освещенных окон стоял матрос. Слушал, как нестройные голоса выводили один и тот же тягучий куплет:
