Удивляясь сам себе, он чуть ли не с радостью разглядывал сидящих во встречных лодках людей, даже не раздражался, как бывало, когда волна от пролетевшей мимо лодки заставляла его сбавить ход и зайти на волну под углом.

В узком проходе между двумя островами, он заметил приткнувшийся носом к берегу «Прогресс», и человека, яростно, с очевидной бессмысленностью дёргающего на себя шнур стартера. На береговом возвышении в позах ожидания сидели две женщины и девочка лет семи с бледным печальным личиком.

Алексей Иванович сбавил ход, подвёл, остановил лодку рядом. Мужчина с потным лицом и пышными бакенбардами интеллигента девятнадцатого века, с измазанным машинным маслом животом, затравленно смотрел на него, страдальчески обминая сведённые судорогой пальцы рук.

− Никак? – спросил Алексей Иванович, вполне уверенный, что вопрос его будет верно понят. Мужчина безнадёжно махнул рукой, обессилено опустился на сиденье, далеко не спортивный живот его вздымался от частого дыхания.

Алексей Иванович перелез к нему в лодку, отщёлкнул кожух мотора. Никогда ещё его пальцы не ощупывали металл чужого мотора с таким трепетным желанием оживить умолкнувшую его силу, проверяли конденсаторы, зазор в прерывателях, свечи, подачу топлива. Измазанные маслом, холодящими подтёками бензина пальцы его вместе со стосковавшейся в безлюдье душой, как будто наслаждались не своей, комуто другому нужной работой.

Видел он и Зою на берегу. В какой-то захлёбывающейся радостной увлечённости бегала она с чужой девочкой по острову, забавляя её мячом, и девочка, увлекаемая ею, счастливо смеялась их общим забавам.

Склонившись над мотором, Алексей Иванович уже не раз ловил на себе её обмякший повинный взгляд и мысленно благодарил судьбу, ниспославшую им случайную спасительную заботу. И когда чужой мотор ожил, и Алексей Иванович увидел ещё недоверчивую, но уже разгладившую лицо его владельца улыбку, он понял, чего не хватало им в том одиночестве, которое устроили они себе с Зойченькой, - среди вод, неба, тишины, взаимных ласк и физической близости им не хватало людей, вот этого простого, уже привычного для них соучастия в чужих заботах!..

«Помню, ещё в юности, мой самонадеянный умишко выхватил из многообразия витающих вокруг мыслей волнующее своей значимостью изречение: «От любви до ненависти один только шаг!..» К месту и не к месту, я, и друзья мои, повторяли эти красивые слова, чьей-то судьбой выстраданные, повторяли лишь для того, чтобы в своих взаимоотношениях с девчонками показать призрачную глубину своих познаний. В трагический смысл слов мы не вникали. Наш чувственный опыт был другим. Мы представить не могли, как это можно ненавидеть своих девчонок. Мы могли их только любить!..

И вот истина, которую ты знал и с видом значительности повторял, вдруг обнажает себя в опыте собственной твоей жизни! И ты потрясён открывшимся трагическим смыслом давно знаемой истины. Да, самой трагедии не произошло, супружеская наша жизнь не развалилась на пятом году. Но как близки мы были к тому в охватившем нас диком озлоблении друг к другу! И случилось всё как будто бы без внешних, видимых причин. Причины были в нас, внутри нас!..

Природа любит загадывать загадки. Человек, если он старается быть человеком, обязан разгадывать их. Хочу понять, почему любовь и ненависть, эти взаимоисключающие чувственные состояния, соприкасаемы? И что стоит за этой трагической сближенностью?..

Недоразгаданная тайна, думается, в том, что природа не терпит излишеств. Существует общий закон соразмерности. Его, кстати, чутко улавливают и пользуются им в своих творениях художники и зодчие.

Видимо, действует он и во взаимоотношениях Мужчины и Женщины. Закон соразмерности между физиологическим и духовным, между природным и человеческим. Его не обойти даже любящим друг друга!..

И суть его в той самой мере исполняемых влечений, которую природа закладывает в каждый живой организм и которую бездумно разрушает человек!..

Брачный период в животном мире строжайше подчинён биологическому циклу. Волчьи свадьбы, например, проходят только в январе, с тем, чтобы потомство появилось к весеннему теплу и стало к осенним холодам жизнеспособным.

Человек разломал свой биологический цикл. Построил жилища, обеспечил себя постоянной пищей и теплом, ушёл от зависимости сезонных изменений. И строго обусловленный природой брачный период растянул от января до декабря, инстинкт продолжения рода перевёл в категорию каждодневных удовольствий. И связал эти физиологические удовольствия с высоким понятием счастья!

Тут-то природа и показала свои острые зубки.

В одной из лабораторий провели опыт. В мозг мышки, в центр удовольствий, вживили электрод. Другой конец цепи вывели на брюшко так, что мышка, трогая его лапкой, могла раздражать свой центр удовольствий. И весь сезонный брачный цикл, обусловленный природными закономерностями, тут же начисто был разрушен, - мышка две тысячи раз в день раздражала свой центр удовольствий! Это было её, мышиное счастье. Отпали все заботы о потомстве!..

А человек? Не повторяют ли мышиное счастье молодожёны, да и не только они, не ведая, что пресыщенность физиологическими удовольствиями, будь то еда, или половая страсть, неминуемо превращает всё в свою противоположность: еда начинает отвращать, взаимное влечение оборачивается усталостью, раздражением, в конце концов, ненавистью. Сколько молодых семейных пар, занырнув безоглядно в возможности физиологических удовольствий, тут же с недоумением, с озлоблением расстаются с надеждами на семейное счастье?

Не эту ли скорбную насмешку природы над, казалось бы, неутомиморадостной нашей близостью испытали мы с Зойченькой? В том полном одиночестве, среди безлюдья, неба и вод, молчаливо взиравших на наши первобытные удовольствия, мы преступили меру разумного, и тут же обрели совершенно дикое озлобление друг к другу.

Похоже, даже любовь, это великий дар Природы, не хочет оставаться в дикости.

Любовь тоже ждёт очеловечивания!..»

 − Что ты мне проповедь накручиваешь! Человек в человеке! В каждом, подчёрчиваю, в каждом, в том числе и в тебе, чудик, сидит множество этих самых человеков. Среди них и черти, и ведьмы, паиньки и ханжи – вся пестрота, из коей состоит жизнь вообще!.. Хочешь знать, я – злой, эгоистичный, расчётливый человек, могу быть и нежным, и внимательным, очень-очень заботливым, щедрым, даже благородным, если это мне надо. Потребуют обстоятельства быть жестоким, буду как зверь. Изменятся – буду сама заботливость и нежность. Упёрся ты в свою дурацкую идею, и как закаменелый сфинкс на берегу Невы, ни головы поднять, ни хвостом вильнуть!.. – Юрочка не в меру раздражился в споре, чернеющая острым клинышком его бородка вздрагивала, когда в возмущении он выкрикивал слова, казавшиеся ему убийственными. Видя, что дурной его братец морщится в несогласии, он с ещё большей яростью кричал:

− Да, пойми ты, наконец! И черти, и святые – сидят все вместе. И поочерёдно, то один, то другой выскакивает из меня, принимая моё обличье. И видят меня то дьяволом, то святым! И допереть не могут, умники, вроде тебя, что это многоликая природа разыгрывает очередной свой спектакль по предложенным обстоятельствам! Все мы, Лёшка, актёры, от рождения до гроба. И прёшь ты против природы. Пуп надорвёшь!..

Алексей Иванович, тоже разгорячённый спором, с трудом сдерживал нетерпение перебить пылкую речь Юрочки. Выждал, когда нервно выхватив папиросу их пачки, лежащей на столе, он чиркнул зажигалкой, встал окутав себя дымом у раскрытой форточки, сказал тихо и упрямо:

− Во всех рассуждениях ты исходишь только из отдельно взятой личности. Когда человек один, для него нет ни справедливости, ни нравственности. Есть только потребности и желания, и дикая сила, с помощью которой он может удовлетворить свои желания и потребности. Но вокруг то тебя – люди! Тоже со своими желаниями и потребностями, и тоже со своей силой! Что же, каждый должен душить другого, чтобы выхватить из жизни желаемое?.. Нравственность и понятие справедливости для того и устанавливаются в обществе, чтобы как-то уравновесить потребности и желания, подчас дикие желания отдельного человека!