- Естественно, вы же советский гражданин.
- Мне кажется, очень, очень мало вы просили за такого как я. (За иронией Зорге ещё теплится Надежда).
- Конечно, - согласился полковник. Но ответ был отрицательным. Нет… Теперь ничего другого не остаётся как…
(Зорге, плотно сжав губы, молчит. Духовная казнь свершилась!).
«Наконец, приговорённый вскинул бодро голову, взглянул на нас.
- Чего мы ещё ждём, господин полковник? – спросил резко Зорге.- Идёмте! – шагнул он.»
(В себе зажал Зорге боль поверженной Веры).
На шею Зорге набросили петлю. Наступила жуткая пауза.
«Зорге обвёл нас всех глазами и громко рассмеялся. Слушать этот презрительный дерзкий смех было ужасно».
Презрение к физической смерти он бросил палачам в лицо. Но сознание преданной Веры, сжатое в душе, взорвалось последней отчаянной болью.
«- К чёрту всё, что живёт на этой земле! – закричал Зорге, так громко, что на его лбу обозначились вены…»
С этим страшным проклятием он оставил земную жизнь…
Не ждёт ли меня судьба Зорге? Помоги, Рихард, и мне выстоять перед приготовленной мне казнью!..»
О, МУДРЫЙ ДАНТ!
Из личных записей А..И. Полянина…
«О, мудрый Дант! Заговорил твоим я слогом.
Душа истерзана. В сомненье ум.
Глазам открылась низость тех.
Кто призван к возвышенью Духа.
Неужто человек не станет Человеком
И в веке нынешнем?
О том страшусь подумать.
Но то, что пережить пришлось,
Ввергает в мрачность мысль о Правде и Добре,
Жестоко вырывает из-под ног опору жизни.
Великий Дант! К тебе я обращаюсь.
Ты ведал все деяния людей при жизни их.
И по земным делам ты разместил когда-то живших
По мрачным кругам Ада.
Сопроводи в то подземелье!
Познать пришла пора, какие силы властвуют над теми,
Кто на земле достойно жил и верил,
Что род людской рождён не для корысти,
И Разум дан ему не для забавы.
Он, Разум, тварь возвёл до человека,
Способность дал творить Добро и Справедливость.
И вдруг он, Разум, обратился вспять?
Открой мне очи, дай понять, кто эти люди?
Ещё вчера улыбчивой гурьбой
От щедрости моей они питались.
И вот…
Земное время для меня остановилось.
Я погружаюсь в подземелья мрак.
Вокруг знакомцы давние. Но вглядываюсь,
И вижу в свете тусклом – всё изменилось.
В глазах – ни блеска прежних добрых чувств,
Зла торжество застыло в лицах,
В губах, злорадством искривлённых, ухмылки палачей.
Извечный выверт жизни:
Вчера ты Друг, сегодня Жертва.
Вчера внимал Хвалу, теперь прими Хулу.
Ведь тот, кто лобызал тебя вчера,
Благословлён оттуда, свыше.
И знает твёрдо: за грязную хулу, - любую! –
Перепадёт ему от властвующих ныне
Те тридцать сребреников, что получил Иуда,
Предав Христа.
Корысть всегда сильнее Духа
Для тех, кто ловит час удачи.
Что для таких Добро и Справедливость?
И что для них забота
О тех, кто рядом жил, иудиной улыбке веря?!.
Итак, знакомые всё лица. Стоят вокруг,
Как судьи инквизиции веков прошедших.
Всё человеческое изгнано из душ.
В рассудке лишь одно:
- Ату, его, отступника!
Не поклонился он тому, кто выше!
В костёр его!..
О, Дант! Как мог, я бился.
Я к чувствам человеческим взывал.
Они смеялись мне в лицо.
О справедливости кричал, -
Ответом дружный был призыв к расправе,
Никто не вспомнил о Добре,
И сил, потраченных на них, никто не вспомнил.
О том забыли все.
С презрением, со злом – о чём не мог помыслить прежде! –
Они кричали мне в лицо:
«Ты жить мешал нам!
Твоей мы помощи не знали!
Ты – лжеучитель, не творец.
Изгоем будешь ты отныне!»
Отвратной клеветой они старались
Толкнуть меня,
Что б я ушёл из Жизни…
Великий Дант! Предателей
Ты поместил в Седьмой круг Ада,
На дно, где никому из них не вымолить прощенья.
Неужто и земная наша жизнь
Становится подобной
Седьмому кругу Ада?!.
Что думать мне теперь о людях сих?
Казня меня, они стояли вкруг,
И видел я на волосатых их телах
Куски кабаньих шкур, наброшенных на плечи.
И было всё в пещере. Костёр горел,
Трещали сучья в нём.
Дым с потолка и стен сползал к ногам,
Глаза слезил, дыханье забивал.
И горько было сознавать, что Просвещённый век
Вдруг обернулся вспять,
Что жизнь сползла назад,
Во времена пещер,
Где властвовала только Сила и Корысть,
И волосатый люд
С кабаньей шкурой на плечах
Ещё не ведал милосердья…»
АПОСТОЛЫ
Мрачное пророчество Юрия Михайловича сбылось. Звероподобный Василиарий-Вурдалак в точности исполнил повеление своего хозяина: Алексей Иванович Полянин был до косточек изгрызен теми, кто четверть века грелся и преуспевал от его забот.
Возбуждённая расправой братия шумно вывалилась из парадных дверей в мутную мглу завывающей на улицах города метели.
Алексей Иванович остался один среди сдвинутых столов, разбросанных стульев, бумажного сора, окурков, небрежно воткнутых в цветочные горшки. Порядок, создаваемый многолетними усилиями в святом для Алексея Ивановича Доме и уважительно поддерживаемый до нынешнего дня всеми, кто был причастен к высокому писательскому делу, был с какимто даже злым удовлетворением разрушен. От вида содеянного боль свершившейся несправедливости ощущалась острее. До непереносимости было душно. Алексей Иванович, стоя у окна, потянул верёвку фрамуги, свежий воздух с покалывающим холодом снежинок ворвался, омыл разгорячённое лицо.
