Колас вошёл в свою комнату и вышел оттуда с ключами, потом он снял со стены зажжённый фонарь и повёл Робеспьера по многочисленным коридорам консьержери. Неподкупный никогда ещё не бывал в этой тюрьме, в которую он сажал столько жертв. Пройдя через старинный банкетный зал французских королей, длинную галерею со сводами, опиравшимися на массивные колонны, они достигли железной двери, которую тюремщик отпер. Тогда Робеспьер очутился в другой длинной галерее под сводами. С левой стороны двое ворот вели во двор, освещённый луною.

Не успел он сделать несколько шагов, как наткнулся на человека, спавшего, сидя на стуле. У ног его стоял фонарь. Это был ночной сторож.

— Эй, Барасен! — воскликнул тюремщик, громко звеня ключами под самым его ухом.

Он вскочил, как сумасшедший, и узнав, что перед ним Робеспьер, начал извиняться, что невольно заснул, так как в последний месяц постоянно привозили ночью столько арестантов, что нельзя было спать ни минуты. С подобострастными поклонами он просил Робеспьера посидеть на его стуле, пока Колас пойдёт за тюремной книгой, хотя вряд ли она была тут так поздно.

— Это какая часть тюрьмы? — спросил Робеспьер, когда Колас удалился.

— Мы между двумя воротами, гражданин. Разве вы никогда не бывали в консьержери?

— Никогда.

Барасен был очень рад, что мог занять Неподкупного интересным разговором, и пустился в бесконечные подробности насчёт знаменитой тюрьмы.

Направо тянулись кельи мужчин-арестантов, а в конце находился двор, в который выходили женские кельи.

— Если вы сделаете два шага вперёд, — продолжал он, — то можете увидеть фонтан, в котором арестантки моют бельё, так как они сохраняют до последней минуты своё кокетство и хотят взойти на эшафот в чистом белье.

Барасен грубо засмеялся, чувствуя себя очень счастливым, что Робеспьер слушает его, по-видимому, с интересом.

— Где вы стоите, тут обыкновенно происходит перекличка, — продолжал Барасен.

Робеспьер вздрогнул и отшатнулся. Взглянув на длинный ряд дверей, он спросил:

— Эти кельи не заняты?

— Нет. А вот здесь, — прибавил он, указывая на дверь прямо против Робеспьера, — содержалась королева.

И он открыл широко дверь, чтобы Робеспьер мог видеть внутренность кельи.

— Здесь ей было не так хорошо, как в Версале, — заметил Барасен с улыбкой.

Робеспьер поколебался с минуту, потом заглянул в келью и закрыл дверь.

— Что это, — воскликнул он, — на этой двери виднеется чёрный крест?

— Это, вероятно, сделал какой-нибудь узник после смерти королевы, и с тех пор все арестанты здесь останавливаются и произносят молитву. Вообще они любят писать на стенах карандашом и даже ногтем. Вот и ваше имя, — прибавил он с грубым смехом.

— Моё имя? — спросил Робеспьер, вздрогнув.

Барасен поднёс фонарь к стене, и Неподкупный прочёл надпись крупными буквами:

«Мы будем отомщены, Робеспьер, чудовище! Твоя очередь настанет!»

Далее при свете того же фонаря он увидел две другие надписи:

«Робеспьер тиран!»

«Робеспьер убийца!»

Он побледнел. Не раз ему приходилось слышать и читать оскорбления, но эти надписи казались ему проклятиями мертвецов, написанными кровью и огнём.

— Надо же им чем-нибудь заниматься, — продолжал Барасен, не переставая смеяться.

Неподкупный отвернулся: ему было не по себе. Он стал спрашивать у сторожа, спал ли он по ночам и не являлись ли ему иногда мертвецы, не слышались ли ему иногда стоны и рыдания.

— Нет, гражданин, я сплю спокойно. Я не женщина! Притом же мертвецы не встают из гробов! И в сущности я ни в чём не виноват: не я убивал их.

Вдали послышались шаги, вернулся тюремщик и объяснил, что арестантская книга была заперта, и нельзя было её достать. Но мы можем пойти с вами по кельям и разбудить арестантов. Вы, конечно, узнаете человека, которым вы интересуетесь.

Робеспьер нимало не желал, чтобы его видели арестанты, а потому отказался от этого предложения.

— В таком случае, — сказал Колас, — Барасен может пойти по всем кельям и разыскать, нет ли где Жермена. Он принесёт вам сюда ответ, а я, извините, должен вернуться к своему посту. Вам не угодно ли здесь посидеть? — и Колас пододвинул стул Робеспьеру.

— Хорошо, но, пожалуйста, не теряйте времени.

Оставшись наедине, Робеспьер предался тревожным, тяжёлым думам. В глазах у него всё виднелась надпись: «Робеспьер убийца, твоя очередь придёт». Если в завтрашней решительной борьбе он потерпит поражение и покончит жизнь под гильотиной, то оставит после себя память кровожадного тирана. Если ему не удастся совершить того идеального превращения Франции, о котором он мечтал, то потомство поставит его наряду с Калигулой и Нероном.

Он опустился на стул и закрыл глаза. Мысли у него начали путаться. Он часто по ночам видел ужасные призраки, и не раз ему казалось, что Камиль Демулен приходил за ним, произнося те же слова, которые он только что читал на стене: «Робеспьер, пришла твоя очередь». Конечно, всё это были галлюцинации, и не он один был подвержен им. Фукье-Тенвиль не раз видел ночью, что Сена будто катила кровавые волны. Но отчего это происходило? От укоров совести? Но его, например, совесть не мучила. Он был убеждён, что стремился к торжеству истины. Решительно, это происходило от нервного раздражения и болезненной игры фантазии.

В истории были примеры таких иллюзий. Бруту казалось, что он видел тень Цезаря, входившего в его палатку, тогда как это было только отражение лампы на занавесях, колыхаемых ветром. Что это?..

Прямо перед ним белела прозрачная женская фигура. За ней появилась вторая такая же фигура, а за ней третья... четвёртая.

Робеспьер встал, не сводя глаз с этих фигур. Он не спал, и глаза его были широко раскрыты. Он слышал, как кровь билась в его жилах, и сознавал, что находился в консьержери, откуда хотел освободить своего сына Оливье, что он только что говорил с тюремщиком и сторожем, и однако его нервы были так расстроены, что ему представлялись призраки.

Конечно, он был убеждён, что это не призраки, что это болезненная галлюцинация, но ему было неловко, и сердце его щемило. Какие странные существа люди! Они гордятся своим умом и подчинены таким галлюцинациям.

Среди этих размышлений он увидел на освещённом луною дворе бесконечное число двигавшихся фигур, которые ходили взад и вперёд, разговаривали между собою и не обращали на него никакого внимания. Неожиданно он вскрикнул. В бледных, прозрачных существах он узнал госпожу Роллан, принцессу Елизавету, сестру короля, и Шарлотту Корде, убившую Марата. Страх овладел им...

«Что я, с ума сошёл, — подумал он, — что я уже верю, как дети и старухи, в призраки? Это чистое сумасшествие. Но что же это значит? Откуда явились все эти фигуры? Ведь только слабые люди поддаются страху и суеверию!»

Он решительно пошёл к решётке в надежде встретить сторожа, который своим появлением положил бы конец всем этим галлюцинациям. Он даже громко вскрикнул:

— Неужели он никогда не придёт!

В эту минуту в галерее направо показалась какая-то человеческая фигура. Робеспьер думал, что это Барасен. Но это был не он. За первой фигурой показалась вторая, третья... десятая... двадцатая, и все они стали медленно подвигаться к нему. Он узнал их издали.

— Жирондены... Бриссо... Вержнио!..

Неужели все его жертвы теперь собрались, чтобы подвергнуть его страшной пытке и довести его до сумасшествия?!

Действительно, со всех сторон надвигались на него призраки его жертв и толпились перед закрытой решёткой. Но никто из них не смотрел на него, никто не бросал на него грозных взглядов, никто не отворял решётки.

Но вот решётка без шума отворилась... Холодный пот выступил у него на лбу. Призраки прямо шли на него, но как будто его не видели. Он отскочил в сторону и быстро направился в крытый коридор. Но... вдруг перед ним показались Дантон и Камиль Демулен. Он задрожал всем телом... Ему некуда было скрыться...

Но тени его главных жертв шли спокойно, разговаривая между собою, как будто не видя его.