Захожу в квартиру, разуваюсь. Поднимаюсь в свою комнату, открываю дверь. И подпрыгиваю на месте, перестав чувствовать сердцебиение.

В моей комнате стоит человек.

Тревога мощным сигналом кричит в голове.

Но я быстро успокаиваюсь.

Выдыхаю, когда вижу знакомый профиль.

Громов? Что он забыл в моей комнате? И с фотографией моей мамы в руках?

Он ещё смотрит так… Странно. Пристально. По-особому. Никогда такой взгляд не видела. Тоска вперемешку с…

Лёгкие сдавливает, а в солнечном сплетении закручивается узел обиды, ревности и одновременно шока.

Не смотрят так на друзей.

Не так!

– Ты был влюблён в неё? – вдруг выпаливаю, видя это выражение лица впервые. Беспристрастное, но в то же время полное боли.

Спокойно поднимает голову, врезаясь в меня испепеляющим взглядом.

– Где ты была?

– Ты… – не верю в то, что вижу. В голове складывается паззл, и на место встаёт последняя деталь, – её любил.

Говорю уже с утверждением.

И теперь понимаю, почему он себя так ведёт. Я наверняка понравилась ему из-за схожести с мамой. Ещё тогда, у клуба. Доходит до моего воспалённого мозга сейчас.

Громов не спит со всеми подряд. У него есть одна чёткая любовница. Узнала это от той крали, что приходила сюда. Я ещё долго думала, почему тогда, у клуба, он сказал засунуть меня в машину. Это было по-варварски, странно.

И сказал мне отрабатывать не просто так. Зачем? Он брезглив до мозга костей. А со мной вдруг изменился? Да-да, из-за первой встречной девчонки!

А потом я видела в его глазах… неверие.

Он не мог поверить, что под ним лежала я. Копия мамы.

И наш секс… Он никогда не смотрит мне в глаза. Неужели стыдно перед ней? Или что?

Господи, от этого разрывается сердце.

Всё это было только потому… что я жутко похожа на мать. Но не потому, что я – это я. Со своим характером, со своим стилем, стержнем. Он не видит всего этого.

Обидно до жути. Хочется расплакаться, но я не сделаю этого перед ним. Пытаюсь совладать со слезами и перестать чувствовать сосущую боль в районе сердца.

– Херни не неси, – чеканит, откидывая рамку на кровать. – И прими таблетку от температуры. Она у тебя, судя по мозгам, за сорок скачет. Или нет?

Он прищуривается, о чём-то думая.

– Куда ты бегала, Яра? Ещё и в таком виде, – критично осматривает меня, пожирая взглядом с головы до ног. Но не меня.

Блять. Я для него лишь тело. Просто тело.

И неважно, что он говорит. В этом никто и никогда не признается. Зачем? Он потеряет моё доверие, секс. Получит только добавку головной боли.

– Я отчитываться не должна. Хватит меня контролировать, – выплёвываю ему и прохожу вперёд. Кидаю сумку на кровать и делаю вид, что не замечаю его.

Тяжело.

Особенно когда я слышу за спиной его шаги, он оказывается возле меня, хватает за шею и грубым движением разворачивает к себе. Наклоняется, останавливаясь своим лицом в паре миллиметрах от моего.

– Где. Ты. Была?

Хочется послать его нахер. Не ответить, позлить.

Раздражает его контроль!

Или ревность? Боится, что вторую версию другой забьёт? Потерять боится? Конечно, маму же живую только во мне увидит!

– Куда мне нужно, там и была. Я девочка уже взрослая. Или ты бесишься, что я надела юбку покороче? И не для тебя?

Глаза звереют. В них будто бьются молнии друг о друга.

Пахнет жареным.

Знаю я, чем это заканчивается.

И что-то мне сегодня не хочется заниматься с ним сексом.

– Я плохо себя чувствую, – говорю с трудом, всматриваясь в дьявольски красивое лицо. Почему у такого охрененно красивого мужика поганый характер? – Я ходила в аптеку. Поэтому, будь добр, уйди из моей комнаты. Мне надо отдохнуть.

Из его носа вот-вот пойдёт пар.

Но он отпускает меня и просто вылетает из комнаты. Через несколько минут слышу, как хлопает входная дверь.

И опять хочется разрыдаться.

Что я не так сделала? Разве сказала что-то плохое?

Мудак!

Смотрю на кровать, веду по щекам, смахивая вырвавшиеся слёзы.

Мама с фотографии смотрит прямо на меня, улыбаясь.

Поджимаю губы и впервые в жизни на мгновение задумываюсь о том…

Выгляди я по-другому, у нас были бы другие отношения?

Мотаю головой.

Ересь!

Выбегаю из комнаты, звоню Инге, спрашивая, где она сейчас. Я не хочу рыдать, мне нужно просто выговориться. Мне даже не с кем поделиться о своей беременности. Не у кого попросить совета.

И я ищу маленькой поддержки, которую надеюсь получить хотя бы от подруги…

– Ты беременна от Громова? Фу, что за грязь? – недоумённо шепчет Инга. А ведь вчера она облизывала его с ног до головы. Говорила, что он горячий. А теперь… – Он же твой опекун!

Бьёт больно. Но не сильно.

Меня перестало это задевать. Абсолютно. Да, он порой ведёт себя как заботливый папаша, но… Я не вижу в нём его.

Для меня он – ходячий тестостерон. И я к нему неравнодушна. Совсем.

Было бы плевать, сейчас бы не чувствовала это угнетающее чувство на душе.

Какой бы он ни был козлина, мне обидно.

А ещё… Кажется, я ревную этого мужика к собственному отражению. Точнее… К маме.

Не хочу об этом думать.

Не могу. Так нельзя, это некрасиво.

– Заткнись, – закрываю лицо ладонями. – Какая грязь? Мы не связаны кровью, родственными узами. Он – всего лишь друг моего отца и…

Я останавливаюсь на этом злополучном «и».

Инга права.

Это – грязно. Неправильно. Ошибочно.

Как я могла полюбить человека, которого ненавижу?

Полюбить.

Звучит абсурдно.

Жутко.

Но я никогда ничего подобного не испытывала к человеку.

В школе были парни, которые мне нравились.

Но сердце так не грохотало.

Бабочки в животе не порхали.

А мозги и тело не плавились ни с кем рядом. Кроме него. Постоянно.

Я противоречу сама себе. Без него – говорю одно, а когда вижу его, чувствую запах, ощущаю прикосновения его пальцев на теле, вызывающие мурашки…

И я – всё.

Схожу с ума.

Дура. Дура. Дура.

Как можно было полюбить такого мудака?

– Ты ему сказала? – спрашивает Инга, поглаживая меня по волосам.

– Нет.

И не скажу. Не смогу. Он точно не хочет детей.

– Так это ж хорошо, Яр… – спокойно произносит. – Сделай аборт. И всё. Никаких проблем.

– Я собиралась, – шмыгаю носом. Подступающая истерика всё ближе. Легко сказать – сделай аборт! А ты решись! Попробуй! – Не смогла.

– Да что там тяжёлого? – вздыхает подруга. – Аборты сейчас делают безопасно. Если срок ранний, таблетку дают.

Опять таблетки.

Как же задрало!

– Страшно мне, понимаешь? – выдавливаю из себя.

– Всем страшно, – кивает. – Но ты подумай. Тебе двадцатка стукнет. Родишь в двадцать один, грубо говоря! И всё, что ты будешь видеть – это пелёнки, распашонки и детское говно. Ещё их рвота и вечные крики.

Меня это не пугает.

Нет, конечно, пугает, но…

Дело в другом.

Даже если у меня будет работа – мой клуб… я буду одна. Воспитывать и содержать малыша одна. И боюсь, я не справлюсь. Вообще.

У меня перед глазами всегда стояла идеальная семья. Почти. Пропустим лишние изъяны в виде споров родителей, мамы, что терпела каждую выходку папы…

Я росла в полной семье. Получала любовь обоих родителей. И неважно, что от отца её было меньше. Но по-другому я не могу.

Мысли все всмятку, думать ни о чём не могу.

Рассчитывала, что Инга мне поможет, но запутала ещё сильнее.

– А так… Сделаешь сейчас всё. Громов тебе только «спасибо» скажет. Так же трахаться будешь, жить с ним.

Спать… Жить…

Не хочу. Ничего уже не хочу.

Просто хочется перекинуть сумку через плечо и куда-нибудь рвануть. Но не могу. Мне нужны эти клубы. Нужен этот бизнес.

– А там, может, пара лет пройдёт, и он захочет детей.