— Ты примешь в своих владениях тридцать три никому тут не нужные души. Определишь их в услужение к Черномору. Эти бывшие тати еще не заслужили прощения, но заслужили шанс очистится. Они будут охранять священный остров Буян под командованием подводного воеводы, и твоим внимательным и строгим приглядом. Отнесись к ним, со всем уважением. Они оступились, но не пали. Эти воины вновь встали на путь истины, не приняв грязной дороги Бога Лжи. Это многого стоит. Я все сказал. — Вышень ударил кривой палкой посохом о землю, словно поставив печать. — Забирай их, и уходи.

Зашелестел шум прибоя в небесном проеме, выплескивая сверкающие на солнце бриллиантами брызги воды, и белесые облачка душ, по очереди, втянулись туда, растворяясь в новой реальности. Вход в мир бога-Ний схлопнулся, словно поставив скромную запятую, в конце очередного приключения нашего героя.

— Спор окончен. — Пробасил судья, и махнув рукой развеял тучу, с притихшими богами, словно ее никогда и не было. Кресло-трон, само собой развернулось в сторону застывшего Федограна. — Подойди ко мне мальчик, я хочу на тебя посмотреть.

Толстые губы бога растянулись в доброжелательной улыбке, но внезапно выражение лица изменилась на суровое, и он рыкнул разъяренным зверем, посмотрев сверкнувшими в глазах углями, в сторону стоящих рядом с нашим героем духов:

— Остальные назад, разговор вас не касается. — Чащун с Ягирой и шишок попятились, а Федор, неторопливо не выказывая никакого беспокойства, приблизился.

Вышень внимательно его рассмотрел, проведя, словно рентгеном, медленно, по телу зелеными глазами, удовлетворенно кивнул, и небрежно махнул кистью руки. Рядом, выросло сплетенное из травы, зеленое кресло, на витых, кривых ножках, состоящих из перевитых коричневыми нитями корней.

— Присаживайся, поговорим. Вот ты какой: «Надежда Светлых Богов», на вид прост, а изнутри кремень. Точная копия своего великого предка. Сильна кровь богатырская. — Произнес судья, смотря прямо в глаза. — Взгляд не отводишь, в душе страха нет. Почему?

— Терять нечего. — Пожал плечами Федор.

— Э, нет. Тут ты или врешь, или не осознаешь. А названые братья? А невеста? Как же они?

— Ты много знаешь обо мне Вышень. Но забыл видимо, что я человек из другого мира. Зачем я тебе?

— Я следил за тобой все время, и никогда ничего не забываю. Ты многое уже преодолел, многое перенес, но ты еще только в начале пути. Я во многом мог бы тебе помочь. — Он отвернул голову и замолчал, задумавшись, а когда заговорил вновь, то так и не повернул лица, все так же рассматривая что-то на горизонте.

— Ты призван сюда спасти правду, а я ее часть. Но увы, мне Родом завещано: «Не вмешиваться в течение земной жизни». Я лишь судья, и то только над богами, над смертными и духами я власти не имею. Ты не представляешь, как это тяжело, видеть, как рушится привычный мир, иметь силы помочь, и не иметь возможности вмешаться и дать бой.

— Ты можешь не вмешиваться, ты можешь подсказать, или хотя бы намекнуть. — Федор едва сдержал себя, чтобы не схватить бога за плечо и не развернуть лицом к себе. — Подумай. Исчезнет привычный мир, исчезнешь и ты сам, исчезнут все правила и заветы Рода, потому что некому будет их соблюдать. Твое бездействие ведет к смерти.

— Ты не по годам умен, юноша, но многого не знаешь. Не все так просто, как кажется. — Он повернул голову и посмотрел прямо в глаза. — И еще, я понял главное. Я понял, почему у тебя нет страха. Ты его убил в себе, и даже не осознал этого.

— Да. Я убил в себе страх. — Федогран вскочил с кресла, и навис над сидящим богом со всей своей юношеской горячностью. — Я сделал это ради них. — Он показал себе за спину, выхваченным из ножен мечем. — Ради того, чтобы жила Алина и ее семья, чтобы жили ее будущие дети, даже если не я буду их отцом. Ради своих братьев. Тех, которые без сомнений и раздумий, так же как и я, умрут ради друг друга. Ради, чуждого мне, жестокого мира, который стал мне домом, и где я наконец понял, что значит жить по-настоящему. Ради тех богов, которых уже забыли в моем будущем, ради тех, уже новых, светлых богов, которых вновь там забывают, поклоняясь рогатому выскочке. — Он сел и отвернулся, вложив оружие в ножны. — Ради этого я убил страх, ради этого я теперь живу. — Он повернул голову и заглянул удавленному богу в глаза. — А ради чего живешь ты…?

Скрипел под копытами песок, поднимаясь и сливаясь в одну общую тучу пыли, сопровождающую двигающееся домой войско. Сзади мурлыкал какую-то замысловатую мелодию, в висящем на плече щите, счастливый Никто. Мокошь заштопала, нитями судьбы, рану на дубленой коже, и налила в замысловатую вязь девиза: «Пойду до конца», первозданную силу природы, а Стрибог напитал мощью ветра боевое обиталище странного духа, от чего оно приобрело глубокий рубиновый цвет и удивительную легкость.

Песню Никто, поддерживал довольный Коломрак, напрочь отказавшийся покидать стеклянный наконечник копья. Как не убеждали его Федогран и Морена, что он сдержал свою клятву, и можно уходить, ничего не помогало. В конечном итоге богиня махнула рукой, и добавив на самый край стеклянного жала, черный мазок смерти, оставила все как есть, а как всегда опоздавшая Параскева-Пятница, погладила нежной ладонью древко оружия, сделав его движения в руках воина непредсказуемыми.

Федогран покачивался в седле, дремал и вспоминал разговор с Вышнем:

— Я создан самим Родом, и живу лишь ради того, чтобы решать споры между богами. — Отвечая на вспыльчивый вопрос парня, судья, сам начал заводится, гневно засверкав глазами. — Я не имею права вмешиваться, таков закон.

— А бог лжи, плевать хотел на ваши законы и правила, он создает свои, новые, и не гнушается вмешиваться, как вы, в дела Яви. — Парень вновь вскочил с кресла и возбужденно замахал руками. — Потому он и побеждает. То, что мы сейчас выиграли сражение, это всего лишь исключение из правил. Или я не прав? — Он схватил за плечо отвернувшегося при этих словах Вышеня, и развернул его к себе. — Ответь, что ты молчишь, не отворачивайся. Я прав?

Тот передернул плечами, скинув руки воина и вновь отвернулся насупившись.

— Прав. — Прозвучал его глухой, тихий, полный скорби голос. — Но как нарушить закон?

— Ты! Бог! Спрашиваешь у меня, простого смертного, как тебе поступить? Мне, которому чуть больше семнадцати. Это я должен учить бога, которому несколько тысяч лет, как ему жить?

— Я спрашиваю не тебя, а свою совесть. И не о том, каким способом нарушить установленные Родом правила, а как перешагнуть через себя. Если боги, сами не будут следовать канонам Высшего, то будут ли им следовать все остальные? — Тихо говорил судья, не поворачивая головы. — Это очень тонкая грань, переступив через которую мы можем полностью изменить этот мир. Мы разрушим все, что создано Родом. Нас проклянут.

— Жизнь и так меняется, и если вы не будете меняться вместе с ней, и не возглавите это, а поплывете по течению, то вас смоет потоком. Вы погибните, оставив свои насиженные, теплые места, вот таким вот Чернобогам. И вас не проклянут, вас просто забудут. — Федор сел, отвернулся и замолчал. Ничего не ответил и Вышень, угрюмо рассматривающий горизонт. Он думал. Даже звери, сопровождавшие бога, разлегшиеся вокруг, опустили головы, и не произносили ни звука. Легкий ветерок и тот затих, не смея мешать раздумьям Судьи.

— Хорошо, можно попробовать. — Наконец произнес Бог-Судья. — Пока только советом, а там посмотрим. — Он повернулся и неуверенно посмотрел Федору в глаза. — Мокошь сплела несколько нитей твоей судьбы на ближайшее время. Очень скоро ты будешь решать, за какую из них держаться при выборе пути. — Он склонился к самому уху героя, и торопливо, словно боясь, что не успеет, зашептал: — Выбирай самую трудную, которая покажется всем остальным, кто идет с тобой по жизни, невыполнимой и авантюрной. В конце будет ждать награда, и не одна, их будет несколько. Выбирай не разумом, а сердцем. — Он отодвинулся и замолчал, а потом резко встал и заговорил обычным, властным голосом. — Мне пора, я выполнил свое предназначение: «разрешил спор богов», и теперь ухожу. Но твои слова, богатырь, я запомню и обдумаю.