— Мне нравится. — Он взял в руку-лопату кувшин, выдернул, с глухим хлопком, зубами, деревянную пробку, и небрежно, с видом знатока, разлил по двум кубкам, темно-красного, тягучего вина, но внезапно что-то понял, и спохватился, удивленно уставившись красными, сомневающимися глазами в собутыльника. — Ты же маленький совсем? Как пить собираешься? Уж не говорю о том, чтобы в руки взять, ты ведь и до края посуды с трудом достанешь. Да и не поместится в тебя столько вина.

Шишок вытянул вперед обе руки, сделав ладонями характерный знак: «Будь спокоен», и запрыгнул прямо на край кубка. Со словами: «Не пьянства ради, а победы для», вытянув губы в длинную трубочку, высосал все, до самого дна. Почмокал, скривился и выдал вердикт:

— Кислятина. Наш мед получше будет. Но забористое, зараза. — Затем взглянул минотавру в глаза. — Что смотришь. — Пей давай, да по новой наливай.

— Силен. — Хмыкнул тот, опрокинув в себя кубок с вином, и закинув в рот целиком персик захрустел, пережевывая косточку. — Закуфывай, не фтефняйся.

— Вот еще. Кто же компот закусывает? Ты давай не отлынивай. Сколько можно ждать, разливай, а то я засохну.

— Уважаю. — Засмеялся тот и налил по второй. Крякнул, быстро осушил кубок, и уставился, ехидно уставившись на Ильку. — Ну?..

Шишок пожал плечами, высосал вторую дозу, и укоризненно закачал головой:

— Ты давай закусывай, бугай, а то свалишься раньше времени, я и жажду так утолить не успею. Придется одному пить.

Ответом ему был громкий хохот упавшего на спину Крепыша.

— Вот же маленький наглец. — Сквозь смех выдыхал он слова. — Это же надо мне такое сказать.

— А можно и мне кубок? — Послышался робкий голос Тессия. — Очень пить хочется.

— Конечно друг. Это хорошо, что ты не затаил обиду. Но, согласись, ты сам виноват. Зачем в драку кинулся? — Минотавр прекратил смеяться и сочувственно посмотрел на героя.

— Ну я же не знал… — Попытался тот оправдаться, но был остановлен взмахом огромной руки

— Ааа… Забудем. Присоединяйся. Да ты наверно голодный. Погоди. Я сейчас.

Он подпрыгнул, ловко встав на ноги, скакнул куда-то, в один из многочисленных выходов из зала, и тут-же вернулся, в одной руке, с зажатой под мышкой, целой тушей зажаренного барана, а в другой, с пятью кувшинами, висящих на пальцах ладони как перстни. Сделал он это на столько легко, словно не весил тонны полторы, а был соткан из лебяжьего пуха.

Что? — Вопросом в глазах, ответил он на недоуменные взгляды сидящих за столом гостей. — Теперь нас уже трое пить будет. Может еще и юноша присоединиться? Тогда четверо. Мало на всех вина, вот я и захватил еще, чтобы больше не бегать. Угощайтесь. Он кинул на стол тушу, которая, упав, расколола большой арбуз, брызнув соком в глаз шишка.

— Вот же увалень неуклюжий. — Пробубнил тот вытираясь краем покрывала. — Наливай морда твоя бычья, а то я уже почти засох.

— Я тоже наверно присоединюсь. Когда еще такого выпить придется. — Улыбнулся Федогран и взял в руки кубок. — Только немного. Не любитель я этого.

Минотавр, с ловкостью профессионального бармена разлил темно-красную, с фруктово-цветочным ароматом жидкость.

— Я тоже не любитель. — Рассмеялся он и подмигнул шишку. — Я профессионал. — Он встал, вытянувшись во весь рост и торжественно продолжил. — За вас друзья. Слава Гермесу, меня создавшему, и пославшего мне такую компанию. До дна!

— А ты почему не пьянеешь?

— Так это. — Замялся голос. — Когда меня Гермес создавал, Бахус заклятье трезвости наложил. Он как раз тогда в кузницу зашел, вот гад и отметился, ради шутки. Скучно ему было. А ты почему?

— Квасура постарался, ну это вроде вашего Бахуса — то же бог, и то же выпить не дурак. Он тогда к Стрибогу по делам каким-то заходил, да за столом задержался. Хозяин-то мой бывший, выпивку не любит, вот тот меня к себе в собутыльники и взял, чтобы значит не одному медом наливаться. Ну а что бы я не пьянел, и пил с ним на равных, вплел в меня воронку трезвости, она невидимая, из черной материи скроенная, но, несмотря на это, дурь в себя алкогольную, мозги в непотребство искривляющую, хорошо всасывает, вместе с медом хмельным. Оставляет только вкус приятный. Так что сколько в меня не залей, все в землю уйдет, а я, словно и не пил вовсе.

Этот голос Федогран вспомнил быстро, а вот кто второй собеседник, оставалось загадкой, которую плавающий в тумане мозг, никак не желал идентифицировать с постоянно уплывающей картинкой. Можно было, конечно, открыть глаза и посмотреть, но сил на это не было, они намертво слиплись, и еще голова болела так, словно по ней весь день колотила дубинами княжеская дружина, отрабатывая удар конной лавы прямо в лоб, а заодно, какой-то шутник, для полноты ощущений, в рот насыпал речного песка, и туда, все кошки, какие только существуют в округе, отметились с полным старанием, наполнив его смрадом.

В памяти, рваными урывками проскакивали бессвязные, тусклые кадры: бычья морда; бычья морда с шишком на носу, размахивающего руками, и что-то доказывающему в удивленные красные глаза; какой-то спящий и громко храпящий парень, свернувшийся калачиком вокруг кувшина и положивший голову на расколотый пополам арбуз, которому Федогран рассказывает, вытирая текущие по лицу слезы, о своей Алине; затем, он дирижирует мечем и поет: «Черный ворон», а знакомая бычья морда, с Илькой на плече, подпевает: «Что ты вьешься».

Вспомнил! Этот, со звериной мордой — минотавр, а тот калачик вокруг кувшина — Тессий.

Это же сколько он выпил?

Тогда, с Ванькой, было легче, ни провалов в памяти ни нестерпимой боли в голове, только веселое настроении, желание покуражиться — свернуть горы, а также, синяки на заднице, от отцовского ремня, но это уже потом, дома. Он улыбнулся воспоминаниям, но тут же застонал от прострелившей голову боли.

— О! Один очнулся. — Раздался смех, и в нос пахнуло отвратным запахом спирта, сдобренного какими-то травами и фруктами. Федогран с трудом открыл один глаз, второй намертво слипся ресницами. Прямо над ним склонилась улыбающаяся морда быка, с вылупленными глазами, и уткнувшийся в нос серебряный кубок. — На отхлебни, говорят помогает.

Желудок мгновенно свело спазмом, и парня вырвало кислятиной, прямо в уткнувшуюся в рот посудину с вином.

— Да, уж!!! — Заржал, хлопая толстыми губами монстр, выплескивая испорченный напиток на землю, и стряхивая с себя брызги. — А я почти поверил, друг Илька, что этот парень, несмотря на юный возраст, действительно чемпион по пьянству. Это надо же так врать. Мастак ты кромочник.

— Подумаешь. — Улыбнулся шишок, сидя у того на плече, вальяжно откинувшись спиной на бычью шею. Он ни грамма не смутился, и не обиделся. — Зато мы душевно посидели все вместе, и приятно провели время за дружеской беседой, пожнакомились наконеф поблизе. — Он сунул в рот виноградину, переживал и выплюнул косточки. — Разве моя невинная ложь, не стоила этого? Скажи? Не стоила? И нет в том моей вины, что кто-то пить не умеет. — Хмыкнул он.

— Стоило, стоило. — Не прекращая хохотать ответил Крепыш. — Но надо второго пьяницу будить, а то собираться пора, а он дрыхнет. Не тащить же его на себе, к его же собственной невесте?

— Так. Стоп. — Федогран окончательно проснулся, и память полностью вернулась в наполненный болью мозг. Здоровье не улучшилось, тошнило еще сильнее, но способность мыслить снова поселилась в голове. — К какой невесте? Он же не пойдет без кольчуги никуда?

— Ты что, ничего не помнишь? — Минотавр удивленно уставился красными, сверкающими огнем глазами, на парня. Тот не менее удивленно замотал головой:

— Нет. А что было?

— Так мы же все решили, и даже скрепили дружественным рукопожатием. — Начал объяснять происходящее Илька. — Кольчугу Крепыш отдает тебе, но с условием, что она не попадет в руки к жадному Миносу, недостоин такой царь иметь божественный артефакт, да и опасно это. Боги непременно заявятся забирать свое, и лучше подальше кольчугу увезти, а то разрушат небожители город, камня на камне не оставят, и жителей не пощадят. Крепыш то же отправляется вместе с нами, в Новгор, мед пробовать, у них тут такого нет, но и опять же с условием, что ты поможешь ему от Гермеса и Зевса отбиться. Ты, со всем этим согласился, и сказал, что у тебя есть план.