— Отходит. — Рядом спрыгнул с коня Вул.

— А шапка у него хороша. — Склонился подъехавший Бер и поднял с земли шлем, протер его об штанину, и улыбнулся. — Себе заберу. Вы не против? — Посмотрел он на друзей и опустил глаза на умирающего. — Надеюсь тот рай, который ему пообещали за предательство, его разочарует. — Сплюнул он.

— Страшно. — Загадочно произнес Богумир.

— Что? — Не понял Федогран.

— Страшно, что делает с людьми Чернобог. Этот человек. — Его палец указал на уже затихший труп. — Был рабом, и радовался этому. Готов был жизнью защищать новый порядок. И ведь чем его купили? Это смешно. Пленили, задурили голову, обратили в раба, и самому позволили иметь рабов. Униженный, имеющий возможность унижать безнаказанно сам, вечно боящийся своего хозяина. Ради этого пошел на смерть. Ради возможности быть хозяином над судьбами других, возвеличится за счет них, и не понимал дурак, что сам прожил остатки жизни невольником. Вот что страшно. Неужели мы не выстоим и весь мир превратится в загон для рабов. — Он замолчал, махнул рукой, словно хотел что-то добавить, но передумал. Надел шлем. Запрыгнул на коня и уехал не оборачиваясь.

Не такой уж сладкой оказалась победа. На долго ли мир пришел в степь? Сколько еще войн предстоит пережить? Справится ли Камал? Сможет ди объединить кочевья. Остается только надеяться. Оставаться дальше не имеет смысла. Задания богов выполнены. Долги отданы. Пора возвращаться домой. Там ждет невеста.

Возвращение было нерадостным и хмурым. Нет, погода тут не причем. Наоборот. Начало осени это прекрасная пора. Бабье лето, это великолепно. Деревья только еще подергиваются золотом желтеющей листвы, отражая нежаркие уже, но все еще веселые солнечные лучики, трава еще зеленая, сочная, а Ярило по-летнему радует глаз, пусть даже по утрам уже и попахивает морозцем. В этом отношении все прекрасно. Все так, как и задумано создателем. Другие обстоятельства заставляют путешественников беспокоится и хмурится. Новгор встретил их угрюмым молчанием прохожих, отводящих глаза, и отсутствием улыбок на лицах. Тяжелым, гнетущим чувством чего-то непоправимого.

Не было обычного ажиотажа. Не ликовала толпа, и самое главное Алина не встречала как это было обычно своего жениха, не шла рядом держась за стремя и гордо подняв подбородок не улыбалась.

Воевода встретил их у крыльца терема. Он стоял, опустив голову, не смея поднять взгляд:

— Прости, богатырь. Не уберегли. Нет твоей невесты.

Как Федогран слетел со спины Туплара, он и сам не понял. Очнулся только тогда, когда сильные руки Бера отрывали его от Митроха, которого он тряс, схватив за ворот рубахи, выплевывая в лицо слова:

— Где она?! Что с ней?! Как?! Говори!!! Убью!!!

Тот не сопротивлялся, и не оправдывался. Стоял и терпел, молча опустив голову. Он все понимал. Чувства они такие, тем более в молодости они взрывные. В них нет злобы. В них отчаяние и несдержанность юного характера.

— Успокойся Федогран. Нет в том его вины. Никто не ожидал предательства от близкого человека. Если уж кого и стоит обвинять, то меня. Недоглядел. — Чащун подошел незаметно сзади, и вытянувшейся рукой взяв парня за плечо, развернул к себе. — Иди к Елею. Он просил тебя позвать, когда приедешь. Он сам не свой после потери дочери. Пьет горькую и ждет. Он все расскажет. Только не делай глупостей. Не принимай скоропалительных решений. Поговоришь с отцом возвращайся в терем воеводы, мы будем там, и обсудим, как поступить дальше. Иди. — Он подтолкнул парня в спину, обрывая попытку того задать вопрос. — Все потом.

— Может надо было самим рассказать? — Услышал тихий голос воеводы в спину Федогран.

— Нет. — Сказал, как отрезал дух жизни. — Они почти родственники. Разберутся.

Как горе мгновенно меняет человека. Прошло чуть более двух месяцев с их последней встречи, более точно в отсутствии часов сказать нельзя, а Елей уже превратился в старика. Седой, изрезанный морщинами, как шрамами, старый убитый горем и жизнью дед.

Когда Федогран вошел в избу, он спал, сидя на лавке, и положив белую голову на сгибы локтей. Тяжелый запах перегара, и еще чего-то кислого наполнял пространство. Парень подошел и присел рядом на краешек скамьи.

— Отец. — Положил богатырь руку на плечо Елея. Он решил называть его так, пусть и не положено вроде до свадьбы, но плевать он хотел на все эти «положено». Отец его невесты отныне и его отец, чтобы не случилось.

— А? — Мутные бесцветные глаза поднялись и посмотрели в лицо — Сынок. Ты приехал… А я вот не уберег Алинушку нашу. Прошляпил… — Слеза скатилась по изрезанными морщинами пьяному лицу.

— Ты можешь толком мне объяснить, что случилось. — Взвелся Федогран. — Кругом одни недомолвки. Она жива?

Тот пожал плечами, отхлебнул из деревянной кружки, пролив половину себе на грязную рубаху.

— Вроде жива. Но он тебя требует.

— Кто он? Хватит пить, в конце концов. Я не узнаю тебя. Действовать надо. — Парень вырвал из рук кружку и швырнул в стену. — Рассказывай.

— Седмицу назад она по грибы пошла. Время сейчас самое то, закрома набивать. Лес щедро делится с тем, кому не лень. Любава, жена кузнеца, чтоб она сдохла, змея подколодная, ее с собой позвала, мол она место тайное знает, где белых много. Ушли вместе, а назад эта гадина, одна возвернулась, и сразу в терем воеводы. И ведь как изменилась. Всегда застенчивая, незаметная. Откуда наглость такая в ней образовалась.

— Кацикин. — Говорит она. — Федограна к себе требует. Ежели не придет, то Алинушку мою по кусочкам возвращать будут.

— Ничего не понимаю — Юноша посмотрел в трезвеющие глаза. — Причем тут Любава?

— Так она и есть тот подсыл. — Врезал по столу кулаком Елей и зашипел от боли. — Купили ее тем, что пообещали дочке мужа хорошего сосватать. Дура баба верит, что Вул ее дочери лживым богом подарен, авансом за измену. Я ее едва не убил, когда узнал.

— А что же Перл?

— Что Перл. Любит кузнец ее. Говорит. Задурили женке голову. Готов идти Алинку спасать, дабы прощенье бабе своей вымолить. Да только Чернобог только тебя видеть хочет, и непременно одного, или убить Алинку грозится. Так бы давно дружиной княжеской спасать отправились. Вот тебя ждем.

Елей встал, пьяно покачиваясь, и вдруг упал на колени:

— Федогранушка, помоги! Все что есть отдам! Спаси дочку.

— Ты сдурел старый. — Вскочил Федогран и склонился над рыдающим у его ног отцом невесты, пытаясь его поднять. — За кого ты меня принимаешь. Встань немедленно.

— Верни Алинушку, заклинаю. — Не унимался тот.

Много уже пережил за свою недолгую жизнь Федогран. Смерти в лицо смотрел. Но вот такое с ним случилось первый раз. Он растерялся. Как себя вести с отчаявшимся человеком. Молящим тебя о том, чего ты и сам хочешь сделать. Совсем еще недавно гордым воином, а теперь ползающим у ног и унижающимся перед тем, кто его уважает.

Парень сел на лавку, пододвинул к себе две кружки и налил в них хмельного стоялого меда.

— Сядь отец. Выпьем.

Подействовало. Тот поднялся и рухнул рядом на скамью. Вытер рукавом мокрые от слез глаза выпил одним залпом напиток:

— Прости. Веду себя как баба истеричка. Дошел до отчаяния. Столько всего передумал, пока тебя ждал. Ничего на ум не идет. Дочку спасать надо, а как это сделать не знаю.

— Я поеду и встречусь с Кацикином. — Федогран коснулся вздрогнувшего плеча Елея.

— Он убьет тебя. — Покачал головой воин.

— Не первый раз мне на смерть идти, пока выкручивался как-то. Жив еще как видишь. Да и в этот раз помирать не собираюсь. Да и жениться я на твоей дочке хочу, а мертвым такого не получится. — Улыбнулся Федогран, и Елей улыбнулся в ответ. Встал, расправил плечи и обнял парня.

— Надежду ты мне подарил. Спасибо.

В дверь избы громко, видимо чем-то тяжелым постучали, и вошел Щербатый. Поморщился недовольно, подошел к столу, сел на лавку, налил себе в кружку меда, отхлебнул, и выплеснул остатки на пол.