— Гадость. Сколько судеб это зелье сгубило, не сосчитаешь. Тебя Елей я ему не отдам. Вставай. Пошли к воеводе. Ждет он вас с Федограном. Меня вот послал. А сюда сейчас девки придут, приберутся и проветрят. Неча славному воину в хлеву жить. Горе хмельным не лечится, его делами исправлять надо. Нака вот. Выпей. — Он вытащил из складок плаща темный пузырек, и налил темно-зеленую жидкость в кружку. — Голову поправь. Разговор серьезный будет.

— Я с Любавой хочу поговорить. — Встал Федогран.

— Сначала к воеводе. — Поднялся знахарь.

— Нет. — Парень упрямо мотнул головой и сверкнул глазами. — Подождет воевода. Сначала к Любаве пойдем. Веди старик. Пока с подсылом Чернобоговским не поговорю, разговора с Митрохом не будет.

Она сидела на ворохе соломы, одной рукой прикованная цепью к бревенчатой стене узилища, другой прикрываясь от света факела. Бабушка божий одуванчик с глазами служительницы, в церкви продающей свечи, сама невинность. Не старая вроде женщина, ей не было еще и пятидесяти, выглядела старухой. На фоне своего огромного мужа — кузнеца она всегда оставалась незаметной. Никто не мог подумать, что она способна на подлость.

— Почему? — Федогран не стал пояснять вопрос. Зачем? И так все понятно. Он воткнул в держак на стене факел, и опустился рядом на массивный табурет.

Она вздрогнула, словно получила пощёчину, опустила глаза, и не ответила.

— Говори, Любава. Хочу понять. Я же был вашим другом, я помог твоей дочери обрести счастье, а ты ударила меня в самое больное место. За что?

Слеза капнула на морщинистую ладонь. Голова в цветастом платке поднялась и потухший взгляд голубых глаз устремился мольбой в лицо героя.

— Прости. Это как наваждение. Дура. Поверила. Он пришел ко мне во сне. Сказал, что дочь моя останется старой девой, и не видать мне внуков, но обещал помочь. Тут как раз ты со слезой Морены, и сватовством. Он все приписал себе:

— Видишь! — Сказал. — Это тебе авансом. Будешь меня слушаться, получишь еще больше, и дочь будет счастлива и внуков будет много. И богатства неисчислимые, и здоровье и долголетие. Все будет. Все для тебя сделаю. Только служи мне и моему богу. Уверенно говорил. Поверила я.

— Кацикин?

— Я не знаю. Он всегда являлся во сне, в черном плаще, с накинутым капюшоном, закрывающим глаза. Я не видела.

— Что он хочет?

— Тебя. Он ждет встречи. У Глухого леса, там, где река Волдан, берет начало. У истока. Ты должен быть один. Прости меня богатырь. Виновата я. Убей если хочешь, только семью не трожь. Они тут не причем.

Федогран резко встал и сделал шаг к выходу, но передумал, остановился, и обернулся.

— Глупо тебя винить. Смертью наказывать за глупость? Еще большая глупость. Бог лжи только этого и ждет. Ты слабая женщина. Нет не телом. — Он покачал головой. — Ты верой своей слаба и духом. Чернобог любит таких. Но главное ты поняла, что совершила ошибку, потому нет у меня на тебя обиды. Только как ты теперь своим близким в глаза смотреть будешь? — Он еще что-то хотел добавить, но не найдя нужных слов вздохнул, махнул рукой и вышел вон.

Шишок ждал тут же, на входе, и вскочил на плечо:

— Ну что? Что сказала? Голову рубить будем или сожжем как ведьму? Что решил?

— Не за что ее казнить. Она не предательница, а дура. — Вздохнул Федогран. — Сама себя наказала. Смерть для нее теперь облегчение. Пусть живет. Не у меня злобы. Недостойно воину бабе мстить. Счастья она дочери хотела, но на чужом несчастье… — Он резко оборвался не договорив, и перевел разговор на другую тему сверкнув глазами. — Пошли к воеводе. Другой у меня враг. Вот тому пощады не будет. — Он еще раз вздохнул и словно поставив точку еле тихо добавил. — Дура. — И пошел прочь.

— Не пущу я его одного. Это ловушка. Сгубим пацана не за грош. — Гремел за дверью воеводского терема голос Чащуна. — Не для того его пестовали, не для того он через смерть и испытания прошел, чтобы вот так сгинуть. Сказал не пущу. Все равно Кацикин девку прибьет, еще и богатыря сгубит. Не один там будет тать, я эту подлую натуру знаю. Западня это.

— Все мы понимаем. — Оправдывался Митрох. — И про подлость и про западню. Только так, хоть какой-то шанс у Алинки будет. Мы подстрахуем, как сможем. Дружина на подхвате будет, недалече, с братьями его, да и сам я в стороне не останусь. — За дверью одобрительно загудели. Федогран не стал дальше ждать и потянул за массивную ручку.

— Я в любом случае поеду. — Прямо с порога выпалил он. — Даже не пытайтесь меня задержать.

— Сгинешь дурак. — Встал ему на встречу раздраженный Чащун. — Кто с Чернобогом воевать будет?

— Плевал я на все. Ты с богами в свои игры играешь. За жизни свои беспокоитесь? А меня кто спросил? Моя война уже идет, и жизнь девушке для меняя важнее всех жизней небожителей вместе взятых. Не стой у меня на пути дед. Я уже не тот сопливый пацан, что попал сюда год с лишнем назад. Могу осерчать и обидеть ненароком. — Он сжал кулаки и зажевал желваками скул.

— Раздухарился. — Колдун обиженно сел на лавку. — Не за свои жизни мы боимся. За мир, который рушится переживаем. Тьма его поглощает. — Забухтел он, покрывшись облаком дыма. — Подлость зависть и ложь сожрет нас всех, если ничего не предпринять. На Любаву посмотри, что с милой, доброй женщиной сделали. А ты говоришь за жизни свои… — Он не договорил и махнул рукой.

— Что делать-то будем? — Воевода встал со своего места, обошел стол, и сел рядом с Чащуном. — Надо бы помочь.

— Надо. — Согласился он клубами дыма. — С Перуном посоветуюсь. Он не меньше нас заинтересован. Пусть то же участие примет. — Дед встал и поднял руки вверх:

Перуне! Вми призывающим Тя,

Славен и Триславен буди!

Здравия и множество Рода всем чадам Сварожьим дажьди,

Родам покровительства милость яви,

Прави над всеми, вще из-Родно! Тако бысть, тако еси, тако буди!

Яви лик свой, мудрость и силу громовержец

Защитник Рода, судеб Владыко.

— Хватит уже. — Воздух сгустился, запахло озоном и прямо из стены вышел Перун. — Прекращай воздух сотрясать. Иди присядь с Митрохом рядом, не мельтеши перед очами. — Махнул он молнией колдуну, потом подошел, не торопясь к Федограну, и задумчиво посмотрел ему в глаза

— Значит за жизни мы свои боимся? — Пророкотал громом его бас, и молнии сверкнули в рассерженных глазах — Щенок! Что ты можешь понимать, смертный, в деяниях богов?

— А тут и понимать нечего. — Парень без тени страха, с вызовом посмотрел в глаза громовержца. — Боитесь вы! На меня все поставили?! Так вот что я вам скажу. Пока невесту не освобожу, не будет от меня помощи. Не ждите. Сгинет она, и я за ней следом к Морене уйду. Плевать на то, как меня там примут. Вот мое слово!

— Вот же воспитали на свою голову. — Выдохнул Перун, затрещав электричеством, развернулся, подошел к лавке, на которой сидели Чащун с воеводой и опустился рядом, толкнув Митроха плечом. — Ну и что вы об этом всем думаете?

— Ты бог, ты и думай. — Пробурчал себе в бороду колдун. — Парень в чем-то прав. Мы свои проблемы решаем, а о его чувствах не думаем. Он чай не чурка стоеросовая, а человек, да еще малой совсем, в нем кровь бурлит. В его возрасте весь мир в черно-белых тонах. Он и так свой долг выполняет. Другой сгинул бы давно, а мы только требуем. Никакой помощи. — Он выпустил струю дыма и замолчал.

— Н-да. — Перун почесал затылок. — Что-то мы действительно… — Что он хотел сказать осталось загадкой, он хлопнул ладонями по коленям, встал и вновь подошел к парню. — Вот, держи. — Протянул он золотой перстень с изумрудом. — Вещь непростая и ценная. Не безделушка перед девками хвастаться. Врата это. Переход с одной точки мира в другую. Здесь, у терема воеводы, его на указательный палец наденешь, и в землю ткнешь, место отметишь, где одна створка откроется, а там, где помощь будет нужна, снова в землю пальцем да представишь как дверь в избу открывается, вторая створка пространственная распахнется. Дружина сможет пройти немалая. Придешь к Кацикину один, а помощь тут ждать будет сигнала, явится незамедлительно.