И в этот момент зазвучала песня. На столько это произошло неожиданно, что все, вздрогнув, прекратили грести и обернулись. Орфей стоял, подняв руки к небу и пел волшебным, завораживающим голосом:

— О Афродита Урания, многовоспетая в гимнах, Морерожденная, с вечной улыбкой, о матерь богиня! Празднества любы ночные тебе, полуночнице славной, Матерь Ананки, плетущая хитрости, всесопрягатель…

Произошло чудо. Парус, заскрипев дрогнувшей мачтой, надулся попутным ветром, и корабль, взлетев над волнами, полетел к берегу, не касаясь килем воды.

Говорят, что чудес не существует. Но так могут рассуждать только те, кто в них не верит. Они есть — эти самые чудеса. Подтверждение этому вокруг нас. Человек — его рождение, разве это не чудо? А восход солнца? А звездное небо? А само существование нашей наполненной жизнью голубой планеты в мертвом вакууме бездушного космоса? Мы просто не замечаем, привыкли, нам подавай что-то необычное, эффектное не растянутое во времени, а происходящее здесь и сейчас. Огонь из пальца, например. Но тому, кто верит, кто видит, к тому чудо приходит, как пришло оно к нашим друзьям, спасая жизнь.

Арго коснулся песка берега одновременно с ударом в борт огромной, шипящей зубастой пасти, на вытянутой змеиной шее. Содрогнувшись грохотом ломаемых досок, последним усилием, корабль швырнул свой героический экипаж на землю, и замер мертвой, изможденной тушей в пене морского прибоя.

Прокатившись кубарем несколько метров, люди повскакивали на ноги, по выхватывали мечи, и замерли в ожидании. Только Ясон и Мопс остались сидеть прямо на песке вытянув ноги. Они смотрели друг на друга и под общее недоумение смеялись.

— Все, братья. Кидайте мечи в ножны. Опасность миновала. Спасибо Афродите, мы успели. — Вытер слезы радости капитан.

— Кто это был? — Спросил хриплым голосом Федогран, не отводя взгляда от кипящего моря. Там было на что посмотреть. Взрываясь искрящимися брызгами, на поверхность выскакивали огромные змеиные головы. Некоторые, посмотрев в сторону берега, вновь ныряли в пучину, а некоторые выкинув из воды сверкающих чешуей рыбин, заглатывали из в зубастые пасти, на манер пеликанов, и шипели, довольные жуткой трапезой.

— Гидра, дитя Ехидны и Тифона, изгнанных Зевсом богов.

— Извращенцы эти ваши боги. — Буркнул шишок. — Все каких-то монстров плодят.

— Не богохульствуй, коротышка. — Мопс стал серьезен. — Не навлекай на нас гнев жителей Олимпа.

— Да не богохульствую я. Махнул кромочник рукой и вздохнул. — Просто констатирую факт. — Куда нас занесло-то на этот раз? — Он огляделся и сел, уставившись на прорицателя.

Тот мгновенно стал серьезен. Видимо Илькин вопрос сбил с него пену эйфории, от чудесного спасения, и заставил взглянуть на мир осознанно.

— Это место вам, пожалуй, не понравится. Это остров — царство сладкоголосых женщин. Владения царицы Мирины.

— Ну и кто это такая? — Бер закинул меч в ножны, и принялся отряхивать с себя прилипший песок.

— Басилевса амазонок. — Ответил за Мопса Одиссей. — И просто так нас от сюда не выпустят.

Осмотр корабля дотошным Ясоном, показал незначительные повреждения кормы, ничего вроде серьезного, выломано несколько досок, но ремонт займет время, а вот его, этого самого времени, у путешественников-то и нет, и дело даже не в том, что они спешат вернуться домой, а в том, что остров этот, по непререкаемому мнению населения всех ближайших земель, населяет племя весьма воинствующих женщин, по какой-то причине ненавидящих всех без исключения мужчин. Задерживаться здесь, значит подвергать себя риску нападения. Драться никому не хотелось.

Нет, славные герои совершенно не боялись схватки, а некоторые из них даже мечтали о ней. Но представить себя воюющими и убивающими девушек, пусть даже и разъяренных фурий, они ну никак не могли. Ну не подниматься у нормального мужика рука на женщину, пусть и воина. Противоестественно это. Против законов природы. Тот, кто должен защищать, не может драться с тем, кого должен защищает. Абсурд. Не создавал бог ничего подобного.

— Никто не знает, откуда тут появились амазонки. — Мопс, рассказывал, и не мигая смотрел на огонь. Старый прорицатель угрюмо вздохнул и бросил в пылающие угли ветку, та вспыхнула, осветив мрачное лицо, из-за многочисленных морщин показавшееся злобным.

День давно закончился, безлунная ночь вступила в свои права засыпав бездонное небо звездами. Аргонавты расположились у разведенного на опушке оливковой рощи источника тепла, костра, вдохновителя сказок, страшилок и прочих душещипательных историй, которые приходят на ум всякому, кто смотрит на играющие в догонялки с тьмой языки пламени, сидя в ночи под покрывалом черной бесконечности.

— Этот остров всегда, был прекрасным местом отдыха морских путешественников. Но однажды все изменилось. Здесь поселились сладкоголосые амазонки. — Мопс говорил тихо, словно пел, а ему аккомодировал потрескиваниями костер, словно соглашаясь с рассказом, выпуская вверх салюты затухающих в ночи искр. — Они сводят с ума моряков, заставляя выбрасывать свои суда на берег. Что происходит дальше никто не знает. Никто не возвращался. Только Одиссею посчастливилось слышать их песнь, и не сгинуть. Но это было давно, когда мы небыли еще знакомы. — Он замолчал.

— Мы с братом были с ним тогда. — Пробурчал угрюмый Кастор. Он приказал привязать себя к мачте, а всей команде залить воском уши.

— Так и было. — Подтвердил Попидевк.

— Подождите. — Остановил Федогран попытавшегося продолжить рассказ старшего брата. — А разве не мимо Сирен вы тогда плыли? Я не слышал про амазонок.

— Не знаю кто тебе про сирен наврал. — Пробурчал недовольно Попидевк. Не было их там. Сказки все это, чтобы малышам на ночь рассказывать. Бабы были, они на берегу, руками нам махали, а сирен не было. Кто там пел, не знаю, но так громко и сладко это выходило, что даже через воск в ушах слышно было. Мы еле себя сдерживали, чтобы корабль не развернуть и к ним не отправится.

— Откуда тогда сирены появились? — Федогран с недоумением оглядел братьев.

— Сиреной звали нашу первую царицу — дочь великой богини, Афродиты. — Из темноты вышла закутанная в черный плащ девушка. — Кто вы? — Она скинула с головы капюшон и посмотрела на мгновенно вскочивших при ее появлении людей, отблесками пламени в черных, хищных зрачках. Сидеть остался только Мопс, он смотрел немигающими глазами в огонь, и раскачивался, словно в трансе, что-то шепча себе под нос. — Спрячьте оружие. В ваши сердца направлены стрелы моих лучниц, а они не умеют промахиваться. — Усмехнулась нежданная гостья.

— Делайте, что она говорит. — Прорицатель заговорил, не меняя позы, словно обращаясь костру, а не людям. — У нас нет выбора.

— Молодец старик. Мудрые слова. — Девушка обошла вокруг каждого из аргонавтов внимательно рассматривая их, хмыкая что-то про себя и удивленно пожимая плечами. — Вы странные. Я не чувствую в вас страха, только разочарование.

Встав напротив Федограна, она долго смотрела ему в глаза, что-то пытаясь понять, но не выдержав пронзительного, жесткого взгляда ярко-синих глаз, отвернулась. Парень же, напротив продолжил ее разглядывать.

Красивая. Но не той домашней теплой красотой, присущей обычным женщинам, посвятившим себя уюту семейного очага, и заботе о муже и детях, а той страшной красотой тигрицы, жесткого зверя убийцы, готового к смертельному прыжку.

Пронзительно голубые, с зеленой искрой, глаза из-под тонких в разлет бровей, длинные, спускающиеся кудряшками ниже плеч черные волосы, стянутые золотой, ажурной диадемой, прямой аккуратный нос и сжатые в упрямую нитку губы над острым подбородком, в сочетании с высокими скулами, выдавали в девушке незаурядную волю и целеустремленность.

Стройная, невысокая, чуть выше плеча нашего героя, с плавными движениями уверенного в себе воина, гостья неторопливо подошла к костру, и села прямо на землю, напротив Мопса, скрестив ноги и гордо, как струна, выправив спину.