— Сначала она заставила нас приделать все до единой — а их, смею напомнить, больше тысячи штук — висюльки эти дебильные на каркас люстры. Я говорил, что с висюльками она станет неподъемной, и ее установка на потолок сильно усложнится. Но разве она слушает? Такую морду сделала… — он отчетливо скрежечет зубами, проглатывая ругательство. — Мне пришлось снять рабочих с других работ и еще вызвать дополнительных. Потому что люстра эта весит больше трехсот килограммов, а высота тут…

— Как триста? Было же сто пятьдесят, — влезает Шагалов.

— Это без висюлек, видимо, взвешивали, — разводит тот руками. — Короче, мы подняли люстру, подвесили ее на крюк, но еще окончательно не закрепили. Инструмента одного не хватает — мои обормоты его забыли. Трогать ее сейчас нельзя, а она требует поправить свои хренульки, которые, видите ли, при установке зацепились друг за дружку и не болтаются, как должны.

Прораб издевательски искажает слова Кошкиной. Но я хорошо представляю, какой интонацией и с каким выражением лица она говорила ему их.

— А вы что?

— А мы отказываемся, конечно. Там люстра на соплях! Ну какой крюк выдержит триста кэгэ?! — ищет он у нас поддержки.

— Никакой, — соглашается Рома.

— Ну и не трогайте, — одобряю я.

— Да как не трогать? — он по-бабски встряхивает руками. — Она топает ногами. Она грозит. Обещает, что не заплатит ни копейки, если мы немедленно… — крякнув с досадой, машет рукой типа "гори оно все". — Короче, сами с ней няньчитесь. Но мы за бесплатно работать не будем. Не заплатит, я люстру эту лично сниму к херам.

— Я разберусь, — обещаю. — Работайте спокойно.

Шагалов успокаивающе похлопывает мужика по плечу, и мы входим в дом.

Ромка уверенно, я — с осторожностью.

С ужасом жду встречи с Кошкиной. Я только что, меньше часа назад, целовалась с её женихом. Как после этого смотреть ей в глаза?!

Более того — я поставила Кириллу условие, чтобы он выгнал её из дома, а сама на голубом глазу — правда, у меня он серо-зелёный, — работаю с ней над его завершением. Какое лицемерие!

Хотя в чем лицемерие? Лично ей я абсолютно ничего не должна. Мы не подруги, и даже не симпатизирующие друг другу люди, никаких отношений, кроме рабочих — и то навязанных мне против воли, — у меня с ней нет, и я никак её не предаю.

Единственный, кому я должна хранить верность и перед кем отчитываться, это Дима, но он, очевидно, уже не считает меня своей. Не хочет иметь со мной никаких дел, вычеркнул меня из жизни. Стёр из памяти. Иначе бы он не ушёл.

Не оставил меня на растерзание Кириллу.

Или я опять тороплюсь с выводами? Не учит меня жизнь…

— Марго? — раздаётся сзади радостный голосок.

Весёлое щебетание.

— Да? — оборачиваюсь, и застываю мраморным изваянием, потому что на меня налетает с объятиями Кошкина.

Буквально подбегает и, подпрыгнув, повисает на мне. Я с трудом удерживаю равновесие.

— Марго, я так рада тебя видеть! У меня такие потрясающие новости!

— Какие новости? — опешиваю я и наверняка сейчас поразительно похожа на рыбу.

Не морскую, а ту, что на прилавке в супермаркете — замороженную и с незакрывающимся ртом.

— Потрясающие! Я — беременна! Я узнала только сегодня. Жду не дождусь, когда расскажу эту новость Кириллу. Он будет просто в восторге от счастья. Он так хочет ребенка. Мы обсуждали с ним на днях. И я подумала…

Я слушаю ее восторженную речь, но с каждым словом слышу ее все хуже — голос заглушается шумом в моей голове.

Громким, набирающим обороты, оглушающим.

Как рев мощного многоцилиндрового мотора.

Как у любимых Кириллом гоночных авто.

Ощущение такое, будто меня ударили. Врезали по башке чем-то тяжелым — битой или бетонной плитой. Или этой круглой штукой, которой разрушают дома.

Подходит. Ее слова меня сейчас тоже разрушают. До основания.

С улыбкой.

— Поздравляю, — словно в тумане слышу свой убитый голос, а Ольга продолжает щебетать.

— Срок уже большой, почти два месяца. Я думала, что у меня задержка из-за стресса, ну ты знаешь, а оказалось… Как же хорошо, что свадьба уже скоро, иначе в свое платье от Веры Вонг я не влезу, — хихикает она. — А ведь все знают, что это не платье Веры подгоняют под фигуру, а фигуру под платье.

— Да, все знают, — эхом повторяю.

— В общем, к чему я это все. Скажи, ты же успеешь закончить наш дом к сроку? Хочу, чтобы наша первая брачная ночь прошла именно здесь, а не в каком-нибудь отеле. Успеешь же?

— Конечно, успею, — выдавливаю из себя улыбку.

Ольга давно упорхнула от меня, а я так и стою, оглушенная и парализованная, но на губах по-прежнему, как приклеенная, та идиотская улыбочка, которой я изображала вынужденную радость от услышанной новости. Рядом никого, и притворяться уже не надо, но мышцы словно заклинило, и я не могу их расслабить. Надеюсь, что со стороны я выгляжу если и идиоткой, то по понятной причине.

Нет, не надеюсь. Мне пофиг.

Время идет, а я стою. Ко мне подходят, что-то спрашивают, я что-то отвечаю, даю какие-то указания, но едва ли отражаю кто и что.

Все происходит словно во сне. Мир на паузе.

Как в замедленной съемке, смотрю, как довольная Кошкина лезет сама поправлять висюльки на своей помпезной люстре. Как, расцепив первую пару штук, внушает продолжающим предостерегать ее рабочим, что это просто и безопасно.

Наблюдаю, как она пытается дотянуться до следующего узла из висюлек, встает на носочки, но вдруг оступается на каблуке и, пошатнувшись, нечаянно касается люстры.

Несильно, лишь легонечко подталкивает её, но этого оказывается достаточно.

Массивным маятником качнувшись туда-сюда, все её хрустальное великолепие срывается с крюка — или вместе с ним, я не следила — и неумолимо летит вниз.

Медленно падает сверкающей и переливающейся на солнце кристаллической глыбой и с приятным, посылающим мурашки по телу, хрустом рассыпается, разлетается на осколки стеклянным крошевом.

Красиво!..

И неожиданно больно. Несколько мелких осколков долетают и до меня, втыкаются острыми краями в одежду и кожу.

Брезгливо отряхиваюсь и, развернувшись, иду к выходу. По пути с наслаждением наступаю на обломки "версальского" символа, похрустывающими у меня под ногами.

Достойная точка для эпопеи с люстрой.

Стоя на светофоре, звоню Кириллу.

— Нам нужно встретиться. Сейчас. Ты можешь? — произношу скрипучим голосом.

Горло дерет от сухости, и заставить себя говорить сложно.

Всю дорогу я думала, думала, думала… Металась от одного решения к другому. И надумала вот…

— Конечно. Что-то случилось? — он встревожен.

— Случилось. Но это не телефонный разговор. Я буду в "Афимолле" на фудкорте минут через пятнадцать. Ты…

— Я буду.

Мы, вроде, все сказали друг другу, но он не отключается, и у меня не поднимается рука нажать отбой.

Кир так и сопровождает меня, пока я еду, а я слышу все, что он делает — его шаги, приглушенные голоса, сигнал лифта, опять голоса, снова шаги…

Ему, наверное, тоже слышны звуки, которые окружают меня — шум мотора, улиц, гудки клаксонов и вой мигалок.

Я прихожу раньше него и успеваю занять столик, чуть отдаленный от других. Я выбрала это место не случайно — тут всегда толпа, никому нет дела до других и легко затеряться.

Ничего не беру. Мне сейчас кусок в горло не полезет.

Подняв голову, вижу, как Кирилл поднимается на эскалаторе, и, сойдя с него, безошибочно поворачивает в нужную сторону.

Будто его высокочувствительный радар настроен на меня.

Он не крутит головой, выискивая цель, не мечется взглядом, а сразу находит мои глаза. Будто точно знает, где я нахожусь.

Я киваю ему, приглашая присоединиться.

Удивительно, но сейчас я чувствую абсолютное спокойствие. Внутри не бурлит кипятком, и холод не расползается по телу, я просто жду.

Подойдя, он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я останавливаю его, отворачиваясь и отстраняясь.